— Бабушка Фрося, за эти три дня, что мы будем с тобой вместе, пообещай, что расскажешь мне всё-всё о своей жизни, а я перескажу какому-нибудь писателю, и он напишет про тебя интереснейшую книгу, правда.

Она поглядела на Риву, ища одобрения.

— Правда, Майечка, правда, но вначале ты должна сводить бабушку Фросю в Яд ва-Шем, ведь там вписано её имя среди прекрасных людей, которые спасали во время войны евреев.

— Фросенька не удивляйся, что там твоё имя вписано, ведь мы с нашей доченькой в своё время расстарались это сделать. Имена и поступки таких людей, как ты, должны остаться в памяти на долгие поколения.

До Фроси мало доходил смысл сказанного Ривой, ей об этом и Анютка что-то писала, но она сама никогда не видела в своём поступке геройства. Ну как люди не понимают, что в тот момент она вообще ни о чём не думала, тем более о том, что спасает еврейскую девочку от неминуемой смерти, рискуя собственной жизнью. Она просто инстинктивно спасала жизнь ребёночку, потому что хотела, наверное, отплатить добром хорошим людям, свято выполнившим свой врачебный долг.

Голос Ривы вернул её к действительности.

— Майя, детка моя, я очень устала и думаю, что Фросенька тоже, ведь она после тяжелейшей дороги, а завтра вам надо обязательно побывать во стольких местах.

— Да, Ривочка, я сегодня очень устала, но завтра хочу посетить только могилку своей Анютки, а потом до самого вечера буду находиться рядом с тобой.

— Ах, Фросенька… — и слёзы впервые за этот вечер потекли ручейками из глаз по морщинистым щекам раздавленной жизнью и болезнями пожилой женщины.

Глава 11

Выйдя с внучкой от Ривы на улицу, Фрося вдохнула полной грудью насыщенный лёгким морозцем горный воздух святого города и, захлебнувшись от налетевшего порывистого ветра, ощутила, как по её телу пробежал озноб.

— Майечка, как зябко, у нас в Майами такой холодрыги вообще не бывает, а говорили, что в Израиле погода похожа на нашу.

— Что ты хочешь, бабушка, зима в Иерусалиме всегда холодная, особенно ночи, мы же находимся на горах, а днём завтра обещают тепло. Хорошо, что ещё дождя нет, а то, бывает, как зарядит с громом и молнией, даже снег иногда выпадает, но ты не волнуйся, у меня в доме мы согреемся, есть кондиционер и обогреватели.

Они ехали по вечернему Иерусалиму. Город утопал в огнях, бегущих то в гору, то резко спускающихся вниз, но Фрося на этот раз не смотрела в окно, а, повернувшись вполоборота, внимательно разглядывала вновь обретённую через тридцать лет внучку. Фигурой она полностью пошла в маму — молодая женщина была худенькой и стройной, но в лице больше было от отца, и она вспомнила Мишу Шульмана.

— Майя, а со своим папой ты поддерживаешь какую-нибудь связь?

— Ах, бабушка, ведь, оказывается, тебе ничего о нём не известно. Он два года назад вернулся в Израиль. Рита не захотела его принять, и он какое-то время жил у меня. Я знаю, что ты с ним когда-то была хорошо знакома, и, наверное, помнишь, какой у него тяжёлый характер. Они с моим Мики очень не ладили, и я для папы сняла небольшую квартиру.

— А чем он сейчас в Израиле занимается?

— Ай, бабушка, он ведь уже пенсионного возраста, средств на жизнь у него катастрофически не хватает, а мой муж запретил мне давать ему денег, говорит, хватит того, что мы ему оплачиваем съёмное жильё.

— Миша живёт в Иерусалиме?

— Да, и рядом с нами, он подрабатывает грузчиком в овощной лавке.

— Понятно, а Рита далеко от тебя живёт? Хотелось бы с ней встретиться.

— Бабушка у нас в Израиле всё здесь близко, она живёт в Ашдоде, есть такой довольно крупный город, за час от Иерусалима точно доедем.

— А Ашкелон тоже недалеко?

— Да, он рядом с Ашдодом, а, кто у тебя там?

— В этом городе живёт мой старинный друг, если только он к этому времени не ушёл в мир иной. Ты, наверное, не помнишь Ицека, жившего, как и вы, в Вильнюсе, мы были очень хорошими друзьями, но он на несколько лет старше меня.

— Бабушка, я три дня буду полностью в твоём распоряжении, поэтому мы можем посетить всех, кого ты посчитаешь нужным.

— Майя, расскажи мне о своём муже и детях, я не удосужилась даже купить им подарки.

— Ах, бабушка, у них всего достаточно, мой муж балует мальчишек не в меру. Рону, старшему моему, девять лет, а младшему Лиору — шесть.

— А чем твой муж занимается, он тоже врач?

Внучка засмеялась:

— Нет, хватит нам уже врачей, он работает инженером в электрической компании.

Пока они так разговаривали, подъехали к воротам, за которыми виднелась белостенная вилла, купленная когда-то Майклом и Ривой, и куда прибыла на постоянное место жительства в Израиль её Анютка.

