— Ну, барышня, поговорим или поплачем, а может быть попробуем улыбнуться?

Женщина не поднимала глаз, перебирая в пальцах концы пояса платья. Врач резко поднялся с кресла:

— Так, концерт окончен, попрошу всех присутствующих выйти из этой комнаты, зайдёте, когда позову.

И он подтолкнул мягко к выходу Фросю с Анжелой и перед носом Лены с Сёмкой закрыл плотно дверь. Что происходило в зале и, о чём там шёл разговор обитатели квартиры не знали, до них только доносились чуть слышные голоса врача и иногда Тани. Фрося не стала караулить возле дверей зала, а спряталась в детской комнате и читала внуку сказку, в который раз, перечитывая ему самую его любимую, «Аленький цветочек». Душа болела за невестку, Фрося очень рассчитывала на визит врача, хотя его возраст вызывал в ней некоторое сомнение. Наконец, вошла Анжела и позвала бабушку к доктору. Тот сидел на кухне с чашкой кофе в руке:

— У вас отличная внучка, настоящая хозяйка, но прикройте, пожалуйста, дверь, нам необходимо поговорить наедине.

Анжелка и выглядывающие из-за её спины младшие дети, тут же ретировались, а Фрося, прикрыв плотно дверь, встала, облокотившись об раковину.

— Уважаемая, мне нечем вас особо обрадовать, крайняя степень неврастении, при этом протекающая в жуткой меланхолии, чему способствует упадок сил, про настроение вовсе не идёт речи. Мне ваш друг объяснил ситуацию и причину нервного расстройства, поэтому не надо лишних пояснений, а лучше подумаем вместе, как из этого выйти. Я мог бы вам посоветовать определить её в наш стационар, но вряд ли ей подходит сейчас нервное отделение, гораздо эффективней было бы психиатрическое, потому что не исключаю взрывы агрессии и попыток к суициду…

Фрося не выдержала:

— Доктор, неужели так всё плохо, неужто нельзя повлиять на неё другими средствами?

— Повлияйте, я не имею ничего против, заставьте её вновь полюбить жизнь, волноваться за детей, заботиться о своём внешнем виде, обрести аппетит и многое другое.

— Вячеслав Вячеславович, но в больнице она совсем захиреет, а после тяжёлых лекарств превратится в сонную муху.

— А, что, сейчас она пышет энтузиазмом, поёт и танцует или хотя бы занимается домашними делами?

Врач заметно нервничал.

— Поймите, после лечения, у неё хотя бы не будет суицидальных наклонностей.

Фрося обхватила голову руками и закачалась из стороны в сторону.

— Доктор, но после больницы это уже будет другая Таня, может быть можно как-то обойтись без стационара?

— Не знаю, что и сказать…

Он встал и налил сам себе ещё кофе.

— Попробуйте как-то её расшевелить, заставьте чем-то заниматься, выводите на люди, оберегайте от стрессов и наполните её жизнь волнениями, ну, скажем, за детей, за работу, за героев фильмов, в конце концов.

— Ей можно садиться за руль?

— Ни в коем случае, это самый верный путь для неё на тот свет. Я вам сейчас выдам порошочки, если она не будет их принимать добровольно, то можно подсыпать, например, ей в кофе, это тонизирующее лекарство, почти лёгкий наркотик, после принятия, она может какое-то время стать несколько возбуждённой, словоохотливой, может быть плаксивой, есть вероятность и весёлой, хотя, глядя на неё, вряд ли, но пропадёт сонливость и возможно будет жаловаться на бессонницу. Буду очень рад, если вам удастся уговорить её, принимать эти порошочки добровольно… Вот вам мой домашний и рабочий телефон, если что, звоните, если всё будет протекать нормально, я сам вас навещу через месяц. С вас двести рубликов с учётом лекарства.

Фрося проводила врача и вернулась в зал, где по-прежнему сидела в кресле Таня:

— Всё, Танюха, хватит, начинаем выбираться из твоей хандры. Сейчас выпьешь порошочек, тепло оденешься и поедем покатаемся с тобой по Москве, сделаем какие-нибудь покупки и просто подышим свежим зимним воздухом.

— Доктор сказал, что я психически больная, что мне надо в больницу.

— А ты, как считаешь и, может хочешь туда попасть?

— Да, хочу, раз я больная.

— Танюша, тебя ни одна больница не вылечит, если ты сама за себя не возьмёшься.

Фрося почувствовала, как в ней закипает гнев, но она тут же его погасила в зародыше, не дав выплеснуться наружу.

— Давай, девочка моя, встряхнёмся, ведь мне уже скоро семь десятков, воспитание деток для меня тяжёлая работа, я со своими почти не нянчилась, придётся тебе с завтрашнего дня принимать у меня бразды правления. Танюша, у нас заканчиваются денежки, от твоей тысячи долларов, что выдал тебе Леон, остался пшик. У меня есть ещё немного баксов, как говорит Марк, но и они скоро иссякнут, шесть душ всё же надо прокормить, а экономить баба Фрося давно уже разучилась. Придётся тебе, моя девочка, садиться за швейную машинку, а мне переть опять на толкучку. Американцы тю-тю и нам надо надеяться только на себя.

Фрося явно сгущала краски, но ей было необходимо вырвать Таню из трясины безучастья, а для этого все средства были хороши. Таня машинально выпила порошок, Фрося помогла ей одеться и вывела из дома, шепнув на ходу Анжелке, чтобы присмотрела за детьми.

Глава 48

Фрося вывела Таню из подъезда, та вздохнула морозного воздуха и покачнулась.

— Держись Танюха, всё же февраль, на белорусском языке этот месяц называется лютый.

— Февраль? А какое сегодня число?

— Сегодня уже пятнадцатого февраля.

— Мама Фрося, сегодня ровно год, как наши войска вышли из Афганистана.

— Танюха, ровно пять минут, как мы вышли из дому, давай, никуда не поедем, а просто немного прогуляемся по нашей улице.

Поддерживаемая Фросей, Таня медленно переставляла ноги, глядя на носки своих сапог.

— Танюшка, посмотри какие яркие сегодня на небе звёзды и мороз, похоже, за двадцать будет.

— Да, холодно, может вернёмся домой?

— Сейчас сделаем небольшой кружочек и пойдём в тепло, там детки нас ждут, пора уже ужинать.

— Я не хочу кушать.

— Ты может и не хочешь, а вот детей кормить надо, и пора тебе уже начинать готовить, а то от моей поедухи у них скоро начнётся аллергия.

— Мама Фрося у меня нет никаких сил стоять у плиты, да, и не хочется, мне ничего не хочется, нет, мне хочется умереть.

— Хитренькая, умереть, а мне, что тогда посоветуешь делать, мало того, что у самой сердце по сыну разрывается, так ещё, должна с тобой нянёхаться.

— А ты, брось меня, брось моих деточек, как это сделал твой сыночек.

— Танюха, что ты возомнила из себя несчастную жертву, я не в таких переделках побывала и не пять лет ждала мужа, а двенадцать, и не во вражеской стране его обнаружила, а под бочком у бабёнки, а другого своего мужика похоронила, когда на свет ещё сын его не родился. Ах, что тебе рассказывать, ты же самая несчастная, настолько несчастная, что на детей своих плевать.

Таня остановилась и вдруг встала на колени:

— Мамочка, прости меня, я знаю, что поступаю крайне дурно по отношению к тебе и деткам, но мне очень плохо, очень…

И она обхватила ноги Фроси и зарыдала. Фрося подняла Таню с колен, обняла за плечи и повела быстренько к дому, порошок оказывал магическое воздействие, впервые за почти три недели у неё выплеснулись эмоции. За это время пока Фрося жила у Тани, взяв на себя всю ответственность за больную женщину и её детей, Фрося заметно сдала. Она похудела и спала с лица, к вечеру настолько уставала, что, как только ложилась спать, тут же проваливалась в сон. Не нужны были никакие снотворные, но очень опасалась за спящую рядом Таню и поэтому посередине ночи резко просыпалась и лежала до утра, уставившись в потолок. До сих пор она, так и не позвонила Стасу, не сходила на приём в органы и в американское посольство и это её весьма тяготило. Судьба Тани и детей полностью легла на её плечи, сил и времени на другое практически не оставалось. В предутренние часы без сна, она часто думала о Марке, о его слепоте, желая представить, чем он сейчас занимается, как обустроил быт и сердце ныло от тоски, вспоминает ли её и насколько она в его планах на будущее. Алесь появлялся у них почти каждый день, быстро обедал, сочувственно смотрел на Таню и убегал на бесконечные свои репетиции, выступления и молодёжные тусовки. Фрося видела какими влюблёнными глазами на него смотрит Анжела и это тоже не могло не тревожить. После посещения врача прошло больше недели, и Фрося заметила, что Таня, наконец, стала выходить из своего полусонного состояния. Она уже вместе с Фросей готовила на кухне, прибирала в квартире, с трудом проглатывала что-то во время обеда, а иногда подсаживалась к телевизору, но по-прежнему молчала. Часто по вечерам Фрося заставляла невестку одеваться и ехать вместе в город за покупками и так просто покататься по Москве, а в ней с каждым днём становилось всё не спокойней. На площадях собиралось большое количество людей, в основном молодёжь и люди среднего возраста и проводили митинги. Было хорошо слышно, как ораторы кричали в мегафоны и микрофоны, к чему-то призывали, за что-то агитировали. Фрося с Таней были далеки от всего этого, но политическая ситуация явно выходила из-под контроля властей. Однажды, когда они возвращались домой, после посещения кипящего города, Таня неожиданно прервала молчание:

— Мама Фрося, а может такое быть, что Аня ошиблась и тот телохранитель не мой Сёма?

— Всё может быть, ведь она с ним не встречалась, это только не проверенные сведенья, но я бы хотела, чтобы это всё же был он, иначе надежды на его спасение в тех жутких условиях почти нет.

— Я тоже хочу…

Фрося напряглась.

— Что ты, хочешь?

— Чтобы он, действительно, остался жив, я хочу ещё раз посмотреть в его бесстыжие глаза и расцарапать ему физиономию.

Фрося проглотила комок, застрявший в горле, но не стала продолжать этот опасный разговор, но с этого дня Таня резко пошла на поправку, и они уменьшили частоту приёма порошков. Прошло ещё три дня, Фрося зашла в квартиру с внуком, которого забирала из детского сада и сразу же услышала стук швейной машинки, а на неё смотрели счастливые глаза Анжелы: