– Что это за чертовщина?

– Настой молочного чертополоха[60].

Виконт разлепил другой глаз, однако тот повиновался не лучше первого.

– Какого дьявола ты тут торчишь? Убирайся.

– Принесли записку от доктора Гибсона.

– И? – на сей раз Себастьян открыл оба глаза, судорожно стиснув зубы, поскольку комната вокруг пошла ходуном.

– Кажется, обнаружено тело офицера по имени Макс Ладлоу. Доктор Гибсон сегодня утром проводит вскрытие. Он посчитал, что вам может быть интересно.

Виконт сел на постели так быстро, что горячее питье, выплеснувшись из позабытой кружки, обожгло ему руку.

– Вот черт!

– Хлебните, милорд, – посоветовал Калхоун, направляясь в гардеробную. – Нет ничего лучше молочного чертополоха, когда башка трещит с похмелья.

Отвар и впрямь помог, но не настолько, чтобы подвигнуть Себастьяна на большее, чем беглый взгляд на ожидавший его завтрак. Отвернувшись от еды, виконт велел заложить городскую карету. Занимался прохладный, но ясный и слишком уж солнечный день. Забившись в угол кареты, Девлин закрыл глаза. Вскрытие никогда не представлялось ему приятным зрелищем, и Себастьяну даже думать не хотелось о том, в каком состоянии может пребывать труп Макса Ладлоу по прошествии десяти дней после смерти.

– Доктор на заднем дворе, – сообщила экономка Гибсона, невысокая, плотная женщина с седыми волосами и простоватым румяным лицом. Открыв виконту дверь, она хмуро зыркнула на гостя с недвусмысленным неодобрением. – Я должна проводить вас туда. Но учтите, дальше, чем до половины сада я не пойду. То, что он там делает, это против природы.

Девлин проследовал за широкой спиной миссис Федерико через древний, узкий коридор и кухню в неухоженный дворик, который вел к небольшому каменному строению, где Гибсон занимался как вскрытиями, так и подпольным анатомированием.

Верная своему слову, на полдороге экономка встала, как вкопанная.

– Виконт, не виконт, а дальше я и шагу не сделаю, – заявила она, поворачивая обратно на кухню.

Себастьян с трудом подавил желание отправиться за ней. Он уже мог обонять Макса Ладлоу.

– А вот и ты, – поприветствовал Гибсон, появляясь на пороге с поднятыми вверх запачканными руками. – Я подумал, тебе будет интересно.

– Где его нашли? – Девлин старался дышать ртом.

– В Бетнал-Грин. Был завернут в парусину и прикопан в канаве возле Еврейской дорожки[61].

– Думаю, это лучше, чем в Темзе, – заметил Себастьян. Ему приходилось видеть тела, вытащенные из реки через неделю. Лицезреть такое еще раз не было никакого желания.

– Но там была вода.

– Господи Боже, – вздохнул Себастьян. Следовало выпить побольше Калхоунового настоя.

Хирург нырнул обратно в сырое нутро домика. Немного поколебавшись, виконт последовал за ним.

Обнаженный и наполовину распотрошенный труп на анатомическом столе посреди комнаты выглядел, как худший из ночных кошмаров. Одного взгляда на вздутую, размякшую плоть с кишевшими на ней насекомыми оказалось достаточно, чтобы Себастьян уставился на потолок.

– Есть уверенность, что это Макс Ладлоу? – задал виконт вопрос, как только смог открыть рот.

– Его опознал кто-то из полка. Еще день – и это вряд ли было бы возможно. Местами разложение почти обнажило кости, но, благодаря положению трупа, лицо неплохо сохранилось.

Поднеся к носу платок, Девлин подавил порыв взглянуть на тело еще раз.

– Есть предположения о причине смерти?

– Вообще-то, есть, – обернувшись, доктор потянулся к жестяной миске. – Вот что я обнаружил в его сердце.

Себастьян уставился на пару окровавленных лезвий странной формы и без ручек.

– Что это?

– Сломанные ножницы для рукоделия, – пояснил Гибсон, оставляя миску в сторону и демонстрируя резкий удар снизу вверх. – Кто бы ни прикончил гусара, он, должно быть, ударил жертву этими ножницами, а потом сломал их, когда те застряли в ребре.

– Выходит, Ладлоу был убит женщиной, – подытожил Девлин.

– Не обязательно, но похоже на то. Ханна Грин часом не упоминала, как именно Рейчел Фэйрчайлд разделалась со своим клиентом?

