Бронсон хранил странное молчание. Торопясь исправить неловкость, она искоса взглянула на него. Ей показалось, что его дыхание стало глубже и чаще. Он поднял руки, протянул их к ее волосам, и поначалу она решила, что он пытается ей помочь. Но он осторожно обхватил своими длинными пальцами ее хрупкие запястья и развел их в стороны.

Изумившись, Холли посмотрела в его мрачное лицо:

– Ах, мистер Бронсон, прошу вас… пустите…

Он все еще держал ее, ласково и легко, и Холли беспомощно сжала пальцы, не поймав ничего, кроме воздуха.

Волосы струились по ее плечам и спине блестящими коричневыми волнами, и в свете лампы темные пряди вспыхивали золотыми и рыжими бликами. Бронсон внимательно смотрел, как они повторяют очертания ее тела, как у холмиков грудей их поток распадается надвое.

Лицо Холли пылало от стыда, и она еще раз попыталась высвободиться. Внезапно он отпустил ее, и она смогла отступить на несколько шагов. Но он тут же последовал за ней.

Облизнув пересохшие губы, Холли пыталась найти любой повод, лишь бы прервать это опасное молчание.

– Мод сказала, – проговорила она непослушным голосом, – что вы заходили в мою комнату вчера вечером, после того как я приняла лекарство.

– Я беспокоился о вас.

– Как бы ни были хороши ваши намерения, вы поступили дурно. Я была не в состоянии принимать гостей. Я даже не помню, что вы у меня были и ч-что я говорила…

– Ничего. Вы спали.

– Ах… – Холли остановилась: ее плечо уперлось в стену, помешавшую ее дальнейшему отступлению. – За-кери, – прошептала она.

Она не хотела называть его по имени… она даже в мыслях никогда не называла его так… Собственная фамильярность потрясла ее, а может статься, и его тоже. Он на мгновение прикрыл веки, а когда они поднялись, оказалось, что глаза его полны ярким, горячим блеском.

– Я, похоже, не в себе. – Ее била дрожь. – Мое лекарство… оно все еще действует…

– Тс-с. – Бронсон поднял с ее плеча шелковистую прядь и ласково провел по ней пальцем. Движения его были медленными. Устремив взгляд на блестящий локон в своей руке, он поднес его к губам и поцеловал.

Колени у Холли подгибались, она едва стояла на ногах. Его жест, полный нежности и обожания, поразил ее и еще – та осторожность, с которой Бронсон опустил прядь обратно на плечо.

Потом он склонился к ней, почти касаясь. Она, насколько могла, отпрянула и тут же прерывисто вздохнула: он поймал ее в ловушку, распластав ладони на деревянной стенной панели по обеим сторонам от ее головы.

– Нас ждут, – еле вымолвила она.

Он словно не слышал. Сейчас он ее поцелует, подумала Холли, глубоко вдохнув его удивительный мужской запах. Пальцы ее судорожно сжимались, дрожа от желания притянуть к себе его темноволосую голову. Охваченная смятением, в сладостных муках она ждала, когда же его губы прикоснутся к ней, и мысленно молила: сделайте это, прошу вас…

– Мама! – Удивленный смешок Розы нарушил тишину, царившую в гостиной. Девочка вернулась посмотреть, почему они до сих пор не догнали остальных. – Что это вы тут делаете?

Холли показалось, что голос дочери доносится откуда-то издалека.

– М-милочка, у меня рассыпались волосы, и мистер Бронсон помог мне поправить прическу.

Роза наклонилась, подобрала шпильки и протянула их матери.

– Вот, пожалуйста, – весело сказала она.

Закери опустил руки и освободил Холли, хотя по-прежнему не сводил с нее взгляда. Глубоко вздохнув, не глядя на него, Холли отошла.

– Спасибо, Роза. – Она наклонилась и обняла дочь. – Ты всегда мне помогаешь.

– Поторопитесь, – попросила Роза, глядя, как ее мама скалывает волосы у себя на затылке. – Я проголодалась!

* * *

Обед прошел без всяких приключений, но Закери обнаружил, что его обычный чудовищный аппетит сошел на нет. Он сидел во главе стола, Холли же села довольно далеко от него. Призвав на помощь всю свою сообразительность, он старался вести легкий разговор, касаясь предметов нейтральных и безопасных, в то время как единственное, чего ему хотелось, – это снова остаться с ней наедине.

Черт бы ее побрал… каким-то образом ей удалось лишить его сна и аппетита. Не хотелось ему ни играть в карты, ни развлекаться с женщинами – все его желания сосредоточились на ней. Провести весь вечер, просто сидя подле нее в тихой гостиной, представлялось более заманчивым, чем провести ночь в самом роскошном лондонском борделе. При виде ее у него возникали самые похотливые фантазии, и он не мог взглянуть на ее руки, шею, губы, чтобы не прийти в возбуждение. Но она пробуждала в нем и другие мысли – картины тихой домашней жизни, над которыми некогда он так глумился.

Он тосковал по тем полным очарования вечерам, которые они проводили вдвоем, когда все остальные расходились по своим комнатам. Они болтали и пили вино, сидя у огня… Но сегодня Холли для этого, разумеется, слишком слаба. Сразу же после ужина она извинилась и поднялась к себе, едва взглянув на него.

