Один осколок и сейчас сидит где-то рядом с сердцем, а так всё зажило, как на собаке, слух правда начал возвращаться только через месяца три. Потом опять фронт, но уже не штрафбат, а в роте связистов, всяко бывало, но войну закончил в сорок пятом в Чехословакии, без новых ранений и без особых наград. Война закончилась, а куда податься не знаю, поехал в Москву, думал легче будет устроиться. А куда устроишься, специальности то никакой, образование одни коридоры, а тут ещё наши блатные меня срисовали и опять малина, опять воровские налёты. А душа больше не лежала к этой романтике, ведь понимал, что обязательно где-то проколюсь, и что, опять тюрьма, лагерь…

Вот, я и рванул через всю страну в места, где можно от всех спрятаться, начать новую жизнь. Приехал в эти края, поменял кучу работ, выучился на шофёра и уже шесть лет работаю заготовителем пушнины. Я прикипел душой к этим местам, к этой природе, к этим людям, люблю тайгу, люблю свою ЗИСоньку, днями бывает разъезжаю по этим дорогам, чаще всего без попутчиков и нисколько этим не тягощусь. И вот, впервые рассказываю свою историю, при этом, почти незнакомому человеку, но я сразу понял, что тебе можно доверять, и вверять свою судьбу. Я уверен, что и твоя история жизни далеко не сахар, но если захочешь, расскажешь на обратном пути, а сейчас выезжаем на основной тракт, километров через десять будем в Сосновске, не Москва, но и не наш посёлок.

Глава 71

Незаметно для Фроси машина, разбрызгивая лужи, въехала на окраины Сосновска.

Сибирский районный центр почти ничем не отличался от Постав, одноэтажные дома вскоре сменили двух и трёхэтажные. Семён предложил вначале справиться с его делами, а потом он поможет Фросе сделать её покупки, как-никак он здесь всё знает, да и постережёт от местных воришек. Фрося из кабины машины наблюдала, как везде радушно встречают Семёна, люди улыбались ему навстречу, хлопали по плечам и от души смеялись его бесконечным шуткам. Довольно быстро он справился со своими задачами и переключился на Фросины.

Действительно, с помощью Семёна, она достаточно быстро прикупила необходимое из того ассортимента, что нашла в местных магазинах, ничего особенного, но на зиму её муж, сын и она сама стали более или менее одеты и обуты. Покушав в уютном ресторанчике, где её кавалер очень галантно ухаживал за дамой, они не мешкая, отправились в обратную дорогу, путь то не близкий. Свернули с основного тракта уже с наступающими ранними осенними сумерками. Стал накрапывать дождь и капли его звонко и усыпляюще барабанили по крыше машины. Семён включил фары, которые освещали только петляющую дорогу и выхватывали из темноты раскоряченными чудищами подступающие близко к машине деревья. Под монотонный рёв мотора и шум дождя Фрося незаметно задремала. Через какое-то время её разбудил голос Семёна:

— Нет, подружка, так не пойдёт, прекрати спать, а иначе я вслед за тобой заклюю носом и моя ЗИСонька впишется в тайгу. Ты, так сладко посапываешь, что и у меня глаза начали слипаться. А главное, мне же не терпится послушать твой обещанный рассказ о себе…

Женщина встрепенулась, сон мгновенно отступил, мысли вернулись в далёкое и не столь прошлое…

Фрося не понимала почему, но ей самой нужно было выговориться, кроме Вальдемара, Рувена и того, другого из прошлого Алеся, она никому никогда не открывала душу, ей захотелось поведать кому-то обо всём без утайки, и даже, никому-то, а именно вот этому, только что встреченному мужчине, к которому сразу почувствовала симпатию и доверие:

— Ах, Сёма, разве можно сравнить твою полную событий жизнь, с моей тусклой…

Моё детство и девичество прошло в глухой деревне, кроме школы, в которую мы бегали за четыре километра, однообразная жизнь в небольшом домике, где у родителей кроме меня было ещё три старших дочери. Я с ранних лет привыкла работать на огороде и ухаживать за скотиной. Наша семья в деревне была пришлая и наверное самая бедная. Отец мой не был пьяницей, но ужасный романтик, всё хотел разбогатеть, поэтому уехