— Можно я тут засну? — Алиса привалилась к стене.

— Быть ведьмой — тяжелая работа, девочка, — усмехнулась Римма.

— А ты можешь не называть меня больше «девочкой»? — огрызнулась Алиса.

— Могу, — прищурилась Римма. — Но ты следующий раз думай — кто ты и кто я, перед тем как разговаривать со мной таким тоном.

Злиться не было сил. Алиса способна была только с интересом посмотреть на Римму, которая отчего-то казалась такой довольной, словно только что получила завещание Билла Гейтса со своим именем в качестве основной наследницы.

— Ну, что, я беру это… — Алиса указала на два небольших флакона. — И еду домой.

— Все помнишь?

— В сок не добавлять, в кофе тоже, про себя произнести заклятие, пока жертва пьет, — пробубнила Алиса.

— Умница! Ну, пока.

— Э-э-э… — Алиса растерялась. — А ты меня не подбросишь?

— Извини, — Римма развела руками. — У меня еще есть дела.

Глава 8

Совершенно случайно Алиса поняла, что люди ничего не знают о времени. Прошлое, будущее — понятия относительные, то, что было для тебя будущим вчера, сегодня — настоящее, а завтра — прошлое, и опять вся твоя жизнь, кроме текущей секунды — иллюзия… С ума можно сойти, если задуматься об этом всерьез. Все, что мы считаем окружающим миром, можно потрогать — кроме нашей собственной жизни, которая не более чем воспоминания, единственное доказательство коих — фотографии и слова других людей, что были рядом с тобой. Мы теряем друзей, теряем родных — и сами не понимаем, что теряем и себя тоже, потому что некому больше сказать: «А помнишь…» Может, все, что мы видели — сон, и кто знает, так ли это?

В детстве кажется, что мир невероятно огромен, и ты без сил валишься на скамейку, миновав пару-тройку кварталов, а став взрослым, обнаруживаешь, что твой мир был крошечным. В детстве кажется, что времени у тебя — океан, и его не переплыть, и ты никогда не повзрослеешь, и не сможешь сам ездить на метро, и никогда тебя не пустят в клуб на всю ночь — и вот ты вырастаешь, и не успеваешь считать дни, годы — они мчатся, как придорожные столбы, мимо которых ты несешься со скоростью двести километров в час.

Алиса смотрела на Олю, которая пила остывший чай, и никак не могла сосредоточиться на разговоре, потому что неожиданно — едва ли не против своей воли, открыла для себя новый мир. В этой новой действительности, которая и возбуждала, и пугала, важна была каждая секунда — в течение краткого мгновения происходили удивительные события, и время уже не бежало — ему некуда было торопиться. Алиса, хоть и была журналисткой, не смогла бы объяснить эту ниоткуда возникшую ценность каждой секунды, она даже не смогла бы выразить, в чем эта ценность заключается, но чувствовала, что между щелчками секундной стрелки много больше расстояния, чем она предполагала раньше.

Сначала она решила, что с ней что-то не в порядке — физически, что она дурно себя чувствует, но скоро догадалась — это просто события изменили ход: все казалось несколько замедленным, открылось слишком много подробностей, мир стал объемнее, ярче, и это странное новое видение ввело ее в ступор — она даже замолчала на полуслове, и Оля удивленно на нее посмотрела, но Алиса пришла в себя и ощутила, как мурашки бегут по коже от ее невероятного открытия.

Главное теперь — под любым предлогом выманить Олю из редакции.

— Оля, э-э… нам нужно поговорить, — сказала Алиса, прикрыв дверь в Олин кабинет.

— Ну, я готова, — зыркнула на нее Мысина.

— Знаешь, лучше не здесь, — Алиса изобразила смущение.

— Ты меня интригуешь, — усмехнулась Оля.

— Ты обедала? — поинтересовалась Алиса.

Конечно, она знала, что Оля обедала! Нарочно следила — ушла ли та в столовую, но вот сейчас, разумеется, изображала неведение.

— Вообще-то, да, — кивнула Оля.

— Э-э… Давай так — я пойду поем, а ты приходи минут через двадцать, выпьем чаю, — предложила Алиса.

Оля взглянула на нее с интересом. Если бы Оля была деловой девушкой, она бы решила, что вся эта история с обедом — полная чушь, и, самое главное, — она бы знала, что для серьезного разговора совсем не обязательно куда-либо выходить — если, конечно, твой кабинет не прослушивается — а кто будет прослушивать кабинет главного редактора глянцевого журнала? Но Оля, к счастью, не была деловой девушкой — она была девушкой, которая может часами трепаться на тему: «Позвонит ли он, если не позвонил в течение трех дней после первого свидания, и как понимать фразу „Спасибо за чудесный вечер“: „Я тебя хочу, но сейчас не могу“ или „Давай будем друзьями?“. Поэтому ей нравились все эти церемонии: важный разговор, непременно в кафе… Разумеется, она согласилась. И Алиса с легкой душой купила Оле творожный торт и чай, в который осторожно вылила содержимое флакона с наклейкой „Оля“. Бумажку оторвала и сожгла в пепельнице.

