Абигайль Кейси - Гадание на розах

— Ладно, давай без аккомпанемента.

— Мы б Америку догнали по надоям молока, но сломался, но сломался… — И хотя частушка исполнялась на русском, Георгий Орлов сделал многозначительную паузу, — …сломался у быка!

Разумеется, любознательная аспирантка Луизианского университета потребовала дословного перевода.

Но русский стажер посчитал, что хватит и корректной передачи идеи.

— Смысл в том, что Россия отстала от Соединенных Штатов в области искусственного осеменения коров.

Глория Дюбуа даже не улыбнулась:

— Ну естественно, вы всегда и во всем от нас отставали.

Георгий Орлов замешкался лишь на мгновение:

— Зато мы первые запустили человека в космос.

— А мы опередили вас на Луне!

Впрочем, международному и межнациональному конфликту не суждено было перейти в неуправляемый кризис.

Георгий Орлов, как истинный русский, добившись своей цели, перестал конфликтовать с американкой, позабывшей, благодаря политической дискуссии, о библиотечной трагедии.

А Глории Дюбуа, как стопроцентной американке… или, скорее, стопроцентной женщине, по-настоящему влюбленной, было все равно — что спорить, что молчать, — лишь бы находиться рядом с объектом своего нескрываемого обожания, да еще и выздоравливающим.

Пациент больше не пел скабрезных частушек.

Аспирантка же, забывшая про то, что Безымянная красавица срочно нуждается хоть в каком-нибудь мало-мальски приличном имени, наслаждалась тихим вечером. Еще одним вечером, когда, возможно, случится то, чего они оба ждут.

В бассейне отражалась первые тусклые звезды и узкий месяц.

Розы начали перешептываться в густеющей темноте.

Влюбленная аспирантка молча поглаживала кончиками пальцев край лангетки раненого.

Пострадавший от библиотечной стрельбы подремывал в плетеном кресле.

И лишь одинокая сумеречная птаха во весь голос то ли прощалась с уходящим днем, то ли приветствовала наступающую ночь…

Минула полночь.

В особняке не светило ни одно окно.

Фонари возле крыльца тоже были погашены.

А освещение бассейна так и не включили.

Розы во тьме скукожили лепестки, но продолжали перешептываться.

Месяц немного поправил фигуру.

Звезд прибавилось.

Минул час.

И еще час.

Но ни русский пациент, ни американская сиделка не желали уходить в особняк.

Розы устали ждать, когда же эти двое все-таки объяснятся.

Грациозный месяц утомила нерешительность влюбленных — им пора, давно пора заговорить о самом трогательном, волнительном и желанном.

Звезды и в небе, и в бассейне сияли теперь восхитительно и страстно.

И наконец раненый пациент осмелился на прелестную дерзость:

— Можно, я тебя поцелую?

Глория Дюбуа ответила мгновенно:

— Хорошо. Но только один раз.

Георгий Орлов осторожно, чтобы не причинить боли себе и не спугнуть девушку, приложился к подрагивающим губам затаившей дыхание Глории Дюбуа.

Нарождающийся месяц стыдливо побледнел.

— А я знаю, как назвать твою розу.

— Ну… хорошо… если мне понравится твое предложение, то поцелуешь меня еще разочек.

— А нельзя авансом?

— Ну ты хитрюга…

— Назови ее просто…

Не договорив, Джорджи обнял здоровой рукой Глорию и, не дожидаясь согласия, решился на дерзкий поцелуй. Нет, ее губы вовсе не были узкими. Они были теплыми, нежными и желанными…

На этот раз поцелуй выдался долгим и упоительным.

Розы перешептывались о важности момента.

Ночной ветерок резвился у бассейна, помогая однорукому возлюбленному обнажать суженую.

Не хватало лишь кудрявых амуров.

Античные божества убедились бы, что их меткие стрелы потрачены не зря…

Глория прижалась щекой к левой половине груди мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа, и услышала, как бьется сердце того, кого любишь.

Она осторожно отклонилась, почувствовав, что причинила боль.

— Скажи, Джорджи… а почему ты так долго не пытался меня даже поцеловать?

— О, Королева…

— Только не приплетай сюда американскую фемиду.

— Хочешь услышать правду?

— Еще бы.

— Учти, ты сама напросилась.

Русский пациент на мгновение задумался.

— Ну… в библиотеке, когда я закрыл тебя от пули, у меня из-за потери сознания просто не было такой возможности.

— Вполне уважительная причина.

— Когда ты появилась в больнице с букетом, то твое душевное состояние вызвало во мне очень большие опасения.

— Хочешь сказать, что в тот момент я была готова совершить самый опрометчивый поступок?

— Не годится спасать девушку, чтобы потом воспользоваться ее временной расслабленностью и потерей бдительности.

— Логично.

