— А разве не пять? Первая попытка — это всегда пять. Девять — слишком рискованно.

— Рискованно. Что тут сказать, вот такой я рискованный парень.

Она смеется и у меня теплеет на сердце.

— Сегодня это цифра восемь. Так что ты выиграл.

Мы с Опти всегда спорили о том, кто будет сидеть рядом с водителем. Всегда. Это соперничество началось еще в детстве. Поэтому Ма стала загадывать цифру от одного до десяти, и кто оказывался ближе всего к ней, тот и ехал впереди на пассажирском сиденье. Думаю, Ма отслеживала в уме наши выигрыши и равномерно распределяла их, чтобы никому не было обидно.

— Цветы восхитительны. Лилии. Любимые цветы Микайлы, — говорит Ма, не отрывая глаз от дороги. Она очень осторожный водитель.

Я всегда дарил Микайле на день рождения лилии. Она как член семьи, моя любимая «псевдо»-тетушка.

— Для Микайлы только самое лучшее.

На лице Ма появляется улыбка.

— Они ей понравятся.

***

Ма зарезервировала большой зал с высокими потолками и белыми льняными скатертями в любимом рыбном ресторане Микайлы. На прощальной вечеринке присутствуют двадцать работников из офиса, которые пришли со своими женами или подругами. Это хорошо, я рад. Микайла заслуживает приличных проводов.

Микайла, ожидаемо, приходит в восторг при виде меня.

— О Боже, кто этот прекрасный незнакомец?

Протянув руку, она взъерошивает мои волосы, которые отросли уже до середины спины, — когда она видела меня в последний раз, они доставали до талии — и притягивает меня к себе.

Я смеюсь над ее комплиментом, а потом кладу цветы на стол, крепко сжимаю в объятиях эту маленькую женщину и отрываю ее от пола.

— Как поживает моя любимая Микайла?

Она хихикает, как и всегда, когда я так делаю. Это одна из моих самых любимых черт в ней. Ей шестьдесят пять, но она хихикает, как ребенок. Ее смех чист, как слеза, без малейшей примеси цинизма, который так свойственен взрослым. Это довольно удивительно, если принимать во внимание ее серьезный характер. Она очень умная, профессионал своего дела и именно поэтому они с Ма всегда так хорошо ладили. Они слеплены из одного материала. Но когда Микайла смеется, она отпускает всю свою серьезность. Мне всегда это нравилось.

Опустив ее, я протягиваю руку назад, чтобы взять букет.

— О, Гас, они прекрасны. Спасибо, милый, восклицает она при виде цветов.

Я киваю и подмигиваю.

— Рад, что угодил, секси.

Мы болтаем несколько минут, а потом я извиняюсь и направляюсь в бар, чтобы заказать виски со льдом. Все хотят пообщаться с Микайлой, поэтому я и поспешил ретироваться.

Когда я возвращаюсь, то все уже сидят на своих местах. Я устраиваюсь на стуле в конце стола, рядом с Тедом, парнем, который разбирает почту. Он заменил меня после того, как мы отправились на гастроли прошлой осенью. Тед — спокойный малый, только уж очень расслабленный. Думаю, это все травка, которую он курит.

Ужин поражает воображение. Ма хорошо постаралась. Тут вам и лобстер для любителей моллюсков, и паста для меня, которую я называю «крышесносящей гребаной фантазией». И вино. Много вина.

Ужин плавно переходит к десерту и… попробуйте догадаться… еще большему количеству вина. Даже несмотря на то, что мое горло раздирает непрекращающийся кашель, я наслаждаюсь происходящим. Это нетрудно, после одной-двух бутылок спиртного.

Быстро облегчив мочевой пузырь в туалете, я выхожу на улицу, чтобы покурить. Тед уже там. Закончив смолить сигарету, он объявляет: «Мне нужно поссать, братишка» и уходит. Я поворачиваюсь и, сделав последнюю затяжку, выбрасываю бычок на асфальт.

Развернувшись обратно, врезаюсь прямиком в Нетерпюху.

— Ой, привет, — говорю я. А потом добавляю: «Прости», потому что сбил ее с ног.

Она кивает, пытаясь восстановить равновесие.

— Тебя ищет Одри. Они собираются резать торт.

Я глажу себя по животу. В нем всегда есть место для сладкого.

Неожиданно из моего кармана раздается гудок поезда. Это сообщение от Франко. Я направляюсь обратно в ресторан и одновременно читаю смс. «Приехал пять минут назад и уже потрахался!» Тут же приложена и фотография, на которой Франко, Джейми и Робби стоят на входе в отель с яркими цветочными леями[4] вокруг шей. Судя по всему, они уже добрались до Гавайев.

Я смеюсь и пишу в ответ: Наслаждайся, лузер. Это, единственное, чем твоя жалкая задница будет заниматься всю неделю.

Отправив смс, поднимаю голову и вижу, что Нетерпюха вопросительно смотрит на меня. Она пытается скрыть это, но я вижу, что ей любопытно.

Продолжая улыбаться, я пожимаю плечами.

— Что?

Она качает головой, но потом все же спрашивает: «Франко?»

Я киваю.

— Откуда ты знаешь?

— Ты улыбаешься. Он — единственный человек, который может вызвать на твоем лице такую улыбку.

Она заходит в ресторан до того, как я успеваю задать ей свой вопрос. Поэтому я на секунду задумываюсь. Она права. С недавних пор этот говнюк — единственная ниточка к хоть какому-то подобию счастья.


Суббота, 1 июля (Гас)

В голове раздается непрекращающийся голос, умоляющий меня снова позвонить Келлеру. Он очень настойчив, а на этой неделе особенно. Сегодня утром он просто перекрыл все мысли в моей голове.

Еще очень рано, поэтому я беру сигареты, зажигалку, телефон и выхожу на балкон. Покурив, нахожу номер Келлера на мобильном. Я собирался написать ему сообщение, но пальцы трясутся так, что я не могу печатать, поэтому решаю позвонить. Я страшусь услышать его голос, потому что он откроет рану по имени "Опти". Келлер был ее парнем. Когда рак забрал ее у нас, он сидел здесь, держа ее за одну руку, а я — за другую. Он хороший парень, но я не могу воспринимать его отдельно от Опти. Не могу думать о нем как об отдельной личности. Келлер безумно любил ее. Именно поэтому я должен позвонить ему. Он — единственный человек, который связан с моим горем, моей болью. В трубке раздаются телефонные гудки. И снова гудки. Без ответа. Живот невыносимо скручивает. Я не хочу снова проходить через это, поэтому, когда раздается предложение оставить голосовое сообщение, начинаю говорить:

— Келлер. Чувак, это Гас. Давненько не общались. — Я замолкаю, к горлу подступает тошнота. — Да... в общем... я просто хотел узнать, как вы поживаете с мисс Стеллой? Позвони мне как-нибудь, чтобы я знал, что... в Миннесоте все в порядке. Ну, знаешь... что у вас, ребята все хорошо. Ладно. Созвонимся.

Нажимаю красную кнопку на экране, чтобы отключиться. Мне хочется размахнуться и бросить телефон так далеко, как только смогу, но вместо этого я крепко сжимаю его в ладони, а потом швыряю на деревянную столешницу.

Прикуриваю еще одну сигарету. Звонок был плохой идеей. Мое сердце не вынесет этого.

Закончив курить, решаю, что настало время позавтракать.

Нетерпюха уже на кухне. На ней шорты для бега и растянутая футболка с длинными рукавами. На раскрасневшемся лице видны капельки пота. Она пьет воду. Интересно, насколько обезображены шрамами ее руки. Я никогда не видел ее в чем-нибудь с короткими рукавами. А на улице чертовски жарко.

— Привет, — говорю я. Это наше обычное приветствие, если только мы не решаем заменить его безмолвным кивком. Именно так мы и общаемся. Полагаю, именно это помогает нам терпеть друг друга.

— Привет, — отвечает она с таким же безразличием.

Достаю из холодильника упаковку с яйцами, масло и молоко.

— Сколько миль? — спрашиваю я.

— Что? — поворачивается она, удивленно глядя на меня.

Я показываю на ее кроссовки.

— Сколько миль ты пробежала сегодня?

Она переводит взгляд на свои ноги, как будто ей нужна зрительная подсказка, чтобы осознать вопрос.

— А, восемь.

Я удивлен.

— Ты пробежала восемь чертовых миль? — С недавних пор я стал бегать, но пара миль — уже поразительное достижение для меня. И то, половину из них я иду.

— Я зарегистрировалась для участия в марафоне, который будет проходить через пару недель.

Разбив в чашку пять яиц, я добавляю немного молока.

— А до этого ты когда-нибудь пробегала марафон?

— Нет. Это первый раз, — качает головой она.

Поставив сковороду на печку, я спрашиваю ее:

— Будешь яйца?

Она отказывается. Ничего другого я и не ожидал. Нетерпюха никогда и ничего не принимает от меня, но внезапно она замирает.

— А на двоих хватит?

Я открываю упаковку и показываю ей четыре оставшихся яйца.

— Тогда да. Я ничего не ела со вчерашнего вечера.

Я готовлю яйца. Она продолжает пить воду. Мы молча едим, когда из кармана раздается звонок телефона. Я достаю его и сразу же замечаю треснутый экран. Должно быть, я разбил его, когда бросил телефон на стол.

— Черт, — бормочу я. А потом обращаю внимание на имя звонящего и замираю. — Черт.

Нетерпюха вопросительно смотрит на меня.

Мне хочется, чтобы она спросила в порядке ли я. Просто, черт возьми, спроси. Мне нужно хоть кому-то сказать, что я — не в порядке. Даже близко. Проигнорировав вызов, кладу телефон на стол. Имя Келлера еще несколько секунд виднеется на экране, а потом срабатывает голосовая почта, и оно исчезает.

Спроси меня, кто это был! Хочется выкрикнуть мне. Спроси, почему мое сердце просто не вынесет этого разговора. Спроси, почему я не могу перестать думать о ней. Спроси, почему моя лучшая подруга умерла. О нет, лучше скажи мне, почему моя лучшая подруга умерла. Скажи мне. Пожалуйста. Объясни. Я хочу знать. Я должен знать почему остаток жизни я проживу, не имея возможности разговаривать с ней. Обнимать ее. Слышать ее смех. Наблюдать с ней за закатом. Смотреть, как она играет на скрипке. Целовать ее в лоб. Говорить, что я люблю ее. Слышать, как она отвечает мне тем же. Почему?! Почему?!