Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 3

Не прошло и двух часов, а Волга Марка уже подкатила к воротам такого знакомого для Фроси дома, где нынче проживал с семьёй её сын Стас.

Большой надежды, что сын окажется дома, у Фроси не было, но это её не очень волновало, с ним она недавно встречалась, а хотелось повидаться с невесткой, обнять и расцеловать внуков.

Подъезжая к Поставам, Фрося неожиданно почувствовала, что ужасно соскучилась по своей подружке Оле и подумала, что хоть на четверть часика, но обязательно, заскочит к ней перетереть местные новости.

Во дворе дома их неожиданно встретил Стас с улыбающимся лицом и с красными пьяненькими глазами:

— Мам, Нинка нынче ночью родила девочку, вот, какой я богатый, две девчонки и пацан.

Фрося обняла сына и расцеловала:

— Поздравляю сынок, от всего сердца, здоровья и счастья малышке, и, конечно, родителям.

Она порывисто открыла ридикюль, отсчитала двести рубле, и вручила Стасику:

— Мне некогда за подарками бегать, купи от моего имени то, что вам необходимо.

— Мам, ты в своём репертуаре, швыряешься деньгами, как будто они на дороге валяются, как сама и за что жить собираешься…

— Сынок, за меня не волнуйся, где твои дети, и впусти, наконец, нас в дом, что на улице держишь.

Стас, наконец, увидел стоящих за спиной матери Марка и Риту.

Он сразу же узнал мужчину, с которым встречался недавно на поминках.

Узнал он и девочку, хотя её присутствие здесь было ещё больше неожиданным, чем появление в его доме Марка.

Из кузницы вышли, где они до этого играли, семилетний Вова и пятилетняя Лена.

Дети не бросились на шею к бабушке, а стояли, стеснительно опустив глаза.

Фрося сама подбежала к ним и привлекла к себе, целуя их белокурые макушки:

— Детки, держите подарки — тебе Вовочка пожарная машина, Леночка, а тебе, смотри какая кукла, она говорит Мама, и глазки закрывает и открывает…

Дети, смущаясь, взяли подарки, шёпотом поблагодарили бабушку и убежали обратно в кузницу, продолжать свои игры.

Стас, увидев расстроенное лицо матери, заметил:

— Да, не переживай, ты мать, они не привычные к тебе и не такие шустрые и наглые, как ваши столичные.

Фрося не стала реагировать на последние слова сына, а вошла в дом, встретивший её тяжёлым запахом, идущим от стола, на котором стояли тарелки с недоеденными закусками, несколько пустых бутылок из-под водки и пустые рюмки:

— О, сынок, ты, похоже, всю ночь отмечал рождение дочери.

— Да, тут дружки подскочили, мы и оторвались на славу, за здоровье новорождённой и роженицы грех не выпить.

— А у Нины ты был?

— А чего идти, всё равно не пускают к ней.

Я позвонил, сказали, что всё в порядке.

Марк, видя, что они с Ритой здесь явно лишние, спросил у Стаса, работают ли уже магазины и после утвердительного его кивка, встретился глазами с Фросей:

— Мы прогуляемся с Ритой, я может, где-нибудь кофе попью, а девочка скушает мороженное, а вы тут потолкуйте без нас, два часика тебе хватит…

Как Фрося в этот момент была благодарна мужчине, она и сама чувствовала себя не в своей тарелке.

Когда она раньше заезжала в Поставы, присутствие Нины делало обстановку более тёплой и родственной, а сейчас веяло от сына таким холодом, что впору было развернуться и сразу же уехать:

— Спасибо, Марк, мне и часа хватит, посигналь возле соседнего дома, я забегу к подружке, а оттуда прямо и поедем.

Мать с сыном остались вдвоём.

Фрося стала убирать со стола, а Стас полюбопытствовал:

— Что-то не вразумлю, чего это ты с этим мужиком раскатываешь на его Волге и с какой стати с тобой девчонка Анькиного мужа едет в Москву?

— Стасик, у Ани большие неприятности, арестовали Мишу и при этом, за очень плохие дела, там пахнет антисоветской агитацией…

Дальше Фрося не смогла ничего рассказать сыну, тот с размаху грохнул кулаком по столу, на пол полетели ещё не убранные бутылки, зазвенело разбитое стекло:

— Вот, козёл, так козёл и эта грёбанная дурища хороша, связалась с этим идиотом с перевёрнутыми мозгами!

Стас выкинул вперёд на Фросю указательный палец:

— Ты, во всём виновата ты!

Ты, с неё пушинки сдувала, в рот ей смотрела, умница-разумница, великим дохтором стала, меня ещё чему-то учить она пыталась, а сама докатилась до того, что билетики в кинотеатре продаёт.

Ты, с неё еврейку вдруг решила сделать, плохо как будто ей белорусской было, а теперь она нос от страны воротит, которая ей дала всё, и сытную жизнь, и образование, и место работы…

Скажи, этой овечке, чтобы нос сюда не казала, мне из-за неё не нужны неприятности на работе, я же занимаю руководящую должность, и в партии не последний человек, а тут родственница антисоветский элемент.

Знать её не хочу, пусть уматывает к своим евреям к этим агрессорам, дышать без них будет вольней…

— Стас, остановись, что ты городишь, может в тебе водка говорит, потом пожалеешь о своих словах…

— Я, пьяный?!

Это ты всю жизнь пьяная, не живёшь, а ходишь зигзагами, всё опору ищешь, а как обопрёшься, так обязательно на еврея или еврейку, вон и нового подхватила, весь из себя, куда там нам…

Фрося резко повернулась в сторону сына:

— Щенок, гавкать начал и при этом на хозяина, с руки которого всю жизнь подачки берёшь.

Что, на ноги стал, большим человеком заделался, забыл подлец, кто твоим пальцем по строчкам водил, кто тебе всю душу отдавал, а теперь знать не хочешь, выродок, папино отродье!

Это страна тебе обеспечила сытную жизнь, выучила и престижным рабочим местом облагоденствовала?!

Короткая память у тебя сыночек, а лучше спроси у своего парторга, сколько я ему отвалила, чтоб тебя умника из рабочих в мастера определить.

Запомни, земля круглая, приползёшь, прощу, но никогда этих твоих поганых слов не забуду!

Она схватила свою сумку и, не оглядываясь, выбежала из дому, на прощание так саданула дверью, что эхо разлетелось по всей улице.

К её радости Оли не оказалось дома и это было к лучшему, ей совсем сейчас не хотелось с кем-то встречаться и разговаривать.

Она оставила для подруги подарки и пошла пешком к центру Постав.

Около какого-то магазина увидела машину Марка и облегчённо вздохнула.

Тот только увидел лицо женщины, ни слова не говоря, открыл перед ней двери Волги.

Они молча уселись и продолжили путь.

Дорога от Постав до Москвы казалась Фросе бесконечной.

В машине стояла гнетущая тишина.

Марк отлично видел, в каком состоянии находится Фрося и хоть он не знал подоплёку произошедшего между ней и сыном, но о многом мог догадаться, присутствуя при приёме, оказанном им, этим неотёсанным мужланом.

Поэтому он спокойно вёл машину, проглатывая километр за километром, по давней своей привычке за рулём продолжал анализировать недавнее прошлое и заглядывать в обозримое будущее.

Рита, устроившись среди тюков и коробок на заднем сиденье, мирно посапывала или делала вид, что спит.

Девочка была серьёзна не по годам, Марк мог судить о ней, сравнивая со своими примерно такого же возраста дочерьми.

Разменивая уже не первую сотню километров, Марк всё чаще поглядывал на свою соседку на пассажирском месте, которая сидела отрешённо, как будто глядя внутрь самой себя.

Можно было только догадаться, какая революция происходила в её душе, какие мысли разрывали сердце на части, слезинки одна за другой сбегали по побледневшим щекам.

Фросе больше всего, сейчас хотелось скрыться от посторонних глаз, зарыться лицом в подушку и выплакаться от всей души, сокрушаясь обо всех невзгодах свалившихся за последнее время на неё.

Ах, если бы, только, за последнее время, а то, этих невзгод было столько за всю её незадавшуюся жизнь, по которой она шла напрямик, не выбирая лёгких путей, не боясь оступиться, так мало думая о себе, стараясь максимально обеспечить детей материально, оградить их от забот о хлебе насущном, дать достойное образование, и делала всё, чтобы между собой, у них была дружба и понимание.

Всё получилось с точностью наоборот — мать стала для них не опорой, а назойливой мухой, а по отношению к друг к другу они стали до абсурда равнодушными, и более того, даже враждебными.

Яркий пример — сегодняшний выпад Стаса в адрес любящей его по-прежнему сестры.

Засранец, такого наговорить, и откуда у него такая закосневелая ненависть к евреям, и это в её то семье.

Что повлияло на такого покладистого и уравновешенного парня, каким она его до нынешнего случая считала.

Заделался комунягой, точно, как его папаша, когда пришли в Западную Белоруссию советты, как он гнобил бывших земляков, только за то, что они умели жить на зависть другим, были трудолюбивыми и имели сноровку.

Пусть он спросит у своего легендарного отца, как ему оплатила власть, за которую он горло драл за его подвиги, хорошо ещё, что не сгноили до конца за колючей проволокой.

Ладно, это уже быльём поросло, а сегодня…

Ни Аня, ни Стас даже не вспомнили при разговоре про младшего брата, как будто он и не существует.

Понятно, у них своя жизнь, свои дети, свои хлопоты и, свалившиеся на дочь ужасные неприятности, и всё же…

Никак она не могла сделать скидку на то, что Стас был пьяным, что у него только что родился ребёнок, что он, действительно, боится за свою работу и положение… всё это понятно, но взять вот так, растоптать тридцать лет дружбы между сестрой и братом, и выкинуть её на свалку, только потому, что стала неудобна, и может принести неприятности.

А ведь она не отреклась в своё время от Вальдемара, хотя сколько раз её предупреждали в органах, быть подальше от бывшего ксёндза и дяди предателя Родины.