— Ты всегда можешь задать мне вопрос, но это не значит, что я на него отвечу.

Этого я и боялся. Хотя и понимаю, что чувство самосохранения для нее — это привычка. Настолько, что она даже не думает, перед тем, как ответить.

— Откуда у тебя шрамы? — прямо спрашиваю я.

Я не из тех парней, что станут подслащивать пилюлю. А она не девочка-припевочка. Прямолинейность — самый легкий способ общения с ней.

— Это грубо, — практически равнодушно отвечает она, хотя я замечаю легкий шок в ее глазах. Это тема, которую она избегает любой ценой. Тема, которой она не знает, как управлять.

— Это не грубо. Это часть тебя, такая же, как карие глаза и ужасный характер. — Нетерпюха переводит на меня взгляд, в котором больше смущения, чем злости. Я встречаю его с улыбкой на лице, потому что она знает, что я шучу по поводу характера, а потом продолжаю: — Или твои обалденные ноги.

Она качает головой, не агрессивно, а скорее снисходительно, но в то же время твердо, и отворачивается к телевизору.

Выждав несколько секунд, я спрашиваю:

— И это все?

— Да. Это все.

— Мы не будем обсуждать эту тему?

— Нет. — Глаза Скаут прикованы к рекламе, но я знаю, что она не смотрит. A eе "нет" больше похоже на "может быть".

— Почему? — упорствую я.

— Я... не обсуждаю это. — Пауза между словами убеждает меня в том, что она в сомнениях. Как будто ей хочется рассказать, но она не знает как. После этого Скаут замолкает. Она все сказала.

Черт, я боюсь, что она просто встанет и уйдет, поэтому закрываю рот, несмотря на то, что в голове крутится миллион вопросов. У меня всегда много вопросов. Но я и правда хочу знать как? Когда? А почему? И где? В этом нет нездорового любопытства, и я не пытаюсь заставить ее чувствовать себя неловко. Я спрашиваю, потому что хочу, чтобы ей было уютно. В ее собственном теле. Во всех смыслах этого слова. Я хочу, чтобы она просто сказала: "Да пошел ты. Я такая, как есть. Никто не совершенен".

И это правда. Никто не совершенен. У одних людей шрамы снаружи, а у других - внутри. Но разницы никакой. Твой характер, сердце, сущность — вот, что имеет значение. Потому что это - настоящий ты. А все остальное, внешность и богатство — ничего не значащая фигня.


Суббота, 4 ноября (Скаут)

На пробежке мой телефон издает сигнал о сообщении. Я бросаю взгляд на экран и вижу сообщение от Майкла.

Заеду за тобой в 11:30.

Внутри все сжимается и меня начинает подташнивать, поэтому я вынуждена остановиться. Я не собираюсь снова с ним встречаться. Прошлый раз был просто моментом слабости и желанием разобраться в себе. Вместо того, чтобы продолжить пробежку я медленно бреду в сторону дома. Мне грустно и... стыдно.

«Я никуда с ним не поеду», — мысленно говорю себе я, снимая потную одежду в спальне.

« Я никуда с ним не поеду», — продолжаю повторять я, принимая душ.

Повторяю эту фразу, как мантру, расчесывая волосы.

И намазывая руки и ноги лосьоном.

И надевая платье.

И застегивая сандалии.

И хватая сумочку в одиннадцать двадцать пять.

И открывая входную дверь в одиннадцать двадцать семь.

И стоя на подъездной дорожке в одиннадцать тридцать, когда он подъезжает на своей арендованной машине.

И забираясь на пассажирское сиденье.

«Я никуда с ним не поеду», — повторяю я снова и снова.

И… еду с ним.

Лишь затем, чтобы сказать, что между нами все кончено.

Потому что в моем сердце... больше не осталось чувств к нему. Я отпустила его.

И теперь пытаюсь не думать о Густове.

***

Позабыв о ланче, он направляется прямиком в тот же самый отель, который находится недалеко от дома Одри.

Майкл даже забывает похвастаться своими достижениями, о которых всегда говорит для того, чтобы впечатлить меня. Он слишком торопится и, судя по всему, винить в этом нужно выпуклость на его брюках. Обычно Майкл гораздо лучше контролирует себя.

Он заезжает на стоянку позади отеля и, припарковавшись, сразу же хватает мою руку и кладет ее себе на пах. Когда моя ладонь касается его промежности, он закрывает глаза и со свистом втягивает воздух.

— Черт, я скучал по тебе, ангел. — Он скучал по моему телу, а не по мне.

Отпустив мою руку, он начинает лихорадочно расстегивать штаны. Под ними у него сегодня ничего нет; он не собирается тратить время зря.

— Ты знаешь, что делать, — говорит Майкл, закрывая глаза и откидывая голову на подголовник.

Я потрясенно оглядываюсь по сторонам. Даже и не собираюсь это делать. Да если бы и собиралась, то уж точно не здесь — днем... на гребаной парковке.

Не почувствовав никакого отклика, он открывает глаза. От возбуждения и злости их зрачки полностью расширены.

— Пошевеливайся, Скаут. — Майкл грубо хватает меня за волосы и прижимает мое лицо к своей промежности. — Отсоси, ангел. Сделай мне приятно.

