У Бэрил стеснилось дыхание. Мисс Эстер просила утром проводить её. Господи упаси показать, что она что-то знает. Да и правильно ли она всё поняла? Уснула Бэрил почти перед рассветом, но, не проспав и нескольких часов, — проснулась, снова с теми же пугающими мыслями и стремлением во что бы то ни стало скрыть от несчастной Эстер свою возросшую осведомлённость. Сама Бэрил очень хотела бы поговорить с мистером Дораном, но не могла на это решиться. Это было и нескромно, и страшно. Да и наберись она смелости заговорить с ним наедине — как вообще говорить о подобном?

Не мог уснуть в этот вечер и мистер Стэнтон. Произошедшее не сильно задело его, Нортон не нравился ему, и не было в обстоятельствах его смерти ничего, что обратило бы на себя его внимание или показалось бы подозрительным. Но весьма прозрачный намек Кемпбелла на порочные склонности погибшего заставил его насторожиться, а утверждение Моргана, что братец мисс Нортон влюбился в Коркорана, скорее всего, был отвергнут, после чего решил свести счеты с жизнью, ошеломило. Он был слишком занят личными делами, чтобы обращать внимание на остальных, но, Боже мой, неужели это правда?

Глава 13. Бочка Данаид

Наутро экипаж со следующей за ним телегой с гробом покинул Хеммондсхолл. Мисс Эстер уезжала. Проводить её вышли граф Хеммонд, мисс Стэнтон и мистер Доран, все остальные сочли, что простились с отъезжающей накануне. Мисс Бэрил, скрывшая все свои подозрения, горевала куда искренней, чем Эстер, в глазах которой читались досада, раздражение и злость. Мистер Хеммонд велел не говорить сестре несчастного Стивена о причинах его гибели, и та тоже пребывала в неведении, что именно жестокий отказ мистера Коркорана ответить на любовь мистера Нортона повлёк за собой смерть последнего.

Доран не спал ночь. Напрасно, право слово, напрасно он был столь низкого мнения о нынешней молодежи. Среди мелких ничтожеств, циничных, пустых и расчетливых, попадались и подлинные глыбы — негодяи шекспировского масштаба. С одним из таких его и свела судьба. Красивейший, умнейший, одареннейший и подлейший. Хладнокровно отдавшийся старику за немалые деньги, продавший красоту и честь — он проповедовал целомудрие и аскезу, внутренне хохоча над внимающими ему. Доран покачал головой. Он сам виноват в том, что был одурачен, — и это при его-то недоверчивости и скепсисе, но талант лжи этого негодяя был запредельным. Он одурачил бы любого.

Если Коркоран согласился дать растлить себя Чедвику — это могла быть расчетливость, просто сребролюбие. Но хладнокровно издеваться над Нортоном, довести его до смерти и смеяться… Бездны этой души были глубже адских. В любую из них можно было бы провалиться, как в чёртову топь, и уже не вылезти никогда.

Доран ненавидел Коркорана. При этом заметил, что, несмотря на проступившую ненависть, не может презирать его. Он его боялся, осознал священник. Осознанный страх взбесил Дорана. Почему? Почему он боялся встретиться с негодяем, натолкнуться на его взгляд? Открытие, последовавшее в спальне мистера Коркорана, было для него подобно внезапно обнаружившейся на чистейшей коже зловонной сифилитической язве — но брезгливость не проявлялась. И было и ещё что-то, превосходившее в душе даже страх. Эта была боль. Боль лишения чего-то, неожиданно утраченного навсегда, боль потери чего-то, успевшего стать бесконечно дорогим…

Боль предательства, боль обмана доверия.

Но ведь он и не доверял!! Доран никогда, как казалось ему самому, до конца не доверял Коркорану, поминутно сомневался — и всё же был обманут. Это было неосмысляемо, но ощутимо. Напрасно Доран твердил себе, что во всем виноват сам. В душе была разлита зловонная мерзость, его мутило и от отвращения к себе, и от ненависти к Коркорану. Его слова, фразы, улыбки и жесты всплывали в памяти и убивали. Зачем? Зачем он так? Ради наследства? Но ведь Нортон не стоял у него на пути!

И в этой бесцельности зла был последний ужас.

Воображение Дорана, распалившись, рисовало юную красоту Коркорана, растлеваемую похотливым стариком, но едва ли можно было бы растлить его душу — душу подлинного чудовища. Интересно, старик сразу оформил завещание на своего Цезаря и тем заманил его на ложе разврата — или деньги были обещаны за ночь мерзости? Удивительно ещё, что разврат не оставил следов на теле «царицы Вифинской». Бòльшую красоту Доран не видел даже во мраморе…

Да, красивейший, умнейший, одареннейший и подлейший…

…Когда экипаж мисс Эстер уже покинул имение, уединившись в столовой с милордом Лайонеллом, Доран спросил у его сиятельства, что делать с запиской Нортона? Тот посоветовал либо отдать её Коркорану, либо уничтожить. Доран кивнул, но сам хотел бы пока избежать встречи с негодяем. Он не хотел видеть его. До этого священник, размышляя полночи, решил позже объясниться с мистером Коркораном, попросив больше не числить его в числе своих знакомых.

Однако мистер Коркоран не дал ему такой возможности, как всегда, не посчитавшись ни с кем, тут же появившись в столовой. Выглядел он ужасно — иначе не скажешь. Губы его за минувшую ночь просто пропали с лица, став бескровными и бледными, под глазами залегли страшные беспросветные круги, но сами глаза, к удивлению мистера Дорана, метали молнии. Он, хоть и пытался сдержать себя, походил на беснующегося Азраила, ангела ада. Доран ожидал, что тот теперь будет отводить от него глаза и постарается избегать его, но мистер Коркоран не взглянул на него вовсе. Одет был в чёрный парадный фрак, серые брюки и, к удивлению мистера Дорана, сжимал в руке пару чёрных кожаных перчаток.

Не обращая ни на кого сугубого внимания, мистер Коркоран подошёл к мистеру Чарльзу Кемпбеллу и попросил его налить ему вина. Тот, странно покосившись на него, наполнил бокал. Отойдя на два шага от мистера Кемпбелла, мистер Коркоран яростно выплеснул вино в лицо последнему, после чего, хлестнул его по мокрой щеке наотмашь чёрными перчатками. Мистер Кемпбелл, не ожидавший удара, резко подался назад, не удержался на ногах и упал, но тут же, пытаясь подняться, снова поскользнулся на мокром полу и отлетел к стене, ударившись головой о комод. Мистер же Коркоран, вежливо извинившись перед собравшимися, швырнул чёрные перчатки в лицо мистеру Кемпбеллу, потом, не дожидаясь никого, сел к столу, нервно заправив за воротник салфетку. Ел он с волчьим аппетитом, не замечая ни поднявшегося вокруг шума, ни возгласов девиц, впрочем, негромких, словно придушенных. Мистер Кемпбелл, сумев наконец при помощи мистера Моргана подняться, поспешно вышел, за ним столь же торопливо выбежал следом и мистер Морган.

Чёрные перчатки остались на полу в луже красного вина.

Доран растерялся и теперь исподлобья бросал на Коркорана задумчивые взгляды, преисполняясь новым недоумением. Почему Кемпбелл не отреагировал на столь явное и гневное оскорбление? Неужели он всё же оклеветал Коркорана? Вчера отцу Дорану показалось, что сообщённое им стало разоблачением, но сейчас снова не знал, что и думать. Между тем мистер Коркоран явно пришёл в себя, и хоть и выглядел больным, улыбался. Глядя в глаза его сиятельству, сообщил, что только что произошедший инцидент — следствие лихорадочного перенапряжения последних дней, ведь он нашёл труп, вот и разнервничался. Впрочем, он не долго утруждал себя притворством, и отчетливо пояснил, повернувшись к Клементу Стэнтону:

— В злословии, как в краже, виноватым считается потерпевший, я просто забыл об этом, — злобно отчеканил он. — Трудно отмыться, особенно, если последним узнаёшь, что облит… Но я забыл и ещё кое-что. Не суть важно, что болтают у вас за спиной, если все умолкают, стоит вам только обернуться. — Он подложил себе на тарелку пару кусков жареной косули и с остервением вонзил в один из них зубы.

Граф бросил на племянника загадочный взгляд, но ничего не сказал. Друзья мистера Стэнтона не нравились ему. Сам же Стэнтон смотрел на брата с неожиданным испугом. Сейчас тот был подлинно страшен, в нём проступила величавая мощь, что-то царственное — и палачески безжалостное. Доран видел, что Коркоран рассчитывался за ночной инцидент и теперь не знал, что и думать, окончательно потеряв себя в неясностях и сумбуре отношений, слов, понятий. В Коркоране снова проступила истина — величественно и победительно. Но почему он ночью был столь потерян и убит? Почему вдруг сломался, как хрупкий тростник, надломленный ветром? Ответов не было…

Между тем добродушное послушание мистера Коркорана доводам разума в случае с мистером Нортоном, изысканная красота и образование племянника, его музыкальная и театральная одаренность давно покорили сердце мистера Лайонелла. Восторги и похвалы мистеру Кристиану расточали все слуги милорда, и не стоило удивляться, что лакеи, видя в нём будущего хозяина, то и дело вежливо роняли: «прошу вас, милорд», «да, милорд»… — чем почти до нервной дрожи бесили мистера Стэнтона.

Клемент передал дружкам слова Коркорана, сказанные за столом. Те их никак не прокомментировали. В душе мистера Стэнтона поселились сомнения. Ему казалось вполне естественным предположение, что Коркоран получил деньги Чедвика ценой тех услуг, о которых говорили Чарльз и Гилберт, яростная же реакция Коркорана испугала его.

— Почему ты не вызвал Коркорана? — Клемент напрямую обратился к Кемпбеллу, внимательно вглядываясь в лицо приятеля.

Тот опустил глаза и пожал плечами.

— Он же сказал — разнервничался. Он невменяем и психопатичен… Что за смысл?

— Ну, смысл есть…

— Он на это и нарывался… Только пусть поищет другого дурака. Стрелять его учили Чедвик и Тилни, а те не промахивались. Дуэли отменены.

Мистер Стэнтон задумался. Да, в 1840 году дуэльный кодекс был упразднен. Но на месте Кемпбелла он послал бы вызов и стрелялся, игнорируя любые последствия. В том случае, если… если бы считал себя правым. Клемент не мог не сделать вывода о том, что либо его приятель трусоват, либо понимает, что оговорил Коркорана. Впрочем, не исключались и обе причины. Но это было не суть важно.