– Вот и правильно! – обрадовалась чему-то мама Давида, одновременно кивая сыночку.

Тот приземлил пятую точку на стул справа от меня и молча придвинул ближе тарелочку с салатом, практически полностью состоящим из листьев. Где-то в недрах тоскливо выглядывала половинка помидора черри. Кормилец, ничего не скажешь.

Хозяйка дома внезапно зашлась приступом кашля, и Давид опомнился, подобрался.

– Так, давайте я все же представлю маму, – с несколько виноватой улыбкой сказал он. – Душа этого дома и этой семьи, Роза Абрамовна. Впрочем, Александр с моими родителями уже знаком, так что информация, скорее, важна для Ульяны.

Слово “важна” Давид выделил, заставив меня смущенно отложить в сторону вилку, которой я пыталась дотянуться до очень уж аппетитного блюда с рыбой.

– Очень приятно! – засмеялась Роза Абрамовна и вдруг обернулась к моему шефу: – Ну, Александр, и где вы нашли этакое сокровище?

– Само нашлось, – ответил шеф, буравя меня тяжелым взглядом. – Ульяна – моя помощница. Мы приехали сюда по делам, и…

– Дела-дела! – перебила его хозяйка дома, качая головой и снисходительно улыбаясь. – Вы не меняетесь. Помнится, в прошлый ваш приезд мы еще в нашем старом доме знакомили вас с Сарочкой, так нет… Дела!

– Роза Абрамовна, – Малкин покосился на женщину, осмотрелся, налил себе воды из кувшина. Начал пить, но закашлялся от следующей фразы.

– Повел ее в музей! – выдала мама Давида, глядя уже на меня. – Представляете, Ульяночка? Сарочка мне так и сказала: меня пригласили в музей. Я сначала подумала, что это она слово “ресторан” неправильно произнесла. Но нет. Александр, я что, не права?

Он молчал.

– А Сарочка уже теперь замужем. Почти. Выходит понемногу. Муж, правда, сильно старше нее, но тут уже, как говорится, какой бы сладкой ни была любовь, компота из нее не сваришь. Совет им да любовь. И домик недалеко от нас.

– Что там у вас за вино? – Малкин выпрямился, потер ладони. – Так вкусно про него рассказывали, что теперь только о нем и думаю.

– Ну, хоть не о делах, – хмыкнула Роза Абрамовна и дала знак Давидику. Тот поднялся, взял из ведра со льдом игристое и ловко откупорил бутылку.

– Вы ешьте, Ульяночка, – тихо раздалось слева. Яков Семенович придвинул ко мне огромную миску с печеным картофелем. – Давайте я за вами немного поухаживаю. Вспомню молодость, как говорится.

Пока я благодарила мужчину и обменивалась с ним парой ничего не значащих реплик, у Александра Сергеевича зазвонил телефон. Поднявшись, шеф отошел, поговорил и вернулся, сообщив со скорбной миной, что Макс все еще на съемках и, похоже, просто не успеет приехать на ужин. Зато он передавал, что некий Бурчихидзе скинул на почту Давида несколько пробных дублей, так что они смогут уже сейчас посмотреть, как Старовойтов себя показал.

Роза Абрамовна тут же воспротивилась их затее уйти, ничего не поев, и ужин продолжился допросом. Пытали меня. Кто мои родители? Где живу? Какое у меня образование? Все это были лишь верхушки айсберга. Но когда матушка Давида начала рассказывать, что рядом с их домом очень удачно расположена прекрасная клиника, детский сад и лучшая школа, нервы мои сдали окончательно. Бросив извиняющийся взгляд на Малкина, я вдруг сообщила, что в доме стало душно и попросилась на воздух.

– Ой, Давидик проводит! – участливо отозвалась Роза Абрамовна и резко умолкла, глядя на меня округлившимися глазами.

Поднявшись, я скинула пиджак, повесив его на спинку стула и, повернувшись к гостям пятой точкой, поплыла к выходу, громко попросив прихватить мой бокал с вином и старательно вихляя задом, надеясь, что выгляжу максимально испорченной.

Хватит с меня Фельдманов!

Позади раздался кашель Малкина. Кажется, у него бронхит.

Глава 26

Ощущение, что время застыло, а я буквально спиной сканирую реакцию окружающих. Спустя мгновение раздался звук отодвигаемого стула, тяжелая поступь, и лишь усилием воли я заставила себя не вжимать голову в плечи.

Впрочем, на них тотчас же лег тяжелый пиджак Малкина.

– Рыбкина, я убью тебя, – раздался шепот, когда его губы и дыхание коснулись кромки уха.

На мгновение офигевшие мурашки, проступившие на коже, издали дружное “ох…” и потребовали продолжения. Но нет, увы и ах. Губы мазнули по уху и отодвинулись подальше.

– Какое у вас необычное платье, прелестью наружу, – наконец раздался голос Розы Абрамовны. – Часто такие носите?

Пришлось обернуться, чтобы не отвечать ей пятой точкой. Выражения лиц окружающих были бесценны, особенно у Давида. То ли шок, то ли восхищение.

Я тяжело вздохнула и честно соврала:

– Не то чтобы часто. Но иногда, по праздникам, приходится. Вот для таких торжественных случаев, как сегодня.

Сказала и насладилась еще более вытянувшимися лицами. И хотя фразу можно было понимать как угодно, меня поняли самым наипривратнейшим образом.

– А сейчас, простите, выйду подышать, – я выскользнула за дверь, а после на террасу.

Несмотря на вечернюю жару, дышалось здесь значительно легче. Разве что сердце продолжало трепетать от страха.

Малкин точно меня убьет. Ну, либо, если он не совсем дурак, поймет, зачем я так поступила. Не может же он быть настолько слепым и совсем не замечать, как меня откровенно клеят и сватают.

Дверь за моей спиной скрипнула, пришлось обернуться и увидеть Давида.

– Ты в порядке? Как самочувствие? – поинтересовался он, хотя тон уже был не таким заботливым, как раньше.

Что ж, вот так и разбиваются мечты о заботливых мужчинах. Я подняла на Фельдмана взгляд. Продюсер смотрел мне в глаза, а я видела, как он ищет в моем лице ответ и ждет оправданий за недостойное, по его меркам, поведение.

Никогда не видела таких говорящих лиц. Оно просто кричало: “Ну скажи хоть что-нибудь, чтобы мое разочарование оказалось ошибкой”.

– На воздухе гораздо лучше, – ослепительно улыбнулась я. – Правда, я сглупила, надев это платье.

– Да-да, – воодушевленно начал Фельдман, но я его перебила:

– Нужно было что-то еще более открытое. Водолазки с закрытой шеей для вашего климата слишком суровы.

Взгляд мужчины потух.

– Но ведь это неприлично, – все же обронил он. – Для похода в подобное место так не одева…

Договорить он не успел, из дома раздалось громогласное от Розы Абрамовны:

– Давиди-и-и-ик, помоги мне на кухне!

Вы когда-нибудь видели цирковых тигров, которые по взмаху кнута прыгают в горящий обруч? Вот было похоже. Фельдман на мгновение замер, в глазах мелькнуло что-то похожее на смирение с неизбежным, и он поплелся выполнять команду.

Так как меня на кухню не звали, я хотела вернуться в гостиную, но, завидев в приоткрытые окна Малкина, которого от того, чтобы не оторвать мне голову прямо сейчас, удерживал только разговор с Яковом Семенычем, передумала.

Лучше пройдусь по саду. Мне же как бы официально плохо, вот и подышу воздухом.

Я честно побрела вдоль деревьев, только вместо прекрасных цветочных ароматов внюхивалась в парфюм на пиджаке Малкина. Несмотря на жару, мне безумно нравилось в нем кутаться. Чисто для души приятное ощущение.

Я почти обошла дом по кругу, когда из очередного открытого окна услышала разговор.

Понимаю, подслушивать нехорошо. Но слова сами лезли в мои уши:

– Давидик, ты совершенно не разбираешься в женщинах. Что тебя вечно не туда тянет? То приведешь Галю, у которой из имущества только трусы и майка, а на родине чужой ребенок. То какую-то Свету, на которой клейма негде ставить. Понимаю твою тягу к русским девушкам. Они таки весьма красивы, и внуки наверняка вышли бы прекрасны, но все же… Она тебе не пара. Даже несмотря на квартиру в Москве и приличное образование.

– Мне кажется, ты придираешься, – на удивление, Фельдман все же отстаивал мою честь. У меня даже брови приподнялись: думала, молча согласится с аргументами матери. – Если все из-за платья, то это всего лишь одежда.

– Да причем тут платье?! – пусть я не видела лица Розы Абрамовны, но воображение лихо нарисовало то, как она искренне поражается и всплескивает руками. – Что я, по-твоему, не видела пошлых платьев? Я таки вообще удивилась, когда она пришла упакованная, как эскимо.

– Тогда в чем дело?

– В том, что это чужая женщина, Давидик. На ней же написано!

– Где написано? – голос Фельдмана прозвучал особенно грустно.

– На ее голой спине, – припечатала маман, – которую сейчас заботливо прикрывает пиджак пришедшего с ней мужчины. А как он на нее смотрит? Не пиджак, конечно, а Санечка. Совершенно же очевидно, что он ее придушить хочет. Это однозначно любовь. Поверь маме.

Кажется, после этой фразы мои щеки запылали огнем так сильно, что я приложила к ним ладони, в надежде, что они окажутся прохладными.

Ну надо же, какой ерунды наслушалась. Мне пришлось тихо отступить на шаг, а потом еще на один, чтобы побыстрее сбежать.

Конечно же Роза Абрамовна ошибалась. Малкин и высокие чувства – это вещи несовместимые. Хотя за одно я ей была точно благодарна: кажется, Давида от меня Роза Абрамовна точно отвадит. Не видать ему родительского благословения.

Когда я вернулась в гостиную, Фельдманы за столом уже собрались полным составом, а моя тарелка и стул переехали поближе к окну и подальше от Давидика.

– Мы тут подумали, что рядом со свежим воздухом вам будет лучше, – с улыбкой заявила Роза Абрамовна, а я окончательно убедилась, что от “семьи” меня отлучили.

Вот и славненько.

Дальше ужин продолжился в натянутой обстановке. Давид бросал испытывающие взгляды то на меня, то на Малкина.