От боли на глазах выступают слезы, но я отказываюсь открывать рот.

— Нет,— решительно возражаю я.

Он грубо отдергивает мою голову назад, вырывая при этом прядь волос. Никогда не видела его в столь безумном состоянии. Майкл выглядит и ведет себя как психопат.

— Что ты только что сказала? — сузив глаза от злости, сквозь зубы спрашивает он.

Я напугана, a здравый смысл кричит мне: "Уходи! Убегай". По щекам начинают катиться слезы, но я не знаю, что тому причина: страх, злость или боль. Потому что здесь и сейчас все эти три чувства одинаково сильны во мне.

— Отпусти меня, Майкл. Нас больше нет. Именно поэтому я пришла сегодня — чтобы сказать тебе, что не могу и не буду больше этого делать.

Майкл отпускает мои волосы, и не успеваю я ничего понять, как он уже на улице и обегает вокруг машины, чтобы открыть пассажирскую дверь. Я пытаюсь заблокировать ее, но не успеваю. Майкл хватает меня за запястья и сильно, до боли сжимает их. Он знает, как причинять боль. Раньше мы практиковали это для его удовольствия, но никогда не переходили границ. Теперь же он делает это намеренно... выкручивая запястья. И это срабатывает — я всхлипываю от боли.

Майкл прижимается губами к моему уху и горячо дышит в него.

— Ты моя, ангел. Только моя. А теперь, маленькая шлюшка, прекрати устраивать сцену и пошли со мной. Я собираюсь трахать тебя до потери пульса, а по-хорошему или по-плохому — зависит только от тебя.

От его угроз по коже ползут мурашки, и я уже не могу сдерживать рыдания. Меня начинает подташнивать, и через несколько секунд я извергаю содержимое желудка на асфальт и его рубашку.

Майкл мгновенно отпускает меня и отскакивает, но перед этим успевает заехать кулаком в лицо. От удара я падаю на землю, а перед глазами начинают мелькать звездочки. Слезы ручьем текут по моим щекам.

— Прекрати притворяться, Скаут. Слезы тебя не красят, — говорит он, с намерением оскорбить и обидеть меня, но я лишь хмуро смотрю на него в ответ. Никогда не видела такую сторону его характера, хотя он постоянно ведет себя как самовлюбленный эгоист.

Мне все еще страшно, но злость потихоньку начинает брать верх над моими чувствами.

Судя по тому, как Майкл с угрозой смотрит на меня, он собирается сказать что-то ужасное.

— Слезы только привлекают внимание к твоему лицу, — злобно усмехается он. — Помнишь, я говорил тебе, что ты прекрасна?

Я не произношу в ответ ни слова. Я помню. Майкл единственный человек, который говорил мне это.

— Я... лгал, — его усмешка становится еще шире и теперь напоминает оскал. — Как думаешь, почему мы всегда трахались в темноте? Да потому, что я не смог бы кончить, глядя на твое лицо. Но тебя оказалось просто затащить в постель, — брызгая слюной говорит он. — Да и киска у тебя что надо.

Его слова — как еще один удар в лицо. Именно в этот момент я понимаю, как он видел наши отношения. Я — добыча. Я всегда была для него лишь легкой добычей. Сломленной, как изнутри, так и снаружи девушкой. Он, должно быть, разглядел это в первую же встречу.

Я вскакиваю на ноги и бегу так быстро, как только могу.

Но в этот раз он меня не преследует.

На полпути к дому на мобильный приходит сообщение:

Увидимся через пару недель.

Четыре абсолютно безразличных слова. Как будто никакого безумия и не было.

Я ничего ему не отвечаю.

И никогда не отвечу.

Я больше не позволю ему обращаться со мной таким образом.

Дома никого нет, a время только перевалило за полдень. Я никогда не была так рада остаться в одиночестве, как сейчас. Направляюсь прямиком в ванную, снимаю забрызганное рвотой платье и выбрасываю его в мусорное ведро, следом туда же идут и трусики. Как бы мне хотелось развести костер и наблюдать за тем, как они сгорают, оставляя после себя лишь пепел. А еще хотелось бы сделать то же самое с воспоминаниями о нем и о том, что только что произошло. Сегодняшний день был кошмаром, но это в последний раз.

По моему лицу снова текут слезы, хотя, скорее всего, они и не прекращались. Я стою в душе, позволяя горячей воде обжигать кожу. Новая боль вытесняет из головы все мысли о старой, потому что сейчас мое тело это — сплошная открытая рана.

Майкл не пощадил меня.

Правая сторона лица опухла и болит.

В том месте, где он выдрал прядь волос, саднит.

На запястьях проявляются синяки — предательское напоминание о силе его рук.

Я чувствую слабость.

Мне больно.

А рыдания вот-вот перейдут в истерику.

Я не могу смыть его с себя.

Мне нужно отмыться от него.

Мне нужно отмыться от самой себя.

Мне плохо от того, что произошло. Он никогда даже близко не заходил так далеко.

Но я сама во всем виновата. Я поехала с ним, хотя знала, что этого не стоит делать.