Наверное, звонил телефон, или ему это казалось. Он даже не помнил, где сотовый — возможно, под ворохом мокрой одежды. Только теперь его не волновало, кто звонит и зачем. Ему было плохо, очень плохо…

Наступил вечер. Он это видел по сгустившимся сумеркам в комнате, хотя ему и это было все равно. Вдруг открылась дверь, и включился свет. Леша перевел взгляд со стены, куда он все это время смотрел, на того, кто вошел в комнату. Это был Гавр. Алеша безразлично перевел взгляд с Гавра опять на стену. Он ничего не почувствовал при его приходе, в его восприятии мира ничего не поменялось. Гавр что-то говорил, но он не слышал его, все звучащие слова проскальзывали сквозь его сознание, не оставляя отклика в нем.

Гав подошел к кровати и приподнял за плечи так и лежащего с безразличным лицом Лекса. Он заглянул парню в глаза, понимая, что это последствия наркотика. Гавр без особых усилий вытащил его из кровати и посадил, а затем сам стал одевать на него мятые вещи, так и валяющиеся на полу. Было впечатление, что он одевает куклу, которая не сопротивлялась, а просто так смотрела в одну точку. Одев Лекса, он обнял его за талию, чувствуя, что того шатает, и повел из комнаты.

В машине он, сев рядом с ним на заднее сиденье, прижал к себе, ощущая, как того трясет. Приехав домой, он так же, обнимая за талию, довел Лешку до лифта, а потом и до их квартиры. Там, заведя его в ванную комнату, опять сам его раздел и посадил в ванну, наполнив ее теплой водой. Вроде парню полегчало: Гавр заметил, что того стало меньше трясти. После ванной он уложил его в кровать, и к этому моменту приехал его знакомый врач, который уже знал, в чем проблема. Доктор ввел лекарство в вену парню, лежащему с отрешенным лицом, и поставил капельницу. Написав Гавру рецепт и объяснив, что дальше делать, доктор уехал.

Вскоре Алешка провалился в сон, а Гавр так и продолжал сидеть рядом с ним, смотря на его лицо и позволяя себе чувствовать то, что с ним сейчас происходило. Хотя он опять врал себе. С ним это началось раньше — то, чего он никак не ожидал от себя. Как только машина с Лексом скрылась за поворотом, а он, изобразив на лице непринужденную улыбку, сказал своему водителю ехать в клуб, он почувствовал, что внутри все переворачивается. Такой бездны крушения своего мира он не ожидал познать, и то, что с ним потом творилось всю ночь, он не мог себе объяснить. Хотя эту ночь он глушил алкоголем, потом курил траву. Трахал кого-то в мужском туалете. Но его ад был внутри него, и ничто не могло дать ему освобождения. Он думал о "нем". Каждую секунду он думал о Лексе, и ничто не могло заглушить его мысли. И когда сознание рисовало в его голове то, что сейчас делает Лекс — вернее то, что делает с Лексом этот нужный ему человек из мира политики и бизнеса — Гавр хотел выть от боли и бессилия. А потом он провалился в беспамятство. Алкоголь, наркотики и выматывающий секс помогли ему дойти до стадии, когда он перестал существовать.

Обнаружил он себя только утром в своей постели, лежащим в одежде. Оказалось, его водитель дотащил его бесчувственное тело в квартиру и положил на кровать. Но как только сознание Гавра вернулось, он скрутился от боли внутри себя, и это было продолжением его ада.

Придя в более-менее нормальное состояние к часу дня, он стал звонить Лексу, потом этому политику. Телефон Лекса не отвечал, и это сводило Гавра с ума, а политик с восторгом расписывал подробности его ночных утех, и это убивало Гавра.

Где искать Лекса, он не знал. Он позвонил в Конный клуб Эдуарду Александровичу, но тот сказал, что Лешка не приезжал сегодня. Тогда Гавр стал судорожно вспоминать места, где можно найти Лекса, и наконец вспомнил о его комнате в коммуналке. Он поехал туда, и удача улыбнулась ему, он его нашел. Там, видя, в каком состоянии парень после таблетки дури, которую он же сам ему дал, Гавр взял себя в руки и стал действовать. Не думать, не чувствовать и не давать себе осознать, что он натворил. Он просто делал то, что было нужно. Его личный врач не отказал ему в приезде домой и вывел остатки наркотика из крови Лекса с помощью лекарств и капельницы.

Все, что нужно было сделать, Гавр сделал для парня, а теперь сидел рядом с ним и смотрел на его лицо. Когда Лекс спал, его лицо было совсем детским, таким наивным, открытым.

Гавр отвернулся и протер глаза, чувствуя, что за влагой в них пространство комнаты стало расплываться. Впервые в жизни он не знал, как ему жить, как убрать этот ад внутри себя. Ведь он все делает правильно. Этот парень — он никто, это лишь способ сделать больно Назару. Так почему тогда он сам чувствует эту боль? Что пошло не так в его таком простом и так легко осуществимом плане мести? Что? Где он совершил ошибку, в чем ошибся? Гавр не понимал. У него были вопросы, ответы на которые он не находил. И была боль внутри него, которую он не мог заглушить ничем.

Так он и просидел до утра, рядом со спящим Лексом, горя в своем аду и понимая, что этот ад в своей душе разжег он сам.

Когда первые лучики солнца проникли в окно, бросая блики на стены и ковер, он очнулся и пошел в душ. Гавр хотел смыть с себя все, что он переборол в себе за эту ночь. Он хотел выйти из-под потоков очищающей воды обновленным. Тем, кем он хотел себя видеть — властным, целеустремленным, человеком без лишних эмоций и чувств; тем, кем он был всегда. Он хотел достигнуть своей цели: он должен уничтожить Назара и всех, кто был рядом с ним. Назар разрушил его жизнь, и он не пощадит в своей мести никого.

* * *

От лучиков света, проникающих сквозь тюль, Алешка проснулся и залюбовался этим светом на стенах, ковре и на себе. Как будто утреннее солнце целовало его, говоря, что наступает новый день, и жизнь продолжается.

Он поднялся в кровати и огляделся. Это дом Гавра… Алешка вспомнил вчерашний вечер, как Гавр его сюда вез. Потом врача и провал в памяти, когда он стал засыпать.

Чувствуя слабость, наверное, от лекарств, он медленно встал и, понимая, что он голый, обернулся одеялом. Ему хотелось подойти к окну и увидеть мир там, за стеклом, солнце и новый день.

Лешка стоял и смотрел, как этот новый день становится все ярче и ярче. Он смотрел на мир за окном и понимал, что помнит все, что с ним было тогда: и помнит слова Гавра, и эту цветную таблетку, и потом то, что он позволял делать с собой тому мужчине.

В комнату зашел Гавр в халате после душа, с еще мокрыми волосами. Алешка перевел взгляд на него и произнес:

— Ненавижу тебя, слышишь? Я ненавижу тебя.

— Домашняя зверушка научилась говорить? Это даже забавно, продолжай, я слушаю, — Гавр замер напротив него.

Лешка, не в силах больше сдерживать в себе то, что было внутри, бросился на Гавра. Да вот только Гавр еще с детства в Англии регулярно посещал секцию рукопашного боя и бокса. Поэтому выпад Алешки он отразил моментально, а потом нанес ему удар в лицо. Лешка отлетел к кровати и упал на ковер, чувствуя, что из носа у него потекла кровь. Гавр подошел к нему и наступил босой ногой на его горло.

— А теперь слушай меня, недоумок. Мы живем, как жили. Ты продолжаешь тренироваться, я тебя содержу, а когда твоя задница мне понадобится для дела, ты опять ляжешь под того, под кого я скажу. Ты это понял? Что, плохо меня слышишь?

— Я не буду это делать. Никогда. Я ненавижу тебя…

Алешка забился под ногой Гавра на полу, пытаясь скинуть его ногу со своего горла.

— Прекрасно. Значит, это твой выбор. Можешь выметаться из моего дома. Твою бабку сегодня выкинут из клиники, и куда ты ее денешь — меня не волнует. А твоих коней тебе больше не видать, они пойдут в счет оплаты долга по аренде той конюшни, где они стоят. Да, и еще… вся одежда на тебе — моя. Так что пойдешь отсюда голым. Что лежишь, глазами хлопаешь? Ты думал, я тебе вещи отдам и еще денег дам в придачу? Тварь неблагодарная.

Гавр снял ногу с его горла и отошел к окну, наблюдая, как на ковре продолжает лежать Лекс.

— Что разлегся? Вали отсюда.

Леша осознавал: он настолько зависит от Гавра, что у него нет не только своих денег, но даже и своих трусов. Наверное, быть гордым — это не его. Он не мог вот так сейчас встать и голым выйти на улицу, да еще зная, что его бабушку просто вывезут за ворота этой дорогой клиники по звонку Гавра. Он понимал, что Гавр не шутит… Лешка закрыл глаза руками, ему было больно смотреть на солнце. Он хотел темноты, так проще, легче.

— Гавр… прости…

— Не слышу?

— Прости… я буду делать то, что ты сказал… ты ведь оставишь бабушку там…

— Все зависит только от тебя. Раз ты все понял, то я уже сказал: все остается, как прежде. Иди, готовь завтрак и потом езжай на конюшню, тебя Эдуард ждет на тренировку. Если ты помнишь, у тебя скоро соревнования.

Лешка поднялся с ковра и, закрывая нос рукой, чтобы не накапать на пол, пошел в ванную. Что он чувствовал — он уже не знал. Наверное, предел того, когда он еще чувствовал, он уже перешагнул. Надлом в себе он ощущал физически: он был сломлен, раздавлен, растоптан, и он признал это. Парень был мерзок себе, теперь-то он знал себя — трус, слабак, шлюха и ничтожество. Вот кто он. Как можно жить, понимая это? Наверное, можно.

* * *

День отъезда в Тверь приближался. Завтра утром он должен был уезжать в Конаково с конями, а сегодня вечером собирал дома необходимые вещи. За это время Гавр, хоть и спал с ним в одной кровати, не трогал его. Алешка был рад тому, что сейчас Гавр поздно стал приходить домой и в подвыпившем состоянии, если не сказать, что пьяным. Хотя, даже будучи очень пьяным, Гавр контролировал себя и сам после душа заваливался в кровать. Вот и сегодня в прихожей хлопнула дверь и по шагам, доносившимся оттуда, Леша понимал, что Гавр опять пьян.

— Собираешься? — Гавр остановился в проеме двери с бутылкой виски.

— Мне завтра рано утром уезжать.

— Тогда снимай штаны и на кровать залезай. Хочу трахнуть тебя как следует перед поездкой, так, чтобы на других не смотрел, меня помнил.