— Кто там?

Фрося узнала голос подруги, доносившийся из смежной с залом спальни, но звучащий подозрительно тихо и болезненно. Вытерев о коврик подошвы сапог, Фрося не снимая шубу, проследовала в заднюю комнату — на широкой кровати лежала на себя не похожая подруга Настя. В этой до крайности исхудавшей женщине с ввалившимися глазами, трудно было узнать здоровую деревенскую бабу, некогда готовую с самого раннего утра и до позднего вечера суетиться по дому и двору, держать скотину и курей, а ещё варившую самогон на продажу.

— Настюха, здравствуй подружка…

Слёзы невольно брызнули из глаз Фроси.

— Госпадарушка, моя милая, я ведь уже не чаяла с тобой когда-нибудь встретиться, вот, теперь и взаправду можно помирать.

— Настюха, о чём ты говоришь?

— Ах, моя красавица, смерть ведь уже за плечами, вовсю косой размахивает, вот-вот и заберёт меня грешную. Посмотри только во что я превратилась, рачок проклятый жрёт и так быстро, что за месяц буквально уложил меня в постель.

Настя горящими глазами смотрела на Фросю и, не ожидая её вопросов, говорила и говорила, как будто они не десять лет не виделись, а десять месяцев.

— Митька то мой, почитай, как три года земельку парит, а Саньку с того момента, как вернулся его папаша из тюряги, больше не видела.

— Настюха, а кто за тобой ухаживает?

— А, всё та же соседушка, я ей плачу с отложенных мною денежек на чёрный день, она и хлопочет.

— Подружка, может быть я могу тебе чем-то помочь, хотя бы материально?

— Не надо госпадарушка, у меня хватит денег платить за уход за мной и на похороны хватит, а Саньке паршивцу и дома моего будет много. Всю жизнь на него положила и вот, такая благодарность. Бог с ним, он мой сын.

— Настенька, может тебе какие-то продукты подкупить или лекарство достать надо?

— Ах, успокойся, моя господарушка, еда уже в горло не лезет, а лекарств от этой проклятой болезни нет. Вот, помаюсь маленько и пойду к своему Митьке, он хоть и гад порядочный был, но всё же свой, а в последние годы миром с ним жили. Лучше расскажи, чем и как живёшь, как твои детки и внуки, ездила ли к своей дочушке в Израиль, сын твой молодшенький отыскался ли в том падлючем Афганистане? Мы же с тобой больше десяти лет не виделись.

Фрося присела на край постели.

— Настюха, я ведь уже одиннадцатый год живу в Америке, уехала к своему Марку, помнишь, я тебе о нём рассказывала.

— Помню, конечно, помню, из-за которого ты сердечная на нары попала.

— Вот-вот, именно к нему. Он вдруг появился в Москве и позвал меня замуж, и я как бы согласилась, но потом с ним произошло несчастье, ему бандиты пробили голову и ограбили.

— И, что, изуродовали его гады проклятые?

— К счастью нет, но он после того полностью ослеп и уехал без меня в Штаты, а я решилась поехать за ним. А тут…

Фрося вытерла набежавшие слёзы.

— Что, господарушка?

— Убили в Афганистане мою дочь.

— Дочь или сына, что-то не пойму?

— Дочурку, мою Анютку, она поехала туда выручать своего брата. Сёмку отыскала, а сама погибла.

— А сын где?

В тусклых больных глазах Насти появился блеск.

— Сёмка мой до сих пор в том проклятом Афганистане, а у меня в моём американском доме живёт его афганская жена с тремя его детками.

— Фу ты, а московская невестка и сынок его?

— Живут в Москве и не знают, что он остался жив.

— Ах, Фросенька, в твоей жизни всегда были одни не стыковки, похоже, и до сих пор душой маешься за деток?

— Пожалуй, Настюха, уже нет, я им практически не нужна, у всех уже свои дети повырастали. Последние десять лет живём с моим Марком душа в душу, у нас там большой хороший дом и всего для нормальной жизни на старости лет хватает. Вот, хотели с мужем проехаться по свету, но нагрянула к нам Сёмкина семья и мой Марк остался дома их опекать, а меня отправил в Израиль и сюда.

— Ты на долго, госпадарушка?

— Нет, может ещё дня на два задержусь и поеду домой, чужая я здесь Настенка, вот с тобой только сейчас малость оттаиваю, да, и с моим внуком Сёмкой, а остальным я уже как бы и не нужна.

— Госпадарушка, а невестке, она же в тебе души не чаяла?

— Ах, Настюха, холодней стала погоды нынешней на улице.

— Ты же ей сердечная столько добра сделала, в люди вывела…

Фрося перебила:

— Да, разве в этом дело, мне, что плата нужна, мне душевность её нужна была, а там всё вымерзло.

— Ах, Фросенька, Фросенька, всё в жизни меняется и люди тоже. Вспомни, как мы с тобой дружили, а стоило появиться моему Митьке и всё сломалось и, кто из нас виноват… никто, жизнь…

— Да, Настюха, ты права. Прости подружка, мне сейчас надо ехать в Москву, там меня внук ждёт, обещала ему пообедать вместе, завтра постараюсь к тебе заскочить.