— Ну а здесь, в этом прекрасном особняке, в котором жили такие благородные и высокоморальные люди, я просто не хотел пользоваться своей привилегией.

— Хочешь сказать, что ты думал, будто я готова на все, лишь бы отблагодарить тебя за свое спасение?

— Где-то близко к истине. Вернее, я хотел, чтобы между нами возникло настоящее чувство. Поэтому и медлил.

— Что же, сэр, ваше поведение заслуживает похвалы.

— И поцелуя.

Аспирантка не заставила себя упрашивать.

Розы, взволнованно трепеща листьями, поощряли продолжение обоюдных ласк.

Месяц не возражал против легкой эротики.

Звезды — тоже.

Минуло не меньше часа, который вместил в себя в эмоциональном измерении если не месяц, то неделю.

Раненый, преодолевая боль в еще не зажившем плече, благодарил терпеливую, нежную и девственную сиделку за все.

Выбрав короткую паузу между страстными поцелуями, Глория все-таки успела задать актуальный вопрос:

— Ты хотел сказать, как мне назвать розу.

Возбужденный мужчина, достойный женщины из рода Дюбуа, перетерпев боль, причиненную неосторожным резким движением, произнес — четко и уверенно:

— Конечно же: «Невеста»… — И после короткой паузы весомо добавил: — «Счастливая невеста».

Глория наградила Георгия затяжным поцелуем в губы и, переведя дыхание, ответила блаженным шепотом:

— Согласна…

Минуло, кануло полгода.

Жуткий сентябрь.

Сумбурный октябрь.

Медовый ноябрь.

Хлопотный декабрь.

Обыкновенный январь.

К нудному февралю о трагическом происшествии в Луизианском университете забыли практически все.

Да и в семействе Дюбуа-Орловых старались не вспоминать ни о читальном зале, усеянном трупами, ни о чудесном спасении, ни о героическом поступке… и даже о шаловливых амурах.

А также избегали подробностей скомканного и весьма скромного бракосочетания, вынужденно состоявшегося на французской территории.

Потому что уединение сенсационной парочки в старинном особняке однажды поутру нахально и грубо было нарушено тотальным вторжением акул пера.

В первую неделю октября ушлые репортеры все-таки раскрыли местонахождение раненого «сибирского мужика» и «розовой аспирантки», так что и русскому пациенту, и его американской сиделке срочно пришлось перебираться в Париж.

Под сенью Эйфелевой башни Глория и Георгий обменялись кольцами, а потом тихо посидели впятером в уютном ресторанчике недалеко от Мулен-Руж.

Гранд-маман любовалось внучкой, наконец-то захомутавшей мужчину, достойного женщины из рода Дюбуа.

Анфан-террибль, связавшая себя гражданским браком с месье Вайяром, не сводила глаз со своего обожаемого закоренелого холостяка.

А председатель экспертной комиссии, обеспечивший белой розе «Счастливая невеста» выход в финал, веско рекомендовал молодоженам не тянуть с потомством.

Глория, вопреки семейной традиции, выйдя замуж, добавила к неприкосновенной фамилии русскую половинку.

Так что близнецы-девочки, уютно расположившиеся в животе у счастливой аспирантки, навсегда оставившей академическую стезю, должны были появиться на свет как Дюбуа-Орлофф.

И тут возникла еще одна проблема, не менее сложная, чем былой поиск имени для Безымянной красавицы.

Какую из девочек назвать Глорией?

В конце концов мудрая и настойчивая гранд-маман взяла решение на себя.

Заветное имя достанется родившейся первой, а та, которая чуть запоздает, получит имя в честь сибирской бабушки.

Посетив ненадолго Россию, супруги вернулись в Штаты, где, на радость гранд-маман, поселились в усадьбе.

Рана Георгия Орлова благополучно зажила, и он пристрастился к плаванию в бассейне и игре на корте, а также к вечернему сидению на террасе с разглядыванием закатных облаков.

Но иногда, особенно к непогоде, рана тупо и надсадно поднывала, напоминая, какой ценой далось ему нынешнее счастье…

Минуло, кануло полгода.

Жуткий сентябрь.

Сумбурный октябрь.

Медовый ноябрь.

Хлопотный декабрь.

Обыкновенный январь.

Нудный февраль.

А в марте неугомонная Тина Браун, в девичестве Маквелл, снова устроила вселенский кавардак на больную тему.

Самозваная тетушка накатала книгу под шокирующим названием «Моя племянница — убийца», где в сентиментально-трагических, с ноткой истерии тонах и с почти нецензурными подробностями рассказала о тяжелой судьбе трудной сироты и роковых обстоятельствах, вызвавших университетский эксцесс библиотечного истребления с летально-суицидным исходом.

Гибель родителей в автокатастрофе.

Добрый, но абсолютно не приспособленный к жизни, а тем более к воспитанию оторвы-подростка дядюшка, страдающий ожирением и комплексом неполноценности.