Алиса даже не придумала, что будет говорить. Она несла какую-то ересь на тему того, как ей хочется, чтобы у них был дружный коллектив, как она устала ссориться и какая Оля талантливая, просто они не понимают друг друга — но Алиса очень хочет ее понять…

«Я хочу, чтобы тебя не было в журнале», — твердила Алиса про себя, и от этого ее речь стала совсем путаной, но ей-то было наплевать — пусть Оля после своего увольнения считает Алису помешанной…

— А ты что здесь делаешь?! — услышала она пронзительный голос Тани Бек.

Алиса с надеждой уставилась на Бек, предвкушая немедленное и бесповоротное увольнение Оли.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась Оля, которая, естественно, после вчерашнего затаила неприязнь к генеральной директрисе.

— Тебя Алекс по всему зданию ищет! — воскликнула Бек.

— Ой! — всполошилась Оля. — Я же телефон в офисе оставила! Извини, — кивнула она Алисе. — Потом договорим.

«Я хочу, чтобы тебя не было в журнале!» — повторяла Алиса, которой уже мерещился обман, шутка, какой-то ужасный бесчеловечный розыгрыш с участием Риммы, Оли, всей редакции, всего мира…

Оля быстро допила чай, схватила сигареты и убежала.

Алиса еще немного поболтала с Бек и отправилась в редакцию в смешанных чувствах. С одной стороны, было нечто новое в ее теперешнем состоянии — будто она смотрела на всех свысока, но не как человек — задирая подбородок, а в прямом смысле сверху, словно она воспарила над землей, но была одна деталь — эти ее новые ощущения: и чувство времени, и такая вот возвышенность как-то не сочетались со старой, злой и мстительной Алисой, которая жаждала крови.

— Дим, я, кажется, вчера погорячилась, — призналась она, набрав его номер.

Он лишь фыркнул.

— Слушай, мне надо забрать у тебя из квартиры кое-какие вещи…

— Ради бога! Ключи ведь у тебя есть?

— Дима… Давай ты тоже приедешь, я верну тебе ключи, и мы расстанемся, как нормальные люди, которые ничего плохого друг другу не сделали.

Он задумался. Не из кокетства. Отнюдь. Дима просчитывал, могла ли она за истекшие сутки затеять какую-нибудь гадость. Алиса чувствовала, как он скрипит мозгами, и первый раз в жизни волновалась, что репутация вздорной стервы работает против нее.

Но отказать он все-таки не посмел. Хорошее воспитание.

Квартира у него была в новом доме — элитном, самой собой, с новой мебелью, новыми картинами и новой девушкой.

«Наверное, все никак не может подобрать девушку под интерьер», — подумала вредная Алиса.

Квартира была красивая. Мебель — дорогая. Картины — просто отличные. У Димы были замечательный риелтор, талантливый дизайнер и гениальный артдилер. Но вот вся эта новизна… Она удручала. И Алиса даже не могла внятно объяснить — почему. Не было тут пока жизни. Книги, что стояли на полках, никто еще не прочитал, не полюбил — они не пахли старыми страницами и апельсинами, и не было на них досадных жирных отпечатков пальцев, которые свидетельствовали о том, что человек одновременно читал, ел и не мог оторваться. Изумительной красоты паркет еще не оцарапали толпы веселых гостей, после которых в квартире надолго остается атмосфера праздника — она пропитывает обои и обивку, как сигаретный дым. Стены здесь еще не сочувствовали хозяйскому горю, не утешали и не прятали его от мира. Все тут было новым, как шикарные туфли, которые все еще натирают — потому что их не разносили.

Алиса выгребла из ванной косметику, забрала несколько ночных рубашек, пару костюмов, нашла в шкафу сапоги и почти новые туфли, которые купила ради какого-то приема в честь Димы — что-то ему присуждали, то ли звание лучшего топ-менеджера, то ли еще что-то в этом духе… Уложила все в Димину сумку от Гуччи, налила в бокалы виски, разбавила тоником, в один стакан подлила свою отраву и вышла покурить на балкон. Когда они с Димой только познакомились, он заставлял гостей снимать обувь и просил курить на террасе — даже зимой. Но Алиса быстро его отучила от этой гадости.

— К тебе приходят мужчины в костюмах от Китон, в ботинках Берлутти, женщины в платьях от Вествуд, сапогах Миу-Миу, а ты заставляешь их надевать тапки, и твои приятели выглядят, как придурки! — убеждала она его. — Это просто неприлично!

— Но паркет… — ныл Дима.

— Слушай, если ты не уверен, что у тебя будут деньги на то, чтобы покрыть паркет лишним слоем лака, жил бы в хрущевке! И что за свинство — заставлять людей в мороз курить на балконе?

— Но я не люблю табачный дым!

— Черт побери, ты же сам куришь! — протестовала Алиса. — А если не любишь дым — приглашай людей в ресторан или поставь еще одну вытяжку, но пойми — это неприлично и негостеприимно! Заведи курительную комнату, в конце концов!

Но сейчас ей хотелось покурить на свежем воздухе. Тем более что с балкона открывался отличный вид на храм Христа Спасителя и на Москву-реку.

Щелкнул замок.

— Ты здесь? — прокричал Дима.