Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 3

Очень даже не мешает загореть и укрепить мышцы, смешно, разве она могла даже об этом задуматься, живя в Поставах, находясь большую часть дня под палящим солнцем и орудая подойником, вилами, лопатой и раскручивая тяжелейший шланг для полива на огороде.

Даже трудно припомнить весь её фронт работ при той жизни деревенской бабы.

В ближайшие дни на даче, она мигом покроется устойчивым загаром, возясь на грядках и палисаднике, и тело быстро нальётся прежней силой и гибкостью, ведь нет лучшей зарядки, чем работа на приусадебном участке, особенно, когда всё делаешь не из необходимости, от заботы о хлебе насущном, а для своего удовольствия, как развлечение.

Фрося поймала себя на мысли, что её просто тянет на дачу, неужели потому, что скоро она будет полноценной её хозяйкой.

Что-то в этом есть, ведь теперь она сможет многое там переделать по своему, не оглядываясь на мнение Розы Израилевны.

Она уже бы завтра укатила в тот райский уголок, быстрей бы подъехала Аня с Маечкой.

Фрося отвлеклась от раздумий и взгляд опять поймал её отражение в зеркале.

Ну, а что, может в скором будущем, поеду на юг отдыхать, не только же Сонечке наслаждаться морской стихией, она ведь тоже вполне может себе это позволить.

Всё, в следующем году они с Сёмкой поедут в Сочи или Ялту.

Так, я ведь ещё далеко не бабка для времяпрепровождения на лавке с вязаньем в руках.

Глаза по-прежнему сияют сапфировым цветом, даже огня добавилось и, пожалуй, есть для этого причина.

В уголках, правда, можно разглядеть сеточку тоненьких морщинок, но для этого ещё надо приглядеться.

Ничего скоро подзагорит, чуть пудры и станет почти незаметно, а с лупой никого к себе не подпустит.

На носу и под глазами совсем мало стали заметны веснушки, но это потому, что в этом году лицо почти не видело солнца, и это явно ей шло и молодило.

Фрося бесстыдно разглядывала свою пышную грудь с наливающимися от смущения сосками, постаралась подтянуть чуть оплывший живот с заметным шрамом, после кесарева сечения, сделанного ей при родах Стаса, отцом Анечки, великолепным врачом Меиром и его несравненной женой Ривой.

Внизу живота задорно курчавился треугольный бугорок светлых волос, а ноги, хоть и чуть полноваты в ляжках, по-прежнему были длинными и стройными.

Интересно, а могла бы она предстать в таком виде перед мужчиной, на которого хотела бы произвести хорошее впечатление… наверно, да, но только чуть позже, надо привести себя в полный порядок, а может всего лишь надо, чтобы этот мужчина захотел её разглядеть.

Подмигнув своему отражению, схватила в охапку с кровати несвежее бельё, чтобы закинуть в стирку и побежала в ванную, отдаться во власть любимому занятию — купанию.

Посвежевшая, будто скинувшая тяжёлый груз последних дней, с приливом новых сил и с желанием изменить ход событий, она вышла из ванной в накинутом на голое тело халатике, вскипятила чайник, и засела за письмо Риве:

«Здравствуй, милая сестричка Ривочка!

Наверное, прошло уже пол года, как я тебе не писала, но я ведь знаю, что наша доченька переписывается с тобой теперь регулярно и она постоянно оповещает тебя обо мне, а, в свою очередь, мне рассказывает о жизни и событиях в твоей семье.

К моменту получения этого моего письма, скорей всего, ты будешь в курсе, какое меня с Сёмкой постигло горе, но ничего не поделаешь, от смерти никто не убежит, а моя мама Клара, в последнее время была очень больна.

Ривочка, я не буду ходить вокруг и около, но многого я тут тебе написать не могу, и всё же, зная твой острый ум, надеюсь догадаешься.

Для тебя не секрет, что я очень не хотела, чтобы Анютка уехала от меня в недостижимую даль, но сейчас, всё с точностью наоборот, она должна это сделать, и как можно быстрей.

В ближайшие дни, они с Маечкой должны приехать ко мне, и думаю надолго, а муж её, похоже, несколько лет будет жить отдельно, и ей не резон его ожидать.

Я не знаю, можешь или нет, ты повлиять на сложившуюся ситуацию, но я уверена, что если сможешь, то сделаешь максимум из того, что от тебя зависит и даже больше, чем я могу даже предположить, и тогда, скоро они окажутся в твоих объятиях, а я этому только хочу на данный момент поспособствовать.

Прости, моя дорогая сестричка, но я не стану в этом письме описывать всю череду неприятностей, которые свалились на нашу голову, что связано на прямую с нашей доченькой, судьба, которой у меня сейчас на повестке дня стоит на первом месте.

Думаю, что после получения моего письма, эта задача и у тебя станет первостатейной.

В своём ответе, будь, пожалуйста, благоразумна, не подавайся эмоциям, ведь они могут пойти только в ущерб для нашей дочери…»

Фрося перечитала несколько раз написанное ею и разозлилась на себя, как я коряво пишу, не то просьба, не то требование, а ведь то и другое в обращении к Риве неуместно.

Ладно, это всё ерунда, не важно как, а главное о чём, и обязательно надо, чтобы Рива обо всём догадалась и моментально отреагировала:

«…Ривонька, прошло без малого тридцать лет, как мы мельком виделись с тобой, с момента, как ты мне вручила в руки судьбу и жизнь нашей доченьки, и теперь я хочу сделать тоже самое, потому что ситуация почти схожая, миленькая, судьба Анечки и её детей зависит сейчас во многом от тебя, спаси свою Ханочку, это не пустые слова, и не забывай, что на её руках ещё два ребёночка, Рита и Мая, которые тоже с радостью обретут новую бабушку, не такую бессильную в решении их судьбы сейчас, какой являюсь я.

Целую тебя, моя хорошая, до конца своей жизни сохраню тепло твоих рук и отзывчивой души, твоя Фрося.»

Слёзы невольно закапали на исписанный листок, так, наверное, плакала Рива, когда писала ей первые послания, после того, как узнала, что её дочь уцелела во время ужасной войны, а руки Фроси её выняньчили и вывели во взрослую жизнь.

А, вот теперь…

К предполагаемому приезду дочери, Фрося решила навести порядок в шкафах, наконец-то до этого дошли руки.

Пора уже было вынести из квартиры одежду и обувь Клары Израилевны, щемило сердце, когда она натыкалась на ту или иную вещь принадлежавшую прежде ей.

Кроме того, неизвестно было сколько времени Аня с детьми проживут у неё и на всякий случай Фрося освобождала место в шкафу для их вещей, чтобы не чувствовали её гости тесноты и неудобства.

Складывая в мешки гардероб мамы Клары, Фрося невольно вспоминала, в чём и когда та, выходила с ней в люди, что носила дома или в чём отправлялась по утрам за неизменной газетой в киоск.

На это занятие и уборку квартиры у Фроси ушло полтора дня, никто за это время не позвонил и не зашёл к ней.

И она радовалась одиночеству, наводя порядок не только в шкафах, но и в мыслях.

На третий день после разговора по телефону с матерью, рано утром без предварительного звонка, заявилась Аня с Маечкой, и на этом спокойная жизнь Фроси закончилась.

Она подхватила на руки сонную и капризную после ранней побудки в поезде Маечку, и окружила её заботой и лаской.

Конечно, очень хотелось поговорить с дочерью, но пришлось это отложить на потом, и может быть, это было к лучшему, пусть Анютка пообвыкнется к новой обстановке в её квартире и не чувствует себя здесь гостьей.

Бабушка забавлялась и кормила внучку с ложечки, несмотря, на немые протесты Ани. Показывала любознательной малышке мультфильмы по фильмоскопу, озвучивая титры, подражая на все голоса героям мультиков, и Маечка от души смеялась.

Вскоре девочка устала, сказалась тяжёлая дорога и бабушка уложила её спать.

Мать с дочерью по старой излюбленной привычке уселись на кухне с большими кружками чая:

— Анюточка, у тебя есть какие-то новости от Миши?

— Мамуль, меня вызывали на приём в органы, там принял какой-то пожилой человек в штатском, задавал мне всякие вопросы, связанные с писательской деятельностью Миши.

Поинтересовался, знала ли я, что он в Москве передал в американское посольство списки отказников, или, как он выразился, списки временно не получивших разрешение на выезд на постоянное жительство в Израиль.

На все эти вопросы я отвечала, что не о чём не знала, и не принимала участие, и даже не догадывалась.

Так отвечать мы договорились с Мишей заранее, если возникнет подобная ситуация.

Потом, он начал меня укорять за то, что я решила покинуть страну, которая меня воспитала, дала образование и предоставила отличное место работы.

Я ему не возражала, только заметила, что мы подали на выезд, только после увольнения Мишы из газеты.

При упоминании об этом увольнении, он, как взорвётся, подскочил со стула, стал бегать по кабинету и кричать, что этот вражеский элемент, то есть Миша, своей статьёй подрывал устои Советской власти, что он всем своим поведением дискредитировал наш гуманный и справедливый строй, а последние его выходки, вовсе носят антисоветский и криминальный характер, и, что на сей раз ему это просто так не сойдёт, что он получит свой срок по закону и сполна.

Сейчас с ним занимаются компетентные люди в центре, и, чтоб я напрасно не обивала пороги их организации в Вильнюсе.

Из этого я сделала вывод, что Миша сейчас находится в Москве и я попытаюсь его здесь отыскать.

— Нет, моя милая, ты этого делать не будешь, ради себя, детей и нас Сёмкой.

Ты, ему ничем не поможешь, а нас заведёшь в такие дебри, откуда трудно будет потом выбраться.

Думаешь, там дураки, не раскопают всю нашу подноготную, а у нас рядом в жизни были одни только бывшие заключённые, да, ксёндз и раввины.

Анюточка, мне тут жить, а тебе надо, как можно быстрей уехать в Израиль.

Ты же, не хочешь оказаться в лагере вместе со своим муженьком?!