Фрося к концу дня почувствовала себя ужасно уставшей. Тяжёлый перелёт, волнительные встречи с малознакомыми и новыми для неё людьми и, безусловно, возраст не могли не сказаться на её самочувствии. Но, когда они переступили порог дома, в который много лет назад приехала из Советского Союза Анютка, и где она прожила первые годы в Израиле, к Фросе подступила новая волна ощущений, взбодривших её, несмотря на поздний час и усталость.

Зайдя в дом и пройдя вглубь хорошо протопленного салона, Фрося встретилась с тремя парами чёрных любопытных глаз. Мальчишки очень мало походили на мать, это были папины копии.

Мики, муж Майи, стремительно поднялся из кресла и пошёл навстречу гостье, протянув две руки для рукопожатия.

Мужчина очень плохо говорил на английском, но в его обаятельной и доброжелательной улыбке светилась искренняя сердечность.

Фрося вручила мальчикам по стодолларовой купюре в качестве подарка и удалилась в туалет, но, когда вернулась, невольно растерялась — все члены семьи, казалось бы, не слушая друг друга, перебивая и выкрикивая, тараторили на языке, на котором она не понимала ни единого слова.

Наконец Майя оглянулась и, увидев Фросю, улыбнулась бабушке:

— Ой, прости, у нас тут семейные разборки. Представляешь, детям уже давно пора в постель, а они ещё не ужинали, ждали мамочку, когда она им, беспомощным, под нос еду подсунет. Папочка называется, он им бы всё позволил, лишь бы они не мешали ему смотреть свой паршивый футбол.

Муж, смеясь, обнял рассерженную жену и подставил губы, они поцеловались, — мир был установлен.

После лёгкого ужина, отлично понимая, насколько Фрося устала за сегодня, Майя отвела бабушке спальню, где раньше, скорей всего, ночевали Рива с Майклом. Было хорошо видно, что после того, как хозяйка перебралась в дом престарелых, в комнате постарались ничего не трогать.

Здесь во всём царила атмосфера прошлых лет. Особо подчёркивали этот факт развешанные по стенам фотографии в рамках, из которых Фрося сразу же для себя выделила те, которые она когда-то присылала Риве ещё из Постав. Анютка была всюду, она улыбалась с фотографий одна и вместе с братьями, с Фросей и с раввином Пинхасом, с маленькой Майечкой и даже с Михаилом Шульманом… — её доченька смотрела на неё со всех стен, постепенно взрослея и отдаляясь от неё, потому что на других фотографиях она уже была в компании Ривы, мало- и совершенно незнакомых людей.

Фрося медленно перебиралась взглядом от одной фотографии к другой и мыслями уходила в далёкое прошлое, где она была молодой женщиной, не знающей усталости и хандры, где подрастали и обретали взрослый вид и характер её дети.

Вот она уже разменяла девятый десяток, а кажется, что ещё совсем недавно молодые врачи Меир и Рива самоотверженно бились над ней, чтобы сохранить при родах жизнь матери и ребёнку.

Фрося вздохнула, ей было тогда всего двадцать лет. Неожиданно ей вспомнилось, как она пришла в сознание после недели беспамятства и увидела рядом с собой беременную на восьмом месяце женщину с бледным лицом и с красными от усталости и недосыпания глазами, которая все эти дни, пока она была без сознания, почти не отходила от неё, смачивая страдалице пересохшие губы. Всю неделю Рива заботливо ухаживала за ней: насильно кормила, перестилала постель и подносила к Фросиной груди новорожденного мальчика.

Фрося стряхнула с себя наваждение и оглянулась. С одной стороны кровати вдруг заметила на тумбочке маленький портрет в изящной инкрустированной рамке. На нём была изображена Анечка уже в зрелом возрасте. Скорей всего, это была её последняя фотография.

Фрося прижала к губам фотку и покрыла поцелуями. Наверное, так делала Рива каждый день, отходя ко сну, пока не перебралась в своё нынешнее жилище. Невольно подумалось — а почему она не забрала портретик в дом престарелых? И тут же сама себе ответила: Рива велела внучке поставить портрет их дочери здесь для неё.

Утром проснувшись, Фрося почувствовала, что совершенно за ночь не отдохнула. Ныло тело, в глазах было такое ощущение, что будто туда песку насыпали. Нет, так не годится, надо брать себя в руки. Хорошо, что на сегодня никаких особых мероприятий ими не было намечено, — вначале они съездят с Майей на кладбище к Анютке, а оттуда поедут в дом престарелых к Риве. Фрося для себя уже твёрдо решила, что они с Ривой отпустят внучку по своим делам, а сами проведут целый день в компании друг друга.

Анютка была похоронена на Масличной горе, где обычно провожают в последний путь всех израильских знаменитостей. Внучка сразу же обратила на это бабушкино внимание, но та отмахнулась:

— Прости меня, моя девочка, но я сюда пришла не в музей и не на экскурсию, пусть будет пухом для них всех земля, но я хочу навестить только свою доченьку…

Они медленно поднимались в крутую гору по хорошо асфальтированной дорожке. Вокруг царила невероятная тишина, только слышно было, как на окраине кладбища на высоких деревьях каркали неугомонные вороны.

Фрося в сопровождении внучки подошла к памятнику, больше похожему на обелиск. На нём были выбиты буквы на двух языках — иврите и английском — и такие горькие понятные цифры — дата рождения и смерти. Фрося ничего не могла понять из написанного, её английского для этого было не достаточно.