После того как все ушли, Пола осталась сидеть за столом, попивая чай, Закери также сидел и пил темно-красный, почти черный портвейн. Он улыбнулся, с удовольствием посмотрев на свою матушку, – на ней было платье из синего шелка, сколотое у горла жемчужной брошью, которую он ей подарил в прошлом году на Рождество. Никогда в жизни не забудет он те старые, линялые платья, которые она носила когда-то, бесконечную работу, за которую бралась, чтобы прокормить двух своих детей. Она побывала швеей, прачкой, старьевщицей. Теперь он имеет возможность заботиться о ней и сделать так, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Он знал, что мать зачастую чувствует себя неловко, что она предпочла бы жить в маленьком загородном домике, где ей бы прислуживала только одна кухарка. Но ему хотелось, чтобы она жила как королева, и на меньшее он ни за что бы не согласился.

– Ты хочешь мне что-то сказать, матушка, – заметил он, взбалтывая портвейн в стакане, и искоса взглянул на Полу. – Вижу по твоему лицу. Думаешь прочесть мне очередную лекцию насчет драки?

– Я не о драке. – Пола обхватила чашку с чаем натруженными руками. В ее ласковых карих глазах читались любовь и желание предостеречь. – Ты хороший сын, Зак, хоть и характер у тебя необузданный. У тебя доброе сердце, и потому я молчала, когда ты водил компанию со шлюхами и прощелыгами и занимался такими вещами, о которых и сказать-то стыдно. Но кое о чем я не могу молчать, поэтому выслушай, пожалуйста, меня внимательно.

Он изобразил на лице насмешливую озабоченность и приготовился слушать.

– Я о леди Холли.

– Что? – изумился он.

Пола тяжело вздохнула.

– Зак, ты никогда не овладеешь этой женщиной. Тебе нужно выкинуть ее из головы, иначе она погибнет.

Закери с усилием рассмеялся. Пусть его мать не получила образования и воспитания, но она разумная женщина, и от ее слов нельзя просто отмахнуться.

– Я вовсе не собираюсь губить ее. Я никогда к ней не прикасался.

– Я достаточно тебя изучила, – настойчиво продолжала Пола. – Я вижу вас вместе. Можете скрывать это от всего мира, но скрыть от меня не удастся. Зак, это нехорошо. Вы такая же пара с ней, как… как осел с чистокровной лошадью.

– По-твоему, осел – это я, – сухо заметил Закери. – Хорошо, если уж на тебя напало вдруг такое разговорчивое настроение, скажи: почему ты раньше никогда не возражала, когда я заговаривал о женитьбе на девушке из знатной семьи?

– Можешь жениться хоть на какой аристократке, если тебе этого хочется. Но леди Холли – не для тебя.

– Что ты против нее имеешь?

Пола заговорила, тщательно подбирая слова:

– В тебе, во мне и даже в Лиззи есть что-то жесткое – и слава Богу, что оно есть. Только из-за этого мы выжили в Ист-Энде. Но леди Холли – сама мягкость. Если она снова выйдет замуж, ей нужен такой же мягкий человек. Настоящий джентльмен, вроде ее покойного мужа. Тебе никогда не стать таким. Мало ли вокруг знатных леди? Выбери одну из них и оставь в покое леди Холли.

– Она тебе не нравится? – спокойно спросил Закери.

– Не нравится? – удивилась Пола. – Конечно же, нравится. Я в жизни не видела такой доброй, деликатной дамы. Может, это единственная настоящая леди, которую я знаю. Наоборот, я завела этот разговор потому, что она мне очень нравится.

Воцарилась тишина, Закери молча допивал свой портвейн. Он знал, что слова его матери – правда. Его подмывало обсудить с ней этот предмет, но пришлось бы рассказать о таких вещах, в которых он не осмеливался признаться даже самому себе. Поэтому он ограничился коротким кивком, признававшим ее правоту.

– Ах, Зак, – сочувственно покачала головой Пола, – довольствуйся тем, чего можешь достичь. Неужели это невыполнимо?

– Боюсь, что да, – угрюмо ответил он.

– Такие, как ты, забравшиеся слишком высоко, наверное, как-то называются… но я не знаю как.

Закери улыбнулся, хотя на душе у него было тяжело.

– И я не знаю, матушка. Зато знаю, как назвать тебя.

– Как же? – с подозрением спросила она и погрозила ему пальцем.

Закери встал, подошел к ней и поцеловал ее в седеющую макушку.

– Ты мудрая, – прошептал он.

– Значит, ты учтешь мои советы и забудешь о леди Холли?

– Было бы глупо с моей стороны не сделать этого, верно?

– Это означает «да»? – не отставала Пола, но он засмеялся и вышел, не ответив ей.

Глава 10

После своего недомогания Холли стала замечать, что в доме происходят кое-какие перемены. Прежде всего изменилось поведение слуг. Еще совсем недавно они работали спустя рукава, совершенно не заботясь о нуждах дома и хозяев, но понемногу, судя по всему, они стали трудиться с удовольствием. Вероятно, Бронсоны по совету Холли наконец-то стали предъявлять к работе прислуги должные требования.

– Я понимаю, как вам трудно, миссис Бронсон, – сказала Холли как-то раз, когда горничные принесли чайный поднос, на котором находились кувшин с теплой водой, молочник с полупрозрачным молоком и печенье, жесткое как камень. – Но тем не менее вам следует все это вернуть. Совершенно естественно отказаться от несъедобной пищи.