Казик, смотря на это, произнес:

— И что Гавр в нем нашел? Деревенский простофиля, ни рожи ни кожи.

— Конечно, с твоей красотой не сравниться, — стоящий рядом с Казиком парень подмигнул, — то-то ты постоянно в швейцарские клиники летаешь. Тебе там все уже перешили или еще что свое осталось?

— Завидуешь? — Казик манерно качнул бедрами и провел по ним рукой.

— Это ты этому лошку завидуешь.

— Конечно. Вот ему каких коней ебарь подогнал, а я второй год своего обслуживаю, и что? У меня только один конь, и то ни на что особо не годный.

— Тебя на любого посади, под тобой все прыгать перестанут.

— Слышь, я ведь и обидеться могу. Ты-то, тоже мне, талант-самородок выискался из Урюпинска своего. Тебе полгода назад из Европы коня привезли, так теперь он даже бегать не хочет, так ты его задергал.

— Да пошел ты, курва крашеная.

— Сам пошел.

Вот на этом они и разошлись. Хотя на следующий день опять улыбались друг другу и целовались при встрече в щечку, так как знали — такова жизнь, нужно уметь притворяться, и тогда ты выживешь.

* * *

Приехав домой раньше Гавра, Алешка спешил приготовить праздничный ужин, ведь такое событие у него теперь — два офигенных, классных и безумно дорогих коня. Когда Алешка увидел суммы стоимости этих лошадей, он думал, что ошибся. Но нет, все эти нули относились к цене коней. Хотя потом Алешку немного задело то, что владельцем этих лошадей по документам был Сарычев Гавриил Владимирович. Но разве он может на это обижаться? И почему он подумал, что Гавр в документах владельцем лошади укажет его? Кони ведь очень дороги, и это нормально, что они принадлежат Гавру, ему-то они все равно не нужны. Потом Лешка отвлекся от этой мысли тем, что с конями приехала еще и новая амуниция для них, и он тоже видел сумму счета на все это, и она впечатляла. А когда он стал разбирать амуницию, то пришел в полный восторг. К каждому коню пришло седло, три вида уздечек, и все — от попон до ногавок на ноги — у каждого из коней было свое и в предостаточном количестве. Алешка чувствовал себя на седьмом небе от счастья и в благодарность за такой подарок так хотел успеть приготовить этот ужин для Гавра.

В этот месяц между ними установились странные отношения. После приезда из Америки Гавр переменился, хотя, может, он и раньше был таким, а Лешка этого не замечал. Но теперь все стало слишком обостренно и болезненно для него. Лешке иногда казалось, что Гавр специально любит его сначала задеть побольнее, а потом, меняясь, заглаживать эту боль. Зачем это нужно было Гавру, Лешка не понимал. Все это переносилось и на постель. Когда в первый раз Гавр, придя домой и позвав его, сказал, чтобы он у него отсосал, Лешка растерялся и, казалось, просто не верил в происходящее. Этот тон и то, как Гавр, развалившись в кресле, с безразличием и холодной надменностью смотрел на него. Лешка был не готов к такому и, наверное, шок и растерянность повлияли на то, что он сделал это. Встал на колени перед его креслом и стал сосать. Потом ему было так мерзко от произошедшего, но он смолчал и проглотил обиду. А через несколько дней Гавр, заехав за ним на конюшню, повез его в ресторан, где вел себя как раньше. Он был внимателен и заботлив, и потом, когда они приехали домой, Алешка просто растаял в его руках от ласк, которые тот на него обрушил. Эта ночь была чем-то сказочным и нереальным. Гавр, казалось, только и думает о том, как доставить ему удовольствие, забывая о себе.

Только утром, придя в себя от такой ночи страсти, Алешка попытался понять, что происходит в его жизни, но так и не смог, и поэтому просто продолжал жить.

За это время Гавр так себя и вел — то делал ему больно своими поступками и действиями, то менялся и становился тем, кем его хотел видеть Алеша.

Накрыв на стол и услышав, что Гавр зашел в прихожую, Алешка застыл, не зная, каким сегодня будет Гавр, но потом, собравшись, пошел его встречать.

— Привет, — Алешка замер, смотря, как Гавр снимает свое пальто, — я ждал тебя. Ужин приготовил…

Гавр, холодно поцеловал его в губы и ничего не говоря, пошел в ванную. Сегодня у него уже был план, как действовать. Сегодня был день, когда можно было поиздеваться над этим конюхом, тем более после такого подарка ему в виде этих коней.

Зайдя на кухню, Гавр окинул взглядом стол, где в центре стоял салат, а в тарелки был налит суп. На плите под крышкой что-то тушилось. Но Гавр специально заехал в ресторан поесть, предвидя, что Лекс сделает ему праздничный ужин после такого подарка.

— Что за суп? — он брезгливо рассматривал тарелку, стоящую перед собой.

— Рыбный… тебе ведь такой нравился…

— Убери, он воняет. А что там еще есть поесть?

— Я мясо потушил с овощами…

— Вот сам его и жри. Чаю мне сделай.

Алешка, быстро убрав тарелку с супом со стола и выключив плиту, на которой тушилось мясо в сковородке, стал делать Гавру чай.

— У тебя что-то случилось на работе? — не оборачиваясь, спросил Леша, понимая, что всякое может за день произойти, вот у человека и настроение такое плохое.

