Суббота, 3 июня (Скаут)

Теперь я официально выпускница университета. Нет, самого диплома у меня пока нет, потому что я не смогла присутствовать сегодня на церемонии вручения. Но ничего. Я в любом случае горжусь собой. Пакстон и Джейн позвонили мне, чтобы поздравить. Их похвалы были своего рода объятиями, которые я почувствовала даже через телефон. Обычно я равнодушна к таким вещам, но сегодня, не буду этого отрицать, мне было очень приятно. Душой они были здесь, со мной. Торжество удалось.


Понедельник, 5 июня (Гас)

Утром я позвонил Ма из маленькой кофейни в квартале от того места, где мы сегодня выступаем. Я хотел без лишних ушей расспросить ее о Нетерпюхе. Ма, странным образом, вела себя очень сдержанно, что совсем на нее не похоже. Обычно она рассказывает мне обо всем. Не знаю, может это потому, что она чувствует, что между нами вражда и таким образом защищает меня, как мама-медведица, а может, не хочет распространять конфиденциальную информацию, потому, что между мной и Скаут существуют рабочие отношения и она не желает рисковать потенциальным работником. Мне удалось выпытать лишь то, что Нетерпюха позвонила утром и отправила ей свое резюме.

Это все.

Больше ничего.


Вторник, 6 июня (Гас)

Сегодня утром на меня снизошло озарение.

Я толстею.

И мое тело становится рыхлым.

Как будто его наполнили сливочным сыром.

Моя ленивая задница за последний месяц набрала футов двадцать. Я всегда был спортивным парнем, у меня никогда раньше не было проблем с весом, потому что я занимался серфингом практически каждый день. Но вести активный образ жизни на гастролях невозможно. Ладно, не невозможно. Нетерпюха бегает каждый день, и могу сказать, она в отличной форме. Но активность требует усилий. А последние несколько месяцев усилия были не в моей сфере интересов. Я пытался выжить в собственном саморазрушении. И немного накосячил в этом. Выживание и саморазрушение не должны сосуществовать. Хотя для меня они стали нормой.

Европейский тур был приправлен выпивкой, наркотиками и небольшим количеством еды, что объясняет, почему тогда у меня не было проблем с весом.

Американский же проходит под знаком выпивки и фастфуда, потому что ко мне вернулся аппетит. Именно поэтому я решил, что нужно изменить жизнь и добавить в свое расписание физическую активность.

Сегодня в обед я попытался бегать. Катастрофический провал. Легкие заядлого курильщика смеялись надо мной всю четверть мили, которую мне удалось одолеть.

Казалось, откуда-то в районе груди раздавался громкий хохот, за которым следовало: "Гас, что, черт возьми, ты делаешь?" Уверен, ядовитые насмешки издавали мои легкие и ноги, договорившиеся действовать против меня. Короткая пробежка закончилась долгой прогулкой по улицам Мадисона, что в Висконсине. Нет, город классный, но мне не понравилось чувствовать себя рыхлым мужиком среднего возраста. Я не собираюсь с этим мириться. Угадайте, кто собирается восстановить форму? Эта толстая задница, вот кто.

Еще три недели и я дома. Снова буду кататься на серфе.

Каждый

Чертов

День.

А пока буду просто наслаждаться долгими прогулками.


Суббота, 10 июня (Скаут)

Сегодня утром я опять разговаривала с Одри. Я бы слукавила, если бы сказала, что не хочу эту работу. Нет, я хочу ее больше чем что-либо еще в жизни. Это мечта, а не работа. К тому же она еще и находится далеко от дома. Как раз то, что нужно.

Я знаю, что не стоит ни на чем зацикливаться, поэтому стараюсь не слишком уж часто думать о ней. Но Одри такая милая и доброжелательная. Я чувствую, что мы с ней поладим. А это случается со мной не так уж и часто.

Я также знаю, что Одри — мама Густова. После нашего первого разговора я покопалась в интернете и когда увидела ее фотографию на сайте компании, то сразу поняла, что фамилия Хоторн — это не совпадение.

А это значит, что Густов как-то посодействовал в том, чтобы у меня появилась такая возможность. Анонимная услуга. Именно такие мне и нравятся. Когда кто-то делает одолжение, не трезвоня об этом на весь свет, то ты понимаешь, что оно исходит от чистого сердца, ведь таких людей, по большей части, нельзя найти и поблагодарить. Плюс в его пользу.

Я все еще чувствую необходимость сохранять дистанцию между нами. Мне не хочется принадлежать его миру. Хотя мое первое впечатление о нем, как о самой обычной рок-звезде, претерпело изменения. В автобусе он большую часть времени продолжает вести себя замкнуто. Я так и не могу понять, чем он живет, хотя нахожусь рядом с ним вот уже несколько недель. К нему тянутся люди, а от меня стараются держаться подальше. Мы противоположности. Я знаю, что если у меня ничего не выйдет с работой у Одри, то мы никогда больше не увидимся. Так зачем тогда пытаться построить хоть какие-то отношения?

В общем, мы с Густовом до сих пор не разговариваем, но помимо стикеров, я заметила, что пытаюсь общаться с ним и другими способами. Это похоже на хитрые шарады, с которыми он отлично справляется.

У Густова самые выразительные глаза, которые я когда-либо видела. Даже просто взгляд рассказывает целую историю. Каждое подмигивание, прищур, вздернутая вверх бровь что-нибудь означает. И я постоянно на них реагирую; это внутренний отклик, который я обычно прячу. Странная связь, которой у меня никогда и ни с кем не было.


Вторник, 27 июня (Гас)

Неожиданно я чувствую боль в ребрах. С обеих сторон. Франко пихает меня с левой стороны, а Джейми с правой.

— Вставай, придурок, — практически орет мне в ухо Франко.

— Мы приземлились, Гас. — В этот раз говорит Джейми.

После сна у меня на глазах появляются какие-то липкие выделения; заложен нос и трещит голова. Горло болит так, как будто я наглотался лезвий для бритв. Я простыл. Симптомы появились прошлым вечером перед последним в этом туре выступлением, но после нескольких часов отдыха в самолете, у меня такое чувство, что за это время микробы провели конкретную атаку на мою иммунную систему. Летняя простуда — это такая хрень. Пока я откашливаюсь и открываю глаза, Франко пихает меня еще раз. Это больно.

Я поднимаю руку, чтобы отразить, если потребуется, следующий удар.

— Прекрати. Я уже проснулся, черт возьми, и встаю. — Голос звучит хрипло и сухо.

Пока мы ждем, когда пассажиры с передних рядов покинут самолет, Джейми встает и достает нашу ручную кладь. Робби, сидящий через проход, делает тоже самое.

Когда, наконец, наступает наш черед выходить, мое тело начинает неистово сопротивляться любым движениям. Это определенно не простуда, а грипп. Уныло плетусь за Франко, Робби и Джейми, выслушивая их упреки в том, как я медленно иду, всю дорогу до места выдачи багажа. Не могу сказать, что это меня волнует.

За последние несколько недель отношения с парнями вновь стали нормальными.

Раздражение и напряжение между нами ушли.

Забрав сумки, мы направляемся в сторону такси. Франко, Робби и Джейми едут вместе. Джейми и Робби снимают квартиру с парочкой парней в Карлсбаде, но сегодня они остаются ночевать в Сан-Диего у Франко. Завтра все трое улетают отдохнуть на недельку на Гавайи. Будут все время кататься на серфах. Ну а я… я просто рад вернуться домой, к Ма. Мне не нужны каникулы. Мне нужен дом.

Поездка длится около тридцати минут, но, несмотря на то, что мне очень хочется спать, я не могу выкинуть из гудящей головы мысли о Нетерпюхе. Она уехала в воскресенье после обеда, мы в то время были в Далласе. Я слышал приглушенный разговор в автобусе между ней и Гитлером, как раз перед тем, как мы должны были отправиться на саундчек. Когда мы вернулись после ужина, ее уже не было. Она, черт возьми, просто исчезла. Как будто ее никогда и не было. Я был в шоке. Не знаю, может это потому, что я понял, что снова остался один, даже если и всего на два дня. Но больше всего меня беспокоило то, что она не сказала «прощай». Хотя это, конечно, глупо, учитывая то, что я ей не нравился. Мы никогда не разговаривали, за исключением того утра в прачечной в Теннесси. Но с другой стороны, у нас наладилось «молчаливое» общение с помощью стикеров, а в последние три недели к ним добавились жесты и гримасы. То, что начиналось с равнодушия, превратилось в хорошо знакомое равнодушие.

Когда ты не разговариваешь с человеком вслух, то начинаешь пристально изучать его манеры и язык тела. Ты узнаешь его на совершенно ином уровне. Как мы с Опти знали друг друга. Мы могли общаться, не произнося ни слова.

К тому моменту, когда мы, наконец, подъехали к дому Ма и я оплатил поездку, мысли о Нетерпюхе уступили место изнеможению. Мне с трудом удается переставлять ноги, чтобы подняться по ступенькам. Я думаю лишь о том, как просплю весь день пока Ма на работе.

***

Открываю глаза, но они мгновенно начинают чесаться. За окном садится солнце, но для меня все как будто подернуто дымкой. Я моргаю несколько раз, пытаясь избавиться от нее, но ничего не получается; вместо этого закат превращается в расплывшееся ярко-оранжевое пятно. Неожиданно, меня охватывает печаль. Я опять моргаю и только тогда понимаю, что мои глаза полны слез. Закаты всегда напоминают мне об Опти. Они с сестрой Грейси любили наблюдать за ними каждый вечер и называли это «время шоу». Видеть сейчас, как солнце погружается в океан и сладостно, и горько одновременно, потому что эта картинка приносит с собой мысли о ней и о том, что я больше никогда, ни с одной из них, не смогу насладиться закатами. Боль в груди становится все сильнее и сильнее, и, в конце концов, превращается в рыдания. Когда я, наконец, успокаиваюсь, то понимаю, что весь потный. Тело кажется чем-то чужеродным, а сознание как будто плавает где-то вдалеке от меня. С большим усилием я встаю с кровати и стягиваю влажную футболку и штаны, а потом достаю из кучи грязного белья на полу шорты и натягиваю их. Мне не хочется идти на кухню, но я должен попить и принять аспирин. У меня раскалывается голова.