— Пойдем, дитя, — мягким голосом сказал он.

— Мы приедем в Турцию, миледи! Мы выкупим вас! — крикнул им в спину Пьетро ди Сан-Лоренцо. Хаджи-бей резко обернулся к нему:

— Не лги, не наполняй юное сердце ложными надеждами. Еще никто не выкупал девиц из сераля моего властелина! Лучше скажи ей правду, чтобы она смирилась со своим положением и без страха взглянула в лицо будущему.

Пьетро печально взглянул на Джанет. Ей стало его жалко.

— Не печальтесь, милорд, — дрожащим голосом сказала она. — Но обещайте, что навестите моего отца и расскажете ему обо всем, что со мной произошло. Меня предал раб Мамуд. — Хаджи-бей легонько подтолкнул ее к выходу. — И еще передайте ему, что когда-нибудь я вернусь в Гленкирк. Обещайте!

Пьетро кивнул, после чего Джанет с достоинством сошла с возвышения и удалилась вместе с Хаджи-беем. По щеке кузена герцога сбежала слеза.

Глава 7

Хаджи-бей помог Джанет взобраться в паланкин, сам сел в другой. Носильщики подхватили его и бодро побежали по улице. Ночь стояла теплая, и все вокруг было освещено тусклым лунным светом. Наконец они остановились перед большим домом. Рабы помогли девушке выйти из паланкина и отвели ее в небольшую, хорошо обставленную и ярко освещенную комнату. Хлопнув в ладоши, Хаджи-бей отдал явившейся на зов рабыне распоряжения на непонятном языке. Та удалилась. Хаджи-бей повернулся к Джанет:

— Я приказал ей принести тебе более подобающую одежду, но пока сними, пожалуйста, этот халат.

Джанет непонимающе уставилась на него.

— Халат, дитя мое, — повторил он мягко. — Освещение у Абдулы было плохоньким, и я не смог хорошенько рассмотреть тебя.

— Тогда почему вы меня купили?

— Твои волосы и лицо стоят тех денег, что я отдал. А теперь халат, — сказал он и протянул к ней руку.

Джанет, сама удивляясь своей покорности, раскрыла халат, и тот, скользнув по плечам, упал к ее ногам. Она молча предстала перед евнухом нагая, и тот принялся ее внимательно рассматривать.

Джанет была еще слишком молода и неопытна, чтобы осознать всю силу своей красоты. В последний год ее тело стало наливаться женской зрелостью и действительно походило на бутон, готовый вот-вот раскрыться в прелестный цветок. Она казалась высокой, хотя на самом деле была среднего роста. У нее были стройные длинные ноги, округлые бедра, высокая крепкая грудь. Безупречная гладкая кожа отливала здоровым блеском. Хаджи-бей с удовлетворением отметил про себя какую-то особенную ясность ее зеленых глаз, указывавшую, по его мнению, на то, что девушке немного пришлось пролить слез в этой жизни, а значит, она обладает волей и сильным характером.

— Повернись, пожалуйста, — попросил он.

Джанет изящно повернулась. С уст евнуха сорвался легкий возглас восхищения. Нет, он нисколько не жалел о потраченных деньгах.

Через некоторое время в комнату вернулась рабыня. Она помогла Джанет облачиться в салатового цвета турецкие шаровары, лиф и янтарный шелковый кафтан. Потом рабыня вновь удалилась.

— А теперь, дитя мое, — сказал Хаджи-бей, — мне кажется, самое время познакомиться со своими спутницами.

Взяв Джанет за руку, он отвел ее в просторную комнату с террасой, выходившей на море. Едва переступив порог, Джанет увидела двух молодых девушек примерно ее лет. Одна была миниатюрная, чуть пухленькая блондинка, другая — высокая темноволосая, на овальном лице которой выделялись раскосые и черные как уголь глаза. Они поднялись с подушек, когда Хаджи-бей приблизился к ним. Взяв за руку блондинку, старший евнух турецкого султана сказал Джанет:

— Это Фирузи, названная так из-за того, что ее глаза отливают чистой бирюзой. Фирузи по-турецки значит «бирюза». Она с Кавказских гор.

Фирузи приветливо улыбнулась Джанет:

— Мы рады, что ты присоединишься к нам. Теперь нас будет трое. — Она говорила по-французски бегло, но с заметным акцентом.

— А это, — продолжал Хаджи-бей, беря за руку Другую красавицу, — Зулейка.

— Я никогда прежде не видела таких женщин, — шепнула Джанет.

— Ничего удивительного. Я из Китая, — ответила темноволосая девушка с раскосыми глазами. Она тоже говорила на французском, но понять ее было сложнее, чем Фирузи.

— Где был Марко Поло?

— Да.

— А как нам называть нашу новую подругу, Хаджи-бей? — спросила Фирузи.

— Сайра.

— Меня зовут Джанет Мэри Лесли, — гордо вскинула голову Джанет.

— Вряд ли это имя подойдет для очаровательной гедиклис из гарема турецкого султана, — улыбнулся Хаджи-бей. — На древнем языке моих предков Сайра означает «пламя». По-моему, удачнее и придумать нельзя. А теперь, дети мои, я оставлю вас, чтобы вы как следует познакомились друг с другом. Отдыхайте и набирайтесь сил Завтра с ночным приливом отправимся в Константинополь.

Поклонившись, он вышел из комнаты.

