— Валерочка, а ты вспомни, что я тебе говорила, когда ты кинулся в эти новые игры.

— Помню, помню, что нельзя начинать игру, не зная до конца всех правил.

— Ну, так вот, или принимай правила, или сходи с дистанции.

— Ах, подруга, я думал, ты дашь дельный совет, а платить бабки я и без тебя знаю, как и кому, только не знаю, где мне их брать.

— Валера, хочешь дельный совет?

— Конечно, хочу, слушаю внимательно.

— Подавайся в бандиты или стой на базаре и продавай вместе с Настей шмотки и всё, что в руки попадётся, сегодня это лучший бизнес для тех, у кого нет стоящих крыш и мозгов.

— Ну, подруга, ну, Фросенька, от тебя я таких слов не ожидал.

Фрося прервала стенания друга:

— Валерочка, ты же знаешь, как я к тебе хорошо отношусь, всё, что я тебе сейчас наговорила, то не со зла, просто возьми себя в руки и обдумай хорошенько дальнейшие свои действия, не зря говорят, что против лома нет приёма. Валерочка, лом сейчас в руках у бандитов всяких мастей и у проворных людей, которые знают кому и сколько отстегнуть, наступило время Марков и ему подобных.

— Фросенька, но ведь ты знала эту кухню…

И вновь Фрося не дала договорить другу:

— Валерочка, знала, и то, на ней я была не шефом, а поварёнком.

— Ладно, Фрося, не обижайся на меня, просто я попал в глубокую задницу и выхода не вижу.

— Валерочка, мой тебе совет, плати за крышу, только убедись, что она надёжная, отстёгивай маленько ментам и шлёпай свои босоножки, туфельки и сапожки, без хлеба не останешься.

— Фроська, но ведь хочется и масла.

— Валерочка, смотри, чтобы без штанов не остался, и это ещё ерунда, можно и без головы остаться.

Фрося положила трубку на рычаг и застыла в прихожей — нет, не знала она, как помочь другу и понимала, что его песенка спета, дети доят его безбожно, выросли «не богу свечка, ни чёрту кочерга», Галка требует нарядов, украшений и сама стала пить, наверное, больше даже, чем он сам. К чести Галки, она бросила работу бухгалтера и пошла на стройку, три года отработала, чтобы выстроить себе квартиру в МЖК, придуманная государством программа для молодых семей, когда кто-то из супругов должен отработать три года на стройке, и теперь у них есть нормальное жильё, но нет совершенно жизни, тем более, её дочка родила в девках в семнадцать лет и тоже живёт вместе с ними, влип Валера в дерьмо по самую шею. Фрося сделала себе чаю и вместе с пачкой печенья уселась в прихожей, чтобы поговорить с невесткой:

— Танюха, ну, а у тебя, что случилось, ведь только вчера вечером расстались?

— Мне после тебя дозвонилась Анечка из Израиля, она не застала тебя дома и набрала мой номер, просила передать, чтобы ты сегодня ждала её звонка в районе восьми-девяти вечера.

— И ничего конкретного не говорила?

— Не говорила, но чует моё сердце, это связано с судьбой моего мужа, ой, простите, ай, короче, с Семёном.

— Танюха, сколько раз я тебе уже говорила, брось жить напрасными ожиданиями и видеть в каждом воевавшем в Афгане сослуживца твоего мужа, а в каждом письме или звонке вести о моём сыне. Прошло уже больше четырёх лет, как от него и о нём нет ни малейшего слуха, а ты себя травишь и мне не даёшь хоть на денёчек отвлечься от страшных дум, прекрати миленькая терзать наши души.

— Мама, он жив, я верю, что он жив, нам надо его отыскать, ему, наверное, сейчас очень плохо.

Глава 6

После разговора с Валерой и Таней настроение Фроси не улучшилось. Карпека, явно, растерялся в новых условиях жизни. Он перестал быть уважаемым человеком, у которого были ключи, казалось бы, от всех дверей. Нынче на толкучке и на возникающих спонтанно маленьких базарчиках можно было чёрта купить. Советские люди, будто предчувствуя конец света, стремительно скидывали денежные массы, скупая мебель, электроаппаратуру, ковры, золото и товары каждодневного спроса. Власти в глупейшей борьбе с пьянством ввели ограничение на покупку спиртного, и жидкая валюта стала самым главным эквивалентом в расчётах за мелкие услуги. Процветало самогоноварение, которое из деревень стремительно перекочевало в городские квартиры. Опустившиеся люди начали пить всё подряд, где только упоминалось наличие спирта — лекарства, бытовую химию, парфюмерию и даже гуталин для чистки обуви. В этих условиях страшного дефицита стали процветать таксисты, цыгане и прочие ушлые люди, которые продавали страждущим пьяницам водку, заламывая тройную и четверную цену. Появились в Москве и стайки поляков, которые возле гостиниц, крупных торговых центров и метро торговали всякой всячиной: духами, губными помадами, тушью и тенями для глаз и даже американскими жвачками. Фрося иногда останавливалась возле таких продавцов и с удовольствием переходила в разговорах с ними на родной язык. Беседуя с полячками, она выяснила, что жизнь нынче в Польше кардинально изменилась, в магазинах появилось всё, но цены стали такими, что люди заходят в торговые центры, как в музеи. Фрося часто ловила себя на мысли, что в нынешних условиях, будь здесь её сноровистый Марк, они бы с ним стали миллионерами. Иногда ей казалось, что и без Марка, она могла бы, при желании, в этих благодатных условиях для расторопных людей, вовсю развернуться и дать волю своим способностям на всю катушку. И не мелочилась бы она со шмотками и цветами, а занялась бы строительством хлипких павильонов, сдавая их в аренду под офисы и мастерские, а после того, как устроила Тане удачный обмен квартиры, поняла, что это вовсе золотое дно, одна посредническая сделка и в карманы ложатся тысячи. Но вся царившая вокруг суета мало волновала Фросю, имеющиеся у неё в запасе деньги она не тратила на нынешние её скромные нужды, они вполне покрывались пенсией и редкими набегами на толкучку. Таня к этому времени стала востребованным модельером и шитьём обеспечивала своих деток всем необходимым, а дотошная свекровь находила ей подходящих клиенток, а при нужде сбывала на базаре шитые Таней свадебные и выходные платья. Надвигающаяся старость здесь не при чём, у неё ещё достаточно оставалось физических сил, чтобы крутиться в этой суматошной интересной жизни, но морально она была сломлена — Сёма, её любимый сыночек Сёмочка выбил из души стержень, на котором долгие годы держалась вся её воля и сноровка. Фрося поднялась из кресла, надо было припрятать надёжно богатство, которое вчера привезла от Насти. Нет, сегодня надо было опасаться не ОБХСС, а расплодившихся в Москве воров-домушников, случаев грабежей было предостаточно. Зайдя на кухню, она достала из верхнего кухонного ящика коробки с крупами и в две из них уложила на дно деньги и драгоценности, засыпав их гречкой и рисом. Не бог весть какой тайник, но лучше ведь, чем тумбочка или шкаф. Возня с крупами напомнили ей, что пришла уже пора обедать и она поставила варить гречневую кашу с сосисками, вполне нормальный обед. Раздался звонок в двери. Ах, чёрт, совсем вылетело из головы, что Стас после полудня обещал к ней заехать. На пороге, действительно, стоял старший сын собственной персоной.

— Мать, здравствуй. Что это у тебя лицо какое-то недовольное или удивлённое.

— Ах, Стас, лицо, как лицо, просто неважно себя как-то чувствую.

— Что, опять сердце барахлит?

— Нет, сынок, по-прежнему душа.

— Мать, у тебя ничего случайно не горит, чудится гречкой пригорелой пахнет.

— Ой, и правда, у меня каша гречневая варится, похоже, уже сварилась.

Фрося забежала на кухню и сорвала с плиты кастрюльку с испорченной кашей.

— Ну, вот, надо выворачивать, даже в мелочах не везёт.

— Ай, не расстраивайся ты по мелочам, накладывай пригорелую, я ведь не успел сегодня пообедать и от сто грамм не откажусь.

— А, что, давай и впрямь выпьем, сейчас огурчики маринованные открою, остались и грибочки.

Стас потёр руки.

— Давай мать, что-то не припомню, когда мы с тобой вместе пьянствовали.

— Что будем сынок водку или коньяк?

— Водку, водку, я на этот коньяк уже смотреть не могу, мы же с тобой люди простые, а приходится часто разыгрывать из себя аристократа.

Фрося внимательно вгляделась в лицо старшего сына.

— Стасик, у тебя для меня плохие новости?

— Мать, давай вначале выпьем по парочке рюмочек, а потом уже буду рассказывать новости.

Стас ловко открыл бутылку, разлил по рюмочкам, поднял свою и посмотрел на мать.

— Мама, у нас с тобой много есть друг к другу претензий, но давай оставим их все в прошлом, чего нам делить, поверь, у самого за нашего малого душа болит. Будь здорова.

Они чокнулись и выпили. Фрося немного закусив, сама налила по второй.

— Стасик, я очень рада, что мы, наконец, можем с тобой разговаривать на нормальном языке, никогда не таила и не буду таить зла на своих детей, ведь вы продукт моего воспитания, злиться на вас, это как на саму себя. Будь здоров сынок.

Стас налил по третьей.

— Не торопи меня мать, трудный у нас сейчас будет разговор, но давай всё же выпьем за нашего Сёмку, ведь надежда на то, что он жив ещё не умерла.

Выпив, Стас похрустел огурцом, закинул в рот несколько ложек пригорелой каши с сосиской, а затем, видя, как мать не сводит с него пристального взгляда, демонстративно отодвинул от себя на центр стола тарелку и рюмку, достал сигареты и закурил.

— Так, вот, как я тебе и обещал, поговорил в Кремле, с кем только можно было на эту тему и меня направили к одному очень важному человеку, который непосредственно занимается делами военнопленных. Сама понимаешь, после того, как наши войска в феврале вышли из Афганистана, стало намного сложней обследовать труднодоступные районы этой страны. Мне доверили такую информацию, которую простому смертному никогда не дадут и поэтому всё, что сейчас буду тебе рассказывать, не должно выйти за пределы этой кухни.