Я опять смотрю на загруженную машинку, а потом на него, целясь при этом в бороду, потому что просто не могу встретиться с ним взглядом. В большинстве случаев я неловко чувствую себя при контакте глазами на таком близком расстоянии. Не знаю, как объяснить это, но мне не хочется увидеть, как он изучающе рассматривает меня. Я не хочу увидеть, как он пялится на мои шрамы. Чаще всего люди разговаривают с ними, а не с глазами. В принципе, я привыкла, насколько это вообще возможно, хотя и не хочу быть "девушкой со шрамами" ни для него... ни для других.

Что такое, подруга? — спрашивает Густов, подняв руки ладонями вверх.

— А ты когда-нибудь занимался стиркой? — качая головой, интересуюсь я.

— Конечно, — кивая, отвечает он.

Сомневаюсь в этом.

— А что-нибудь слышал о сортировке? — Не знаю, почему это так раздражает меня. Наверное, потому, что я все анализирую и от этого в голове полный кавардак. Почему я не могу просто нормально поговорить?

— Это слишком долго. Оно же в любом случае постирается, — защищаясь, произносит он.

Я начинаю доставать его одежду из машинки.

— Ты сломаешь ее, если загрузишь слишком много белья. — Достав все, я раскладываю его на кучки. Густов стоит сзади, сложив руки на груди, не делая никаких попыток остановить меня. Я также замечаю, что он ухмыляется.

Разложив одежду в три стиральные машины, я сажусь и открываю книгу, пока он бегает в булочную. В прачечной стоит нехарактерная для этих мест тишина. Обычно в них полно народа, грязно и шумно. В этой же совсем не так. Густов возвращается с тремя коробками пирожных к тому моменту, когда заканчивается цикл "полоскание".

Мы перекладываем белье в три свободные сушильные машины, после чего он вытаскивает из сумки маленькую картонную упаковку.

— Сыграем? — спрашивает Густов, доставая из нее деревянную коробку.

Мне становится любопытно.

— Ты хочешь сыграть в игру?

Он пожимает плечами.

— Конечно. У нас куча времени, а делать нечего. — Густов оглядывается и смотрит на сушку. — Сорок семь минут, если быть точным. Этого более чем достаточно, чтобы сыграть в «Манкалу»[3].

— Манкалу?

— Ага, — отвечает он, вопросительно глядя на меня. — Только не говори, что никогда в нее не играла. Если так, то нам срочно нужно это исправить.

— Даже никогда не слышала о ней.

Он открывает деревянную коробку, которая оказывается складным игровым полем, и начинает раскладывать равное количество плоских камушков в круглые лунки по обе стороны коробки.

— Мы раньше постоянно играли в нее с друзьями, — объясняет он. — Я увидел ее вчера на стоянке для дальнобойщиков и купил. Прошло уже несколько лет, поэтому сейчас у меня Манкала-ломка.

Когда я была моложе, мы постоянно играли с Пакстоном в настольные игры. Но это было так давно. Не успев отговорить себя от того, чтобы сказать "да", я соглашаюсь. Что, черт возьми, в меня вселилось?

Густов объясняет правила, и мы начинаем ходить. Игра довольно проста, нужно просто передвигаться по полю и пытаться захватить как можно больше шариков противника. Я проигрываю. Мы начинаем еще один раунд. Я снова проигрываю. Густов смеется надо мной. Мы играем снова и в этот раз победа за мной. Не стесняясь, я тоже ехидно насмехаюсь над ним. У меня такое чувство, будто мы играем с Пакстоном. Несмотря на то, что я предпочитаю одиночество, это утро оказалось самым странным, неожиданным и незапланированным образом идеальным. Обычно я чересчур организованна, но сегодня все прошло спонтанно и... мило.

И мне понравилась Манкала. Кто бы мог подумать?

Но я знаю, что этого больше не повториться. Это был момент слабости. Я не могу доверять этому парню. Последний человек, которому я доверилась, сломал меня.


(Гас)

Утро прошло замечательно. Черт, я практически почувствовал себя нормальным. Не думал, что это может произойти в дороге. Да я вообще не думал, что это когда-нибудь произойдет снова. Я также раскрыл тайну, почему Нетерпюха иногда не отвечает мне, когда я что-нибудь шепчу ей. Я всегда считал, что она просто игнорирует меня. Не знал, что у нее проблемы со слухом. Это заставляет меня воспринимать ее не столь враждебно. Не поймите неправильно, она все так же холодна и спокойна. Но теперь я думаю, что это больше связано с ней самой, чем со мной.


Суббота, 20 мая (Гас)

Судя по всему, я был не прав. Холодность и спокойствие все же связаны со мной.

Сегодня утром я предложил Нетерпюхе сходить со мной в прачечную, но она, полагаю, сделала это вчера. В этом не было бы ничего страшного, но на этой неделе она отклонила все мои попытки быть милым. Она избегает меня. Избегает намеренно и явно. Не знаю, что я сделал не так. Я думал, что на прошлой неделе мы повернули наши отношения в сторону дружбы, но видимо ошибся.

Вычеркните ту часть, где я думал, что мы можем быть друзьями.

Мы снова вернулись к стикерам.

Черт.

Я устал.

Пусть делает, что хочет.


Среда, 24 мая (Скаут)

Я опять всех сторонюсь. Так лучше. Удобнее. Каждый день я разговариваю с Пакстоном; он — моя ниточка к настоящему за пределами странного мира рок-звезд, в котором я застряла в данный момент. Он задает много вопросов о группе, потому что она ему нравится. В большинстве случаев у меня нет на них ответов, потому что я не слушаю их музыку и определенно не собираюсь обсуждать с ним парней — эту черту я не пересеку.

К тому же, они просто люди.

Пакстон идеализирует их.

А я живу с ними... и хотела бы, чтобы это было не так.

Два совершенно разных взгляда, которым не удается примириться в моей голове.


Пятница, 26 мая (Гас)

Мы в дороге уже более месяца. Даже несмотря на то, что каждый вечер мы оказываемся в новом городе, мои дни однообразны: сон, еда, выпивка, звонок Ма, выпивка, еда, выступление и выпивка одновременно, сон. А потом все начинается заново. Алкоголь вновь стал моим любимым спутником. Потому что в данный момент я просто не понимаю людей.

Как я уже сказал, дни проходят однообразно, но я не особо об этом думаю. Так проще. Я отдалился от женщин. Нет, я не испытываю нехватки в предложениях, но даже секс уже не помогает. Видеть то, как они рвутся доставить мне удовольствие, кажется таким фальшивым. Они хотят быть с Густовом. Не с Гасом. Не то, чтобы я вел себя как два разных человека; я — просто я. Но они не знают меня такого, какой я есть на самом деле. А я знаю. В этом-то и вся разница.

Лучше буду проводить свое свободное время в автобусе. Представляете, как все запущено?

Еще четыре недели и я дома.

Четыре недели.

Черт побери мою гребаную жизнь. Еще четыре недели.

Нетерпюха? Она еще одна загадка, которую я не могу понять. Я ей не нравлюсь. Последние две недели она избегает общения со мной. Как будто тех нескольких дней, когда мы разговаривали и вели себя как друзьям, никогда и не было. Как будто то был просто фантастический сон. Мне бы хотелось, чтобы их и правда никогда не было, тогда бы я не скучал по ним. Мне бы хотелось, чтобы это не беспокоило меня, но я переживаю. Вокруг столько людей, которые каждый день сами бросаются ко мне, желая урвать хоть кусочек Густова. Мне нравится то, что она этого не делает. Но это также означает и то, что она не хочет иметь со мной ничего общего. Черт, в последние дни я слишком много пью, чтобы что-то анализировать.

Она снова вернулась к стикерам с напоминаниями и инструкциями; единственный источник нашего общения. Не знаю, что произошло между нами, но я зол. Или одинок. Черт, не знаю. Я перестал отвечать на ее записки. Мне хочется разговаривать, а не писать. Несмотря на мой отказ от сотрудничества, она тем не менее справляется со своей работой, к которой относится очень серьезно. Как бы я не сопротивлялся наличию личного помощника, это, все-таки, было правильным решением.

Нетерпюха исключительно основательная и расторопная девушка и, должен признать, если даже я ей не нравлюсь, она присматривает за мной, изо всех сил стараясь выполнить свои обязанности.

Мне начинает не нравиться быть обязанностью. Даже если это все, что я для нее есть.

***

На часах пять тридцать и мы только что закончили саундчек. В месте, где мы сегодня будем выступать, продают пиццу, так что я беру ее, пару банок пива и возвращаюсь в автобус, чтобы спокойно поесть, пока парни ужинают в стейк-хаусе.

Вегетарианцы и мясо не совместимы, поэтому мой ужин — это три куска вегетарианской и три куска сырной пиццы.

В автобусе тихо и спокойно. Я захожу и усаживаюсь за столом. Тишина — это редкость, когда тебе приходится делить транспортное средство с большим количеством людей. У меня такое ощущение, что это единственно время, когда я могу отключиться и просто расслабиться. Покончив с пиццей, пытаюсь достать из кармана телефон. Но его там нет. Я проверяю другой карман. Тоже нет. Мне охватывает ужас и паника, когда я понимаю, что потерял что-то важное. Чуть успокоившись, решаю проверить кровать. Надеюсь, я не потерял его снова. За несколько месяцев я сменил уже четыре телефона.

Откидываю одеяло, снимаю простыни, поднимаю подушку, проверяю под ноутбуком и роюсь в бумагах, которые оставила мне на подпись Нетерпюха. Ничего.

— Черт. Где он? — громко говорю я, как будто эта гребаная штуковина таким образом высунется из своего потайного местечка.

— Он заряжается.

Испуганно вздрогнув, я поворачиваюсь и вижу Нетерпюху, сидящую на своей кровати через проход от меня.

Первые слова, которые она сказала мне за всю неделю. Она пытается подавить смех, но все равно видно, что ей весело.

Это мгновенно поднимает мне настроение.

— Господи гребаный Иисусе, — говорю я. — Ты напугала меня до чертиков. Все это время я думал, что один. Тебя, наверное, наняли наемным убийцей.