— С чего ты решил? У меня все отлично.

— Гавр, — Алеша поставил перед ним чашку с чаем, как он любит — со сливками и сахаром, две ложки, — я не понимаю тебя… почему ты такой?

— Какой? — Гавр помешал сахар, дожидаясь ответа на свой вопрос.

— Ты сначала нормальный, хороший, помогаешь мне, все для меня делаешь, коней мне таких купил… а потом меняешься, становишься другим. Знаешь, мне иногда кажется, что я в чем-то виноват перед тобой. Вот только не могу понять, в чем? Я чем-то обидел тебя?

— А тебе не нужно понимать. Твое дело маленькое. В постели ты меня устраиваешь, вот и живи себе и не вякай.

— Но я же живой, я не могу так больше, — Леша так и стоял напротив него, — за что ты так со мной?

— Хочу. Понимаешь? Я просто всегда привык делать то, что хочу.

— Давай расстанемся… я, конечно, столько денег тебе должен, но я буду работать, я верну тебе деньги…

— Ты издеваешься? Чем, интересно, ты хочешь такие деньги заработать? Своей задницей? Ты явно себя переоцениваешь. Поверь, в постели ты полный профан — бревно и то более возбуждает, чем ты, — он медленно отпил чай, наслаждаясь лицом Лекса.

— Тогда зачем я тебе?

— Ты тупой? Тебе что, по нескольку раз повторять нужно? Я же сказал, я привык делать то, что хочу. Вот, решил завести себе такого домашнего питомца, пока это меня развлекает.

— Я не питомец. Я человек, — Алешка в запале склонился к лицу Гавра.

— Ты не человек, ты шлюха, дешевка, конюх, если тебе так понятнее. Ты вообще ничто.

— Я ухожу.

Алешка бросился в коридор, но сильная рука Гавра задержала его и пригвоздила к дверце холодильника.

— А теперь послушай меня, — лицо Гавра было напротив лица побледневшего парня, — вот это телефон, видишь его? — Гавр поднял руку с мобильным телефоном. — Один звонок моему другу, который заведует клиникой в Подмосковье, где лежит твоя бабушка, — и какая-нибудь из трубок, идущих к ней, случайно перестанет работать. Ты ведь понимаешь, аппаратура тоже может давать сбои…

— Ты этого не сделаешь.

Леша чувствовал, что в глазах у него все темнеет от услышанного.

— Сделаю, хотя ты можешь меня отговорить. Пойдем.

Гавр потащил его за собой в комнату. Там он плюхнулся на диван.

— Что стоишь? Приступай, уговори меня этого не делать.

В сознании Алешки мысли пришли в такой хаос и круговорот, что, казалось, голова сейчас разорвется. А потом там наступила тишина, как будто все исчезло, и его заполнила пустота. Он, подойдя к дивану, опустился на колени перед Гавром и стал расстегивать ширинку на его брюках.

* * *

С этого дня Алеша ощутил внутри себя надлом. Наверное, это трудно объяснить — то, что он стал чувствовать, и ему было трудно в этом разобраться. Но он чувствовал, что внутри него как будто что-то сломалось; как будто пропасть в нем стала медленно, но в то же время постоянно увеличиваться. И еще ему казалось, что из этой пропасти его заполняет темень и пустота. Что постепенно, совсем незаметно, но краски этой жизни меркнут, превращаясь в тусклые блики, и все, что его так радовало в этом мире, становится уже неважным. И только кони, к которым он приезжал каждый день, давали ему силы жить. Как же это здорово — знать, что стоит только сесть верхом на коня, взять в руки повод и сжать его бока ногами — и все, что его тревожило, исчезало и забывалось, и мир опять становился прежним — ярким, живым, настоящим. Правда, потом действительность возвращалась, и он оказывался в мире Гавра, который постепенно разрушал его. Да только что делать, Лешка не знал. И он опять ненавидел себя за то, что он слабак и ничтожество, и Гавр был прав, называя его лишь домашним питомцем. Гавр прав, он не человек. Человек бы не позволил так над собой издеваться. Он-то знает об этом: недаром он в детстве прочел столько книжек, где такие смелые и отважные герои преодолевали все трудности и становились победителями. Как же он ошибался, думая, что и он будет таким. Нет, он не такой, он всего лишь зверюшка, которую завели для развлечения, а потом выкинут, наигравшись.

Приезжая навещать бабушку, он понимал, что будет терпеть ради нее все. Шутил ли Гавр тогда, угрожая ее жизнью или нет, он не хотел это знать и тем более проверять на единственном ему родном человеке.

Шло время, время его жизни, и приближалось лето. Этой весной ему исполнилось двадцать пять лет. На его день рождения Гавр опять изменился: он стал прежним, заботливым, внимательным и любящим его. Вот только пустота в душе Алешки уже не могла принять Гавра — теперь там было пусто и тихо, и мир, ставший серым, уже не радовал его. Даже праздник, который устроил ему Гавр в ресторане, а потом повез в клуб на всю ночь, где по заказу Гавра для него пели артисты на сцене, уже не радовал Алешку. Он просто был там, был рядом с Гавром, его друзьями, имена которых он так и не помнил, поскольку эти друзья очень часто менялись, и во всем этом празднике жизни он был лишь сторонним наблюдателем. Он был тем, кем хотел его видеть Гавр, — домашним питомцем.