Они вдвоём тщательно буквально их пронюхали и остались довольны, комар носа не подточит, фирменные и только. На этот раз повезёт на базар сразу три пары и это вызывало определённые опасения.

— Танюха, ты должна понять мои страхи, ну, кто поверит, что эти бабульки притаранивают штанишки из-за кордона пачками.

— Фрося, а я слышала, что есть ребята, которые крутятся возле гостиниц и там сбывают и покупают подобные вещи.

— Танюха, так это фарцовщики, они и раньше были, я на эту роль никак не потяну, а тебе не советую этим заниматься, хватит нам и нашего криминала, лучше шей что-нибудь попроще.

Мы, кстати, в следующее воскресенье в Можайск хотим сгонять, будем иногда менять место торговли, чтобы не примелькаться у милиции и скупщиков.

— Фрося, пусть идёт, как идёт, я не смею вас ослушаться, а пока буду сгонять весь материал, что вы мне привезли, ведь скоро наступит тепло и надо будет побольше времени детей держать на воздухе.

— Вот, это правильно, а там и осень наступит и новые заказы от Валерия Ивановича будут, он тоже уже кожей запасается, смотришь и не пропадёшь.

В тот же день раздался долгожданный звонок от Олега.

Фрося буквально влипла ухом в трубку:

— Олеженька, я уже вся истосковалась по тебе, хоть бы позвонил раньше, ведь я себе места не находила.

А может быть ты уже в Москве?

Она с надеждой ждала ответа.

— Нет, моя любимая, я по-прежнему в Мурманске и пока не знаю, когда появлюсь в столице нашей Родины.

Я тоже очень скучаю по тебе, но в силу определённых обстоятельств застрял надолго.

Кстати, штучки твои пригодились, очень они здесь, как ты говоришь, котируются, имей это в виду.

— Олеженька, позвони только заранее, мы и другие нарисуем.

— Хорошо, но я появлюсь в Москве уже только в апреле, взял отпуск на месяц.

— Что-нибудь с детьми у тебя случилось?

— Фросенька, милая, не выпытывай у меня ничего, придёт время, сам расскажу.

И после короткой паузы, тихим голосом:

— У меня нет детей.

Фрося поняла, что она зашла на чужую территорию, куда доступа ей пока нет.

— Олежик, а я перешла работать на четыре часа, хотела вовсе уйти с работы, но Валера устроил такой тарарам, и мы нашли это решение.

Замечу, что обе стороны остались довольны.

— Фросичек, я тоже доволен, когда опять попаду в Москву, у нас будет больше времени, чтобы побыть вместе.

— Олежечек, я безумно скучаю.

— А если бы ты знала, как скучаю я…

После долгих нежных излияний любовники распрощались.

Фрося стелила себе постель и тяжело вздыхала — ну, почему, ну, почему, все её любимые мужчины достаются ей с такими трудностями?!

Почему она вечно должна их ждать или догонять?!

Глава 40

В пятницу после обеда Фрося плотно засела дома.

Она ожидала младшего сына, который по идее должен был появиться в эти часы у неё в квартире, если, конечно, сразу же из аэропорта не понесётся к Тане.

В районе шести вечера повернулся ключ в замке и в квартиру ввалился Семён:

— Мамулька, это я, здравствуй моя миленькая, как ты тут, сегодня чуть дождался, когда самолёт, наконец, приземлится в Москве.

— Сынулька, что-то ты чересчур возбуждённый, обычно это бывает не к добру.

— Мамуль, от тебя никогда ничего не укроется, только скажи, наш разговор может подождать, пока я приму душ, а потом буду одеваться и вкратце поведаю тебе свои последние новости?

Фрося выпустила из объятий натянутое, как струна жилистое тело сына.

— Иди сынок, в душ, куда я денусь, конечно, подожду, что-то моё сердце чует неладное.

— Мамуль, не драматизируй, возьми там сама в моей сумке рыбёху, такого хариуса мне добыли, я для вас с Танькой по штуке привёз.

Семён отправился в ванную, а Фрося открыла его пухлую дорожную сумку.

Наверху, действительно, лежали завёрнутые в плотную бумагу две крупные вяленые рыбины.

Мать взяла причитающую ей и любопытства ради заглянула в глубь сумки — пакеты, пакетики, явно, предназначенные Тане и её девочкам.

Она не стала дальше проявлять свой не здоровый интерес, хотя порадовалась за сына, не крохобор какой-то, едет к женщине, как положено, с любовью и подарками, и глубоко вздохнула — ну, чего он залип на эту Таньку? Хорошенькая, ничего не скажешь, но ведь у него были девчонки гораздо ярче и без паровоза.

Раскрасневшийся после душа Семён появился в зале, на ходу застёгивая пуговицы рубахи:

— Мамуль, у меня там началась настоящая война, как я тебе и говорил мой куратор, профессор Николаев, хочет стать моим соавтором и пустить кандидатскую, что я пишу, сразу на докторскую.

Поверь, я не имею ничего против этого, но он, уважаемый Иван Сидорович, хочет своё имя вписать первым, а меня сделать, вроде, его ассистента.

В случае удачной защиты ему все регалии и почёт, а мне уготована участь пристяжной лошади, сопровождать великого учёного на всякие семинары, симпозиумы и то, думаю не надолго, как только дело коснётся поехать в загранкомандировку, тут он меня и отцепит.

— Сыночек, тебе ведь только двадцать четыре годика, вот и смирись, побудь какое-то время, как ты говорил, младшим научным сотрудником, а чуть позже и дальше шагнёшь.

— В том, то и дело, что не шагну, высосут и выкинут за ненадобностью, а позже и вовсе затрут, чтобы не напоминал о своей значимости в открытиях, а они уже есть, наша лаборатория впереди планеты всей, ну, чтобы тебе было понятно, скажем так, нашего университетского центра.

У нас такая приличная группа ребят собралась, мы все просто горим на этом, а придут седенькие дяденьки и своими загребущими лапками присвоят всё себе.

— Сёмочка, чтобы ты только на этом шею себе не сломал, вашего темперамента мало, у них ведь все рычаги власти, надо, так партию привлекут, а очень понадобится, так и органы.

— Знаю мама, знаю, уже на это мне намекали.

Всё, моя хорошая, убегаю, Танька ждёт.

Через пару минут от сына в квартире остался только шлейф запаха одеколона.

Фрося покрутилась по комнатам, слегка прибралась и присела к телевизору, посмотрела программу Время, и к её радости, после новостей на экране телевизора демонстрировали давно разрекламированную новинку — «Москва слезам не верит».

Фильм захватил её настолько, что все тяжёлые мысли, которые раньше витали в её голове, отступили на задний план.

Нельзя сказать, что сюжет фильма хоть в какой-то мере напоминал её жизнь, но судьба главной героини полностью приковало к себе внимание.

Ведь она не сломалась, оставшись одна в чужом городе с малым ребёнком на руках, а более того, выучилась, сделала карьеру и даже рядом с ней появился симпатичный мужчина.

Да, вот это судьба, не то, что у неё.

Фрося выключила телевизор, вытерла с глаз слёзы умиления после последнего кадра фильма и собралась идти спать, но в эту минуту в квартиру буквально ворвался Сёмка:

— Ах, мамулечка!

Ах, ты моя добрая душа, помогла страждущей женщине избавиться от постигшей её неприятности.

Нашла свои старые связи, оперативненько так всё обтяпала, приласкала, приголубила и дело в шляпе, сыночек её теперь свободный от груза ответственности.

Фрося стояла напротив разъярённого сына и смотрела на его раскрасневшееся от гнева лицо — она знала, она чувствовала, что так приблизительно и будет, ведь это был её сынок, её любимец, которого она читала, как хорошо знакомую книгу.

Фрося не спешила оправдываться, увещевать или пытаться урезонить праведный гнев Сёмки.

Пусть выкричится, пусть даже обольёт грязью, но пусть только не держит в глубине своей души горькую обиду или, того хуже, презрение и ненависть к матери.

Сёмка тяжело дышал и смотрел с отчаяньем на мать.

— Скажи, ну, скажи, почему ты мне не позвонила, почему не предупредила?

Ладно она, глупая курица, всё решила сама за меня.

А ты… как, ты могла предать меня, ведь надёжней друга, чем ты, я даже не представлял, что может быть у меня на земле…

— Сынок, ты выговорился или у тебя есть, что ещё добавить к выше сказанному?

Я не собираюсь перед тобой оправдываться и посыпать голову пеплом, я не вижу здесь своей вины, как и не хочу оправдывать или порицать Таню за содеянное.

Я бы, в свою очередь, могла тебя упрекнуть в том, что ты мало думал о последствиях, когда горел любовным экстазом, хотя Таня обвиняла только себя за произошедшее.

Она корила себя глупышка, что не смогла противостоять твоему натиску.

Семён опустил глаза и нервно поводил плечами, чувствовалось, что он не находит выхода своей злости.

— Успокойся сынок, назад пути уже нет, что свершилось, то свершилось.

Вот, ты, мечешь гром и молнии, а о ней ты подумал, каково ей сейчас, после того, как ты вылил ей на голову подобную же кучу обвинений и, пылая справедливым гневом, покинул женщину с израненной душой, а между прочем, с ещё с не зажившим телом.

Семён вытер слёзы отчаянья, выступившие на глазах:

— Мама, ведь я бы её никогда не бросил с моим ребёнком на руках, всё бы сделал, чтобы они были счастливы.

— Присядь и спокойно выслушай свою умудрённую жизнью мать.

Фрося потянула за собой на диван сына, усадила рядом и обняла за плечи:

— Я говорила Тане, что надо тебя поставить в известность, что это не справедливо по отношению к тебе принимать одностороннее решение, но она была не сговорчивой и собиралась пойти сделать подпольный аборт на квартире, чему я воспротивилась.

Повторяю, я не собираюсь оправдываться сама и обвинять Таню.

Сынок, вы знакомы ещё меньше двух месяцев, вами ещё руководит безумная страсть и, когда вам было проверить на прочность чувства, ведь вы вместе пробыли только несколько выходных дней.