– Она могла и не знать, – покачал головой виконт и выскочил за порог, стараясь продышаться. Не помогло.

Доктор подошел к другу, вытирая руки запятнанной тряпкой.

– Слышал о вчерашнем пожаре в «Академии». Еще четыре трупа, – растопырив пальцы, он потер виски. – А я-то думал, что, уйдя из армии, оставил массовую бойню позади.

– Мертвец на твоем столе был капитаном гусар, помнишь? – мотнул головой Себастьян в сторону темной, зловонной комнаты.

Рука хирурга опустилась, глаза округлились:

– Что ты хочешь сказать? Что эти убийцы – военные?

– Разве не этому учит война? Не просто убивать, но убивать много?

– Есть разница между убийством вражеских солдат на поле боя и расправой с безоружными английскими женщинами в лондонских трущобах.

– Хочешь сказать, потому что первое официально одобрено властями, а второе нет?

– Ну да.

В залегшей тишине необычайно громко и угнетающе знакомо разносилось монотонное жужжание мушиного роя. Песня смерти.

– Некоторые привыкают убивать, и с удовольствием, – заметил виконт. – По крайней мере, привыкают убивать без содрогания. А это может быть не менее опасно.

Помрачневший хирург прищурился на тучи, начавшие собираться на горизонте. Себастьян знал, о чем думает друг, ведь эти воспоминания часто приходили к ним обоим в ночных кошмарах: португальские крестьяне, застреленные на своих полях вместе с мулами и собаками, испанские семьи, сожженные заживо на собственных фермах.

– Но чтобы британские солдаты – офицеры – убивали английских женщин…– Гибсон покачал головой. – Я знаю, что разницы нет, но для многих она существует.

– Разница существует, поскольку большинство людей склонны любого, кто говорит на другом языке или имеет более темный цвет кожи, считать человеком второго сорта. Однако многие и проституток относят к таковым. Жизнь этих женщин ничего не стоит. Если бы не мисс Джарвис, о восьми погибших в приюте Магдалины и думать бы забыли.

– Но почему наши офицеры хотят убить премьер-министра?

– Понятия не имею, – признал Себастьян.

Доктор кивнул в сторону сырой комнаты за спиной:

– Если это правда… если Макс Ладлоу был одним из троицы, о которой нам рассказала Ханна Грин, кто остальные двое?

– Готов биться об заклад, что один из них – Патрик Сомервилль.

– Гусарский капитан из Нортгемптоншира? Думаешь, Ханна узнает его?

– Девица может не помнить имен, но женщины такого рода занятий запоминают лица клиентов.

– Разве этого достаточно для обвинения? – засомневался Гибсон. – Даже если Сомервилль и побывал в «Академии» в ту ночь, когда Рейчел и Ханна сбежали, ничто не связывает его с резней в приюте Магдалины. Или со вчерашним нападением на бордель.

– Не связывает. Но показания мисс Дрисколл могли бы связать.

– Кто такая мисс Дрисколл? – недоуменно нахмурился хирург.

– Слепая арфистка из «Академии».

Гибсон нахмурился сильнее:

– Если она слепая, то как сможет опознать подозреваемого?

Себастьян подумал было объяснить, но отказался от этой затеи.

– Не бери в голову. Можешь дать мне перо и бумагу?


ГЛАВА 53

Себастьян пришел к выводу, что довольно трудно будет изыскать способ дать мисс Дрисколл возможность незаметно услышать Патрика Сомервилля. Гораздо проще, решил он, вначале показать капитана Ханне Грин и посмотреть, узнает ли та клиента.

Покинув хирургический кабинет доктора Гибсона, виконт велел кучеру править на Вест-стрит, к «Красному льву», таверне Грейс Калхоун. «Красный лев» располагался всего в нескольких домах от Саффрон-Хилл[62], на северной стороне одного из последних незакрытых участков Флит-Дитч[63], и славился как притон всякого жулья и самых низкопробных шлюх из уличной шатии.



Девлин нашел хозяйку заведения начищающей в задней комнате оловянные кружки. Это была высокая, даже выше своего сына, и такая же худощавая женщина. Течение времени скорее подчеркнуло, нежели сгладило своеобразную резковатость черт ее привлекательного лица. Завидев посетителя, она передала кружки скрюченному седобородому старикашке с деревянной ногой и вышла из-за стола.