Джанет с тоской глянула на серебристую, освещенную луной гавань Кандии. Она была забита кораблями, в окнах которых горел свет. Эти огни манили к себе с великой силой, ибо Джанет знала, что среди них есть и огни корабля из Сан-Лоренцо, от Руди…

— Ну иди… — чуть подтолкнула ее Фирузи, кивнув в сторону террасы. — Попробуй.

Джанет осторожно вышла в сад. Тут же перед ней откуда ни возьмись из темноты выступили два черных раба в тюрбанах, вооруженных кривыми турецкими саблями. Девушка мгновенно ретировалась.

— Бежать отсюда не удастся. Сайра, — сказала блондинка. — И чем раньше ты смиришься с этим, тем легче тебе будет жить. Джанет заплакала.

— Почему ты плачешь? — участливо спросила Фирузи.

— В гавани стоит судно, которое пришло в Кандию, чтобы забрать меня и вернуть к отцу, младшему брату и нареченному жениху. Ах, если бы я только могла взойти на его борт!..

— Увы, — ответила Фирузи, разведя руками. — Тебе еще повезло: у тебя есть семья. А вот все мои родные, включая и мужа, были вырезаны татарами.

— Ты была замужем?

Фирузи кивнула и, хлопнув в ладоши, приказала явившейся рабыне принести что-нибудь поесть. Она чувствовала, что Джанет голодна.

— Я расскажу свою историю, Сайра, если хочешь… Она на минуту замолчала, отдаваясь во власть тяжелых воспоминаний, глаза ее, неподвижно устремленные вдаль, подернулись дымкой.

Однажды несколько крестьянских дворов с южных границ Руси снялись и отправились дальше на юг, в сторону могучих Кавказских гор. В поисках лучшей доли. В горах быстро выросли два сторожевых селения. Князь посадил в каждое по воеводе начальствовать. С горцами русские ужились хорошо, переняли их быт, привыкли к новым условиям жизни. А вот между собой не ладили…

На тот день была назначена ее свадьба. Подумать только! Все было решено внезапно, под влиянием минуты. Ее брат спас на охоте жизнь младшему сыну воеводы другого селения, с которым они до сих пор враждовали. «Теперь я выйду замуж за его старшего сына, — думала Машутка, — и отныне мм заживем в мире». Она никогда прежде не видела Петра, даже не знала, хороший ли он человек. А отца расспрашивать было бесполезно, он только усмехался в усы.

Занавеска, отделявшая ее комнату от горницы, отодвинулась, и к ней с радостными возгласами и смехом устремилась вся семья. Огромный, словно медведь, отец, маленькая румяная мама, сестренки, старшая Катя с мужем и Танюшка. Не забыли ее и братья Павел, Гриша, Бориска и Ванятка. В горнице толпились также дядья, тетки и прочая родня. Комната невесты мгновенно наполнилась букетами полевых цветов.

— Ну что, красна девица, — громовым голосом воскликнул отец, — небось выспалась?

— Вот и хорошо, — рассмеялся Гришка, — потому что этой ночью заснуть ей не придется.

— Так! — строго проговорила мать, оборачиваясь к нему. — Положи цветы и ступай подшучивать над кем-нибудь другим. И вообще все вон! Мне нужны только Катя и Таня.

Каждый, прежде чем выйти, подходил к невесте, целовал ее в щеку и дарил свой букет.

— А теперь, Маша, — сказала ее мать Софья, — поешь. — С этими словами она поставила перед девушкой деревянное блюдо и чашку. — Вот маковые булки, варенье, горячая медовуха.

Катерина удивленно хмыкнула. Когда она выходила замуж, ее последний девичий завтрак состоял из черной краюхи, меда в лукошке и козьего молока. Софья старалась ко всем своим детям относиться одинаково, но все равно чувствовалось, что Машутка — ее любимица. Взять, к примеру, ее свадебный наряд. Прошлой зимой их навещали купцы, вернувшиеся из Персии, так вот один из них, ночевавший в доме воеводы, показал отрез красивого белого шелка. У Софьи тут же загорелись глаза, и она решила во что бы то ни стало добыть этот отрез дочери на подвенечное платье. И золотую нитку, чтобы вышить на нем узор. И маленькие турецкие тапочки, расшитые золотом и усыпанные мелким жемчугом. Отец заворчал было, что он не князь какой-нибудь и не турецкий визирь, а простой воевода, однако, когда богатый гость уехал, Софья припрятала в сундук и шелк, и золотую нить, и тапочки. За все это добро отцу пришлось отдать барана и нескольких овец.

Катя улыбнулась, глядя на сестру, налегающую на маковые булки. «Мой свадебный наряд был из шерстяной пряжи, а ее — из шелка. Но ничего. Шелк Машутке к лицу. Она станет настоящей белокурой красавицей с бирюзовыми глазами». Мать дернула Катерину за руку, выведя ее из состояния задумчивости:

— Опять замечталась! Подогрей-ка Машутке воды в кадке, а ты, Танюшка, пойди ополосни блюдо.

Утро прошло в хлопотах, и скоро настал полуденный час. Весь поселок принарядился по такому торжественному случаю, все-таки дочь воеводы не каждый день замуж выдают. На лугу за церковью выставили столы для свадебного пиршества. Женщины стали накрывать их. Тут появился мальчишка и крикнул:

— Едут!

Машутка бросилась к окну горницы и выглянула на улицу. Возглавлял процессию высокий юноша на белом коне. Он задорно смеялся, темные глаза его весело поблескивали, а перед ним скакала детвора с криками:

— Дорогу жениху!

К Машутке сзади подошла мать: