— Привет, Сан-Диего! — выкрикивает он. – Приятно вновь побывать «У Джо»! Его взгляд продолжает блуждать по зрителям. – Сегодня мы собираемся исполнить для вас несколько песен. Но перед тем, как начнем, мне нужно, чтобы вы подождали секундочку.

Женщина рядом со сценой снимает футболку и крутит ее, как лассо, над головой. Из-за барабанной установки раздается смех Франко, а потом он показывает палочкой на дамочку и говорит:

— Конечно, не в таком виде, но мне нравится твой энтузиазм, цыпа.

Толпа разражается смехом, но Гас продолжает сосредоточенно кого-то выглядывать. Он не видит и не слышит того, что происходит вокруг. Его глаза методично изучают зал. Неожиданно он выкрикивает:

— Пакс, ты где?

Пакстон машет руками над головой. Обычно он смущается, если на него обращено столько внимания, но, думаю, в этом случае, возбуждение перебороло его застенчивость.

Когда Гас замечает машущие руки, он переводит взгляд на меня и, согнув палец, подзывает нас к себе.

— Я хочу, чтобы все расступились и дали пройти вперед вон той симпатичной девушке и парню в футболке «Rook».

Пакстон хватает меня за руку и начинает тащить сквозь толпу. Я задеваю плечами всех, мимо кого мы проходим. Люди пялятся на меня и обычно это было бы похоже на кошмар, но сейчас, несмотря на небольшую неуверенность, я лишь слегка раскраснелась и продолжаю улыбаться. Гас только что назвал меня симпатичной. Перед всеми. Знаю, это не должно быть чем-то особенным. Красота идет изнутри и бла-бла-бла. Я знаю это. Это моя мантра. Я повторяла ее годами. Но повторять и верить – разные вещи. А когда ты растешь, не чувствуя себя симпатичной, подобные слова кажутся… чем-то очень значительным.

Мы останавливаемся прямо перед ним, напротив сцены и я, наконец, поднимаю взгляд. Гас смотрит на меня и на его губах играет самая настоящая и искренняя улыбка. Так он улыбается, после катания серфе, или играя со Свиными ребрышками, любуясь закатом или обнимая Одри. И таким он мне нравится больше всего. Я улыбаюсь ему в ответ, давая знать, что я рядом и горжусь им. А потом говорю:

— Спасибо. Ну давай, показывай на что способен.

— Вызов принят, Нетерпюха, — подмигнув мне, говорит он в микрофон.

Гас дважды проводит рукой по струнам гитары, оглядывается на Франко, кивает и… выступление начинается. Следующий час я наблюдаю за тем, как он заводит зал. Вызов и правда принят. Я в восторге от того, что мы стоим так близко к сцене. Музыка пульсирует в моем теле, а если захочу коснуться Гаса – достаточно всего лишь протянуть руку. Мои глаза изучают каждый дюйм его тела. Я нахожусь в режиме сенсорной перезагрузки.

Гас ходит по сцене и играет на гитаре, а потом останавливается возле микрофона, прямо передо мной и начинает петь. Звучание его голоса проникает в каждую клеточку моего тела. Я не слышу слов; я их чувствую. Каждую букву, каждый слог. Его голос и манера исполнения – все это захватывает и словно удерживает меня в плену. Мое сердце готово разорваться на мелкие кусочки. Боже, какой он неистовый.

И, черт возьми, это невероятно сексуально.

Вскоре я замечаю, что беззастенчиво пялюсь на его зад, каждый раз, когда он отходит от нас. Не могу поверить, что столько месяцев прожила в комнате напротив этой задницы и никогда не замечала насколько она восхитительна. Грудь, которую идеально облегает футболка, бицепсы, выпирающие из-под коротких рукавов – все это кажется совершенно новым и незнакомым.

А его руки! То, как эти пальцы подчиняют себе гитару, как заставляют ее кричать… или петь! Мое воображение просто взбесилось. Как эти руки будут ощущаться на мне? Что они могут сделать? Господи, кажется, я начинаю сходить с ума. Я думала, что у меня симпатия к нему, но сейчас просто откровенно пялюсь на выпуклость на его джинсах и фантазирую на полную катушку. Все, что я чувствую – это желание. Очень Сильное Желание. Которое требует разрядки.

Каждый раз, когда я перевожу взгляд на лицо Гаса, он смотрит на меня: греховно, игриво и столь… порочно. Это еще больше заводит толпу.

И меня.

Не знаю, сколько они играют. Вполне возможно, что уже наступило утро. Когда он снимает гитару, его футболка оказывается мокрой от пота. Он стягивает ее с себя и женщины из толпы начинают свистеть и кричать. Гас подзывает остальных членов группы к барабанной установке Франко. Пока они разговаривают толпа продолжает бурно поддерживать их. Несмотря на то, что нам не слышно, о чем они беседуют, лица у парней серьезные. Когда они, наконец, расходятся, Гас подходит к краю сцены, хватает стул, свою акустическую гитару и возвращается к микрофону. Поправив стойку, он усаживается на стул и перед тем, как начать говорить, просто перебирает струны.

— Мы записали эту песню уже давно, но никогда не играли ее в живую. – Гас с рассеянным видом настраивает гитару и дергает плечами. Его слова звучат и как признание, и извинение. – Черт, да мы уже давно не играли даже как группа, поэтому постараемся не оплошать. Но если не справимся, то вы особо не сердитесь на нас. Хорошо? – Толпа согласно орет. Наконец, закончив с настройкой, он переводит взгляд с грифа гитары на меня и нервно улыбается. Ему нужна поддержка.

— Покажи мне на что способен! – выкрикиваю я и подбадривающе улыбаюсь ему.

— Эта песня называется «Finish me». – Он откидывает голову назад, смотрит несколько секунд в потолок, делает глубокий вдох и что-то говорит про себя. Потом его подбородок опускается, и он начинает играть. От звуков, которые Гас заставляет издавать гитару, захватывает дыхание. Мелодия мрачная, неистовая и медленная. К тому моменту, как группа подхватывает его, я уже потерялась в ней. А когда он начинает петь, я тону. Тону в глубинах эмоций, льющихся из него. Боль и любовь, чистая и безбоязненная. И я оказываюсь внутри этой бури. Я хватаюсь за Пакстона обеими руками, как будто меня пытается смыть волной. А когда музыка начинает затихать, до меня доходит. Эту песню он написал о Кейт, вот почему они не исполняли ее.

Гас не мог ее играть.

Но только что сыграл.

И это была самая прекрасная и сильная вещь, которую я слышала в жизни.

Его глаза… его глаза блестят. В них отражается облегчение. И гордость. И любовь. Столько любви, что я не могу сдержать улыбку.

Он улыбается мне в ответ и в этот момент я понимаю, что с ним все будет в порядке. Это был шаг, который ему нужно было сделать. Гас сделал его.

А самое главное – он знает это.

Толпа начинает аплодировать, наполняя помещение шумом и гамом. Гас вытирает лоб и убирает со сцены стул, а потом меняет гитару и вновь занимает место возле микрофона. Он выглядит непринужденнее, чем все то время, что я его знаю. Даже стал выше. Гас переводит взгляд на зал, внимательно осматривая лица. А потом на его лице появляется улыбка, а в глазах загорается огонь. Прикусив нижнюю губу, он поднимает взгляд вверх и говорит:

— Это было для тебя, Опти. Надеюсь, ты наблюдала за мной, маленькая засранка.

Остальная часть группы хлопает и смеется вместе с ним. Гас поворачивается, смотрит на Франко, и я вижу, как у него поднимаются и опускаются плечи.

Аплодисменты немного стихли и мне слышно, как он говорит: «Черт, это было так круто!», а потом разворачивается к толпе и кричит им:

— У нас осталась последняя песня. И мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы все, каждый из вас пел со мной. Начнем?

Финальная песня просто взрывает в зал. Я не знаю слов, но судя по оглушительному пению, это исключение. В течение трех минут я чувствовала себя частью чего-то огромного. И впервые понимаю, что тату Гаса имеет смысл. Потому что все, что я вижу… слышу… чувствую – это и есть жить по полной.

Гас.

«Rook».

Они живут по полной.

Выступление заканчивается, как только часы пробивают полночь.

— Спасибо за то, что пришли. – выкрикивает Гас. – Вы лучшие, черт возьми, зрители для которых я когда-либо играл. А теперь давайте праздновать. С Новым годом!

***

Мы с Пакстоном заказываем по кока-коле пока Гас и парни общаются со своими фанатами. Они дают автографы и фотографируются с ними около часа, а потом мы помогаем им собрать оборудование и погрузить его в машины.

Поездка домой проходит под болтовню Пакстона. Он один разговаривает всю дорогу. Я никогда еще не видела его таким оживленным и энергичным.

Дом погружен в несвойственную ему тишину. Одри сейчас в Чикаго и празднует Новый год с доктором Бэнксом. Пакстон обнимает Гаса, благодарит его в пятый или шестой ряд и уходит спать. На часах два утра. Мне следовало бы чувствовать себя уставшей, но тело и мозг пока не могут успокоиться. Если бы не было так поздно я, вероятно, сходила бы на пробежку, но вместо это предлагаю Гасу поесть.

Ему хочется жареного сыра, поэтому, пока он принимает душ, я делаю четыре сэндвича и наливаю два стакана молока. Он возвращается одетый лишь в шорты; мы садимся на кухне и начинаем есть. У меня слегка гудит в ухе и это, вероятно, раздражало бы, если бы не являлось напоминанием о том, что я только что пережила. В голове сразу же вспыхивают воспоминания о музыке, о том, что видела и чувствовала.

Гас молчит, желая отдохнуть от шумного вечера. Поэтому я даю ему это время, пока мы едим. Но как только сэндвичи заканчиваются, нарушаю тишину.

— Спасибо.

Он смотрит на меня и, дожевывая последний кусок, отвечает:

— За что?

— За Пакстона.

Гас не любитель комплиментов. Он опускает взгляд на тарелку, а на его лице расплывается застенчивая улыбка.

— Да, Пакс отлично повеселился.

— Говорю тебе, это был лучший вечер в его жизни. Поинтересуйся у него утром, и он расскажет тебе. – Даже мысль об этом вызывает у меня радость.

Гас с каким-то страхом пристально смотрит на меня.

— А как насчет тебя? Я ответил на твой вызов?

— И даже больше, – облизнув губы, нервно отвечаю я. Он сидит справа. Я никогда не разрешаю людям сидеть с этой стороны. Так они могут видеть все мои шрамы. Я разворачиваюсь на табурете к нему.