— Не надо господарушка, езжай со спокойной совестью. Вот, только помоги мне на ведро сходить и попрощаемся, дай бог, свидимся уже на том свете, а тут деньки мои уже сочтены. Спасибо тебе, моя славная подружка, что вспомнила и навестила, теперь помирать будет легче, а то совесть меня как-то всё мучила, что не смогла с тобой поддерживать отношения, когда мой Митька заявился. Прощай, всё у тебя будет хорошо, помяни моё слово, скоро встретишься со своим сыночком.

Глава 24

Всю дорогу до Москвы Фрося вела машину на низкой скорости. Скользкая дорога была не при чём, слёзы заливали глаза и ей то и дело приходилось их вытирать рукавом шубы. Жалко, безумно было жалко верную подругу Настю, с которой их нелепо развела жизнь. Хотя, почему нелепо, в любом случае, она бы уехала к Марку, просто расставание десять лет назад было бы, наверное, ещё более тягостным. Хотя вряд ли, ей тогда было не до прощаний, ведь улетала она в Штаты, находясь, в полной прострации, погружённая в трясину страшного горя, после известия о смерти любимой Анютки. Въехав в Москву, Фрося тряхнула головой и прибавила скорость, направляя автомобиль в сторону железнодорожного вокзала. Купив билет, до Постав на поезд Москва — Калининград, направилась к кассам аэрофлота — так, завтра утром она будет в Поставах, оттуда вечером выедет обратно в Москву, для подстраховки накинула себе ещё один день и взяла билет на дневной рейс до Нью-Йорка, вылетающий через трое суток. Подъехав к подъезду, где когда-то так удачно заполучили шикарную квартиру для Тани, вышла из машины и нажала на клаксон. В окне увидела мелькнувшую тень и через минутку из дома выскочил Сёмка, радостно улыбаясь:

— Бабуля, я уже тебя совсем заждался, скоро надо будет ужинать, а ты говорила об обеде.

— Сёмочка, почему ты без шапки, все мозги выморозишь.

— Бабуль, ты посмотри, какая у меня пышная шапка волос, не люблю я эти головные уборы.

— Ах, ты точно такой, как твой папа, тот тоже никогда не носил их зимой, а я вечно на него ругалась.

— Баб, расскажи мне о нём, ведь я имею право знать о подробностях жизни моего отца, пусть не всё, но хотя бы кое-что.

— Конечно, имеешь, тем более, тебе нечего его совершенно стесняться, а более того, у тебя есть много прекрасных поводов из-за чего им стоит гордиться. Мой мальчик, я не хочу вселять в твою душу полную неразбериху. Давай, подождём, пока ты появишься у меня в Штатах, и мы с тобой постепенно разберёмся в его судьбе, а попутно и в твоей.

— Бабуль ты мне не оставляешь выбора.

— Почему не оставляю?!

Фрося рассмеялась.

— Вот, выбирай, где мы будем с тобой обедать?

— А мне, по большому счёту, всё равно, мне просто хочется подольше побыть с тобой. Бабуль, мне порою кажется, что я какой-то случайный ребёнок, никому не нужный, вечно путающийся под ногами у взрослых, только гордыня моей мамочки не позволила ей сдать меня в детский дом.

От последних слов внука сердце Фроси зашлось тоскою.

— Ах, мой мальчик, твоя мама когда-то приняла самостоятельно решение родить тебя в обход пожеланию твоего отца, который предполагал рождение ребёнка отложить на парочку лет, до того момента, когда он вернётся со службы в армии.

— Так, выходит, что он не только ни знал о моём существовании, а даже не предполагал о моём зачатии?

— До определённого момента не знал…

Фрося испугалась нечаянно вылетевшей из её уст фразы и не напрасно, Парень двумя руками ухватился за рукав шубы Фроси и нервно затряс, с побледневших губ вихрем полетели слова:

— Бабуля, что это значит, он жив, скажи, он жив, где он, почему ты побледнела, не молчи, скажи?

Фрося едва смогла свернуть с основной трассы и припарковаться возле тротуара. Она упала лицом на руль, а взволнованный внук тряс её за плечо.

— Бабуля, не молчи, что ты скрываешь от меня, неужели это секрет высшей степени государственной важности?

В голосе юноши появились плаксивые нотки, он был на грани истерики. Фрося подняла голову и посмотрела на него печальными, но сухими глазами.

— Прости меня, мой мальчик, за то, что внесла в твою ранимую душу такую неисправимую смуту. Этот секрет лежит камнем на моем сердце, храню я его в себе уже больше десяти лет, но не от тебя всё скрывалось, а от твоей матери. Ты обязан поклясться мне всем святым, что есть в тебе, что ни одной душе не скажешь о том, что я тебе сейчас поведаю. Пойми, мой хороший, не должна ни в коем случае, не должна, дойти эта весть до твоей мамы, это может её убить, а меня, она точно, проклянёт на этом свете и на том, хотя моей вины нет никакой, я просто её, в своё время, пожалела, но эта жалость сегодня может вылезти мне боком.

Сёмка смотрел на бабушку непонимающим взглядом, на его пушистых чёрных ресницах повисли бисеринки слёз.

— Бабушка, миленькая, ну, скажи, скажи, какая тайна окружает моего отца, если он жив, то, где он, почему он ни разу со мной не связался? Если у него другая семья и он не хочет ничего знать о своём сыне, так, что тут секретного, таких отцов вокруг навалом. Ты, просто, скажи, где он и почему стал таким для меня чужим?