Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 2

Вот будет умора, когда она увидит нашего Сёмочку, ведь он, как две капли воды похож на тебя.

Фрося из угла ограды взяла веник из прутьев, подмела вокруг надгробия, разрыхлила землю под набирающими силу цветами, перекрестилась и пошла на главпочтамт, звонить в Москву…

Городской почтамт встретил Фросю умиротворяющей тишиной.

В этот утренний час в небольшом душном помещении почти никого не было.

Фрося заказала разговор с Москвой и присела на жёсткую лавку в ожидании, когда её вызовут в какую-нибудь из трёх кабинок.

Ждать пришлось долго, почти час, за это время Фрося сто раз мысленно проиграла начало разговора с матерью Семёна.

Она отвергала вариант за вариантом и всё равно так и не нашла ту подходящую ниточку за которую можно было бы зацепиться, и раз за разом посещала мысль, а для чего она вообще заварила эту кашу…

Не смотря на томительное ожидание голос девушки, вызывающий её в третью кабину для разговора с Москвой, прозвучал так неожиданно, что она вздрогнула.

Фрося резко поднялась с лавки, вошла в тесную кабинку переговорного пункта, сняла трубку и тихо выдохнула:

— Алло, это Клара Израилевна?

— Здрравствуйте, я говоррю с Фрросей?

— Да, это я…

Фрося с удивлением и волнением слушала низкий голос женщины с рокочущей буквой р…

— Уважаемая Фррося, я получила удивительное письмо из Вильнюса от их местного рраввина Пинхаса, в которром он поведал мне, что нашлись следы моего несчастного мальчика и что у тебя есть для меня важные, на этот счёт, сведенья.

— Да, я последняя, кто видел живым вашего сына…

— Рраскажи, рраскажи доррогуша, я не смогла отыскать следы своего рребёнка в течение шести лет, после того, как веррнулась в Москву…

Женщина закашлялась в трубку, голос был не то простуженный, не то прокуренный.

И Фрося с ужасом в этот момент подумала, что как раз шесть лет назад и умер Семён.

Женщина прокашлялась:

— Доррогуша, ррасскажи мне о нём, как он выглядел, какой у него был харрактер, отчего он умерр?

— Вы, меня простите, но я заказала всего пять минут разговора, и поэтому буду говорить коротко.

— Говорри, говорри детка.

— С Семёном я познакомилась в Сибири, где он работал заготовителем пушнины и как-то случилось так, что он подвозил меня на своей рабочей машине в местный районный центр.

Мне трудно и неудобно об этом говорить, но вскоре после этой поездки у нас зародились друг к другу любовные чувства.

К сожалению, наши отношения с ним длились недолго, в апреле пятьдесят седьмого, он неожиданно покинул те места, никого не поставив в известность о причине поспешного отъезда.

Семён оставил мне прощальное письмо с некоторой долей надежды, многочисленные подарки и большую сумму денег.

Я тут же кинулась на его розыски, узнав от местных врачей, что у него зашевелился осколок и открылась тяжелейшая рана в районе сердца, которую он получил во время войны…

Простите меня, но я не могу продолжать подробно рассказывать, заканчивается время, меня предупредили, что осталась всего одна минута, поэтому вкратце — по дороге я выяснила, что беременная, искала его в Москве, а нашла в Киеве ещё живого, но через сутки он умер на моих руках, не произнеся ни слова, а только посмотрел на меня в последний раз своими печальными влюблёнными глазами…

И я тогда поклялась, что оставлю по нему след на земле.

У меня есть от него ребёнок, его сын и ваш внук, которого тоже зовут Семёном.

Я похоронила вашего сына здесь в Поставах…

Фрося вдруг услышала в трубке едва сдерживаемые рыдания, хриплый кашель и сквозь них сдавленный голос:

— Деточка, прриедьте ко мне, умоляю тебя, прриедте…

Фрося не успела ничего ответить расстроенной женщине, их разъединили.

Подбежав к девушке на коммутаторе, попросила вновь их соединить, но та ответила, что надо опять ждать пока дадут связь с Москвой и что Фросе ещё повезло, что она достаточно быстро получила этот разговор, а сейчас уже вовсю рабочий день, и ждать можно и два часа, а можно и вовсе не дождаться.

Нет, столько ждать она не может, да и к чему…

Что она ещё сможет добавить к вышесказанному, а тем более по телефону.

Клару Израилевну ей было откровенно жалко, кто его знает, может зря они вскрыли затянувшуюся уже с годами рану, а теперь она кровоточит и, наверное, не меньше, чем у Ривы…

Что же делать, что же делать?!

Что делать — будто не знаю, что делать, надо срочно ехать в Москву!

Вся погружённая в нахлынувшие мысли, вспоминая все детали разговора только что состоявшегося с матерью Семёна, Фрося вышла уже наружу, но вдруг резко развернулась и вернулась на почтамт.

Она попросила у служащей бланк для телеграммы.

Возникшее решение ехать в Москву вдруг для неё стало неотложным делом:

«Анюта, срочно вышли домашний адрес бабушки Сёмки, возьми у Пинхаса.»

Оплатив срочную телеграмму, отправилась быстрым шагом домой, надо было собираться в Москву.

Сёмку она отыскала в огороде, где он с радостными криками гонял длинным прутом кур, что бы они не выклёвывали семена из грядок.

Такие обязанности на него возложила мама и он их с удовольствием выполнял, и даже чересчур усердно.

Фрося улыбаясь, позвала:

— Сёмушка, Сём, идём домой, поговорить надо, и покушаем вместе.

Тот оглянулся на голос матери, кинул уже не нужный прут и побежал в её объятия.

В последнее время они так редко вместе обедали и разговаривали, маме всё было некогда в вечных заботах о хозяйстве:

— Мам, я ел булку с земляничным вареньем, тётя Оля дала нам целую мисочку.

Если хочешь, я с тобой посижу, а давай и тебе намажу булку этим вареньем, вкусно.

Фрося подхватила сына на руки, прижала к груди и стала покрывать поцелуями его жёсткие чёрные кудри:

— Сёмочка мой, какой ты Сёмочка…

— Мам, ну, мам, что ты в самом деле, я что маленький…

— Ах, сыночек, ты для меня останешься маленьким до конца моей жизни.

Вскипятив в чайнике воду, Фрося подсела к кухонному столу, Сёмка к этому времени весь, перемазавшись вареньем, намазал маме большой кусок батона:

— Кушай мамочка, правда, вкусно, я тоже ел, только без чая, молоком запил.

Боже мой, пять лет ребёнку, а такой самостоятельный, конечно же, матери вечно некогда, хозяйство, базар, готовка, уборка, стирка… — не жизнь, а сумасшедший дом, а ребёнок, как трава в чистом поле.

Нет, надо срочно что-то менять и ради ребёнка, и ради себя, силы уже не те, да, и кому это по большому счёту сейчас необходимо.

Ей точно уже нет, а вон, Нинке надо, так пусть и корячится вместо меня на этом хозяйстве, в срочном порядке нужно будет во всё её посвятить.

Фрося лукаво взглянула на мальчугана:

— Сёмчик, а хочешь куда-нибудь со мной поехать?

— Мам, в Вильнюс к Аньке?

Глаза у мальчика радостно заблестели.

— Нет, малыш, ни к Ане и не в Вильнюс, а поедем с тобой в Москву.

— В Москвууу…

— Да, решено, едем в Москву, а что не хочешь?

Фрося с улыбкой взглянула на мальчика:

— Ещё, как хочу, к Ленину пойдём и в эту, киностудию…

— Куда?

— Ну, у тёти Баси по телевизору видел, было написано — киностудия имени Горького.

— А ты, что читать умеешь?

— Да, умею, мне вначале тёти Олины Петька с Катькой показали буквы, а потом тётя Бася играла со мной в школу.

Она сказала Аньке, чтобы та купила мне азбуку, букварь и карандаши.

Анька в тот же день купила и мы с тётей Басей занимались по нескольку раз в день, когда не было кинчика по телевизору.

Мам, знаешь, как интересно составлять из букв слова…

Мамуль, правда, тётя Бася хорошая?

— Она то, очень хорошая, а я вот не очень, даже и не знала, что ты уже читать и писать умеешь.

— Неа, писать почти не умею, тётя Бася говорила, что у меня получаются одни каракули, она смеялась и говорила, что я вожу рукой по бумаге, как курица лапой.

Жаль, я там забыл у них в Вильнюсе, мои карандаши и книжки.

Мне Анька ещё купила книжку, называется теремок, там такие здоровские картинки.

Ну, всё, это уже слишком, к чёрту всё это хозяйство, совсем обалдела, так закинуть ребёнка.

С тремя малыми и то лучше справлялась, хотя, что там, ведь Вальдемар рядом был и с ними занимался.

Андрей ведь тоже уже в пять лет читал и писал.

— Собирайся, пойдём в город, вымой мордочку и переодень штаны с рубашкой, купим тебе книжки, карандаши, альбом для рисования и тетрадки.

Надо ещё что-нибудь из одёжки приличное прикупить, ведь в Москву поедем.

— Мам, а когда?

— Наверное, завтра, сегодня уже не успеем.

Домой они возвращались с полной сумкой покупок.

Сёмка от восторга и нетерпения не мог спокойно идти рядом, он то хватал Фросю за руку, то забегал вперёд, подпрыгивал и болтал без умолку, Фрося только улыбалась, любуясь сыном, так напоминающего своего отца.

Ещё издалека возле своего дома, увидела отходящую от их калитки почтальоншу:

— Надь, а Надь, мне что-нибудь есть?

— Конечно, есть, я тебе телеграмму принесла из Вильнюса.

Фрося с волнением развернула телеграмму:

«Калужский переулок 38 квартира 6 жду новостей Аня»

Молодчинка Анютка, как хорошо, что оказалась дома, в нужный момент получила мою телеграмму, вот и адрес.

Теперь только осталось дождаться Стасика, переговорим с ним и завтра можно отправляться в Москву.