Перед ее удивленным взором предстал сказочный мир. За последние несколько часов теплый чинук прогнал с неба все облака, и теперь оно казалось таким близким, словно можно было просто протянуть руку и коснуться его — раскинувшегося над горами бархатного, цвета индиго неба, инкрустированного миллионом искрящихся драгоценных камней.

Растущая луна, висящая на остром скалистом пике, добавляла свой свет к сиянию мириадов звезд и заливала землю бледным, волшебным свечением. Каждая травинка, каждый листок, каждая скала, казалось, фосфоресцировали, создавая призрачный, фантастический пейзаж в удивительном, нереальном мире.

Словно лунатик, Венис вышла из палатки в ночь и увидела окутанного одеялом и лунным светом Ноубла, неподвижного и величественного, стоявшего за костром, обратившего к небу красивое лицо. Она подошла к нему сбоку, и он, не повернув головы, потянулся и взял ее маленькую руку в свою большую ладонь.

— Посмотрите, — прошептал он, не сводя глаз с неба.

Как зачарованная, Венис проследила за его взглядом, и внезапно от небесной материи оторвалась звезда, короткая, ослепительно мерцающая вспышка, и помчалась к земле, оставляя светящийся след своего падения. Венис затаила дыхание.

— Что это?

— Астероид. Подождите, — сказал Ноубл, и, пока он говорил, другая звезда, а потом еще одна вырвались из темноты ночи и стремительно понеслись по небу в огненном сиянии. Венис с благоговейным восторгом смотрела представление, в котором сотни светящихся точек вспыхивали, искрились и плясали по небесному своду.

Стоя молча, рука об руку, Венис и Ноубл любовались зрелищем, когда каждую минуту все больше и больше внезапно вспыхивающих звезд заканчивали свое участие в грандиозном спектакле.

— Вы всегда напоминали мне звезду, — наконец тихо сказал Ноубл, сказал так тихо, что Венис не сомневалась, что он обращался к самому себе. — Такая же недосягаемая, как любое горящее солнце. — В его голосе не чувствовалось горечи, и лицо, залитое таинственным светом, было спокойным.

— Я не звезда, Ноубл.

— Нет, вы звезда. — Его тон был непреклонным, и Венис решила избрать другую тактику.

— Если я правильно помню, звезды притягиваются к твердой земле. Если я ваша звезда, то вы должны быть моей землей, надежной, прочной и неизменной.

— О-о, — ухмыльнулся Ноубл, — я вполне земной!

— Это правда, Ноубл, — серьезно отозвалась Венис. — То, что между нами… Это непреодолимо.

— Когда звезда падает, образуется огромный черный кратер, а мне хотелось бы, чтобы мое сердце осталось целым. А теперь идите обратно в постель. Представление окончено.

Его тон дал понять, что продолжения разговора не будет; Ноубл, убрав руку с ее плеч, повернулся, чтобы уйти, и Венис внезапно осознала, что если сейчас отпустит его, то будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

— Ноубл, я люблю вас, — сказала она.

Он замер, стоя спиной к ней, и Венис увидела, что его широкие плечи опустились, хотя и едва заметно, словно он просто получил удар.

— Со всеми другими мужчинами, с которыми я была когда-либо знакома, я чувствовала себя… чудаковатой, — заговорила Венис, подойдя к нему. — С вами я чувствую себя… самой собой. Как я могу не любить вас? Вы были моим другом, моим доверенным лицом… Даже после вашего отъезда я шептала свои секреты вашему образу!

Венис дотронулась до его локтя и ладонью почувствовала, как напряглись его мышцы. Она выдохнула, молча молясь, чтобы Ноубл что-нибудь сделал, что-нибудь сказал до того, как ее покинет мужество. Венис провела ладонью по его руке, по плечам, чувствуя, как вздуваются и твердеют мускулы под ее прикосновением, и ощущая под тонкой хлопчатой рубашкой тепло его тела.

— Прекратите, — резко сказал Ноубл.

Собравшись с духом, Венис сместила руку по твердой лесенке ребер на его упругий плоский живот. Ноубл держался твердо, как закаленная в огне сталь, и лишь тяжело задышал, когда Венис добралась до пуговиц на его рубашке, но не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить ее. Его сдержанность вдохновила ее, и Венис решила поставить его перед выбором: или отклонить, или принять то, что она предлагала.

Венис расстегнула его рубашку, обнажив грудь, залитую лунным светом и усыпанную каплями пота, несмотря на холодный горный воздух, и Ноубл наконец медленно повернулся лицом к ней.

В темноте пронзая ее взглядом золотистых глаз, Ноубл поднял руки, и Венис увидела, что они дрожат. Бережно, мягко он взял ее за запястья и слабо потянул ее руки от себя, как будто все его силы ушли на то, чтобы оставаться неподвижным, и от них ничего не осталось, чтобы защитить себя от ее прикосновения.

— Прошу вас, прекратите.

Венис почти не слышала его слов. Никогда прежде она преднамеренно не касалась голой груди мужчины, а сейчас осознанно положила руки Ноублу на грудь. У него на шее вздулись вены, он закрыл глаза и медленно глубоко выдохнул.

Кожа Ноубла была совершенно гладкой, и под тонким, мягким слоем тела ощущались твердые, напряженные мускулы.

Он был теплым. Разве можно было предположить, что его тело будет таким теплым и таким упругим? Таким нежным и таким гладким, таким твердым и неподатливым? Соединение этих противоположных качеств было необычным и возбуждающим.

Венис дотронулась до плоской, шероховатой поверхности медно-красного соска, и Ноубл, вздрогнув, согнулся в талии, словно получил удар в живот. Она в испуге отдернула руку, а он, открыв глаза, поймал ее взгляд.

Венис никогда в жизни не видела такого грозного — или гипнотизирующего — взгляда. Почувствовав, что рот у нее, необъяснимо почему, вдруг пересох, Венис облизнула языком губы, и Ноубл застонал.

— Не понимаю, почему вы это делаете. Из-за поступков Тревора? Вы ничего не должны мне, Венис, — в отчаянии произнес он.

— Я делаю это для самой себя, — тихо ответила она. — Я делаю это для себя, чтобы лечь в постель с мужчиной, которого люблю.

— Нет.

— Да.

Нетерпеливо скользнув пальцами по его телу, Венис дотянулась до затылка и потянула голову Ноубла к себе.

Самообладание Ноубла, подвергавшееся мучительному испытанию, не выдержало. Положив одну большую руку сзади ей на голову, так что волосы заструились по тыльной стороне ладони, он, зажав черные как смоль локоны, откинул голову Венис назад. В это же время обвившись другой рукой вокруг талии, он притянул Венис к себе и зажал ее бедра между своими ногами, вызывающе глядя на нее глазами цвета расплавленного золота.

— Значит, вы хотите меня? Мальчишку ирландской кухарки? — Он страдальчески оскалился, в его вызывающем и грубом от безысходности поведении чувствовалась безмерная боль, а голос был полон страдания.

— Нет. Я не маленькая девочка, которой нужен друг. Я женщина, любящая мужчину. Одного мужчину. Мне нужны вы, Ноубл Маккэнихи.

— О Господи! — прошептал Ноубл. — Вы понимаете, что говорите? У меня нет ничего — ни семьи, ни состояния.

И тогда Венис поняла. Она была для него запретным плодом, запретным потому, что Ноубл научился не хотеть того, чего не мог получить. А Ноубл думал, что не сможет получить ее.

— Я ваша.

— Вы моя, — повторил он тихим шепотом. — Это так.

Венис забыла все слова, забыла обо всем на свете, кроме ощущения его губ на своих губах, его пальцев, мягко сжавших ее подбородок, чтобы губы раскрылись шире.

Разжав руки, Ноубл удерживал Венис только сладостью поцелуя, а потом, положив большие ладони ей на бедра, прижал ее к своим бедрам.

Еще больше наклонившись над ней, он подхватил ее под колени согнутой ногой, так что почти полностью окружил своим телом.

— Пожалуйста!

Венис вцепилась в плечи Ноубла, уверенная, что сейчас упадет, но Ноубл никогда не даст ей упасть — он без усилий подхватил ее на руки.

Ветер, продувавший горы, нисколько не охлаждал его. Ноубл дрожал, держа Венис у своей груди, и чувствовал, что его добровольная сдержанность находится на грани срыва.

— Венис.

Неся ее к палатке, он трепетал от блаженства, потому что Венис щекой терлась о его грудь. Откинув полог палатки, Ноубл заглянул внутрь: там было слишком темно, а ему было необходимо видеть Венис.

Он схватил рукой брезентовый полог и потянул его. Палатка соскользнула с опор и упала. Он нетерпеливо отшвырнул ее в сторону и бережно опустил Венис на мягкое ложе из сосновых веток. Уложив ее, опершись локтями по обе стороны от нее, он заключил ее в тюрьму и держал в плену, боясь, что Венис одумается и откажет ему в том о чем он мечтал десять лет, и боясь, что она не одумается.

— Венис.

Потянувшись вверх, она погрузила ему в волосы растопыренные пальцы.

Венис прикоснулась к нему. Ноубл перенес свой вес на нее и, расположившись между мягкими бедрами, дал ей еще один шанс отказать ему.

Она им не воспользовалась.

— Венис, я не буду сожалеть ни о чем, что происходит между нами. Но будь уверена, девочка, я не переживу, если об этой ночи пожалеешь ты.

— Я не пожалею. — Она улыбнулась, целуя его. — Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, девочка. Но ты не должна доказывать свою любовь, отдавая мне свое тело. Оттуда, куда мы направляемся, обратного пути нет.

— Я знаю. Ноубл, я люблю тебя. Я хочу тебя. Хочу тебя целиком, хочу всего, что означает любовь. Прошу тебя.

— Господи, не проси, — прошептал он у ее губ. — Никогда не проси, просто бери.

Венис неуклюже попыталась снять с себя одежду, и Ноубл, пробормотав проклятие, стянул ей через голову блузку, вытащил из петель кожаную шнуровку на ремне и спустил с бедер грубые брюки.

Она приподнялась на локтях, и взгляд Ноубла остановился на ее грудях, белевших в лунном свете. Он нежно поглаживал мягкий, пышный холмик, осторожно водя пальцами взад-вперед, пока не приблизился к розовому пику. А когда Ноубл погладил ее сосок, Венис от легкого прикосновения инстинктивно выгнула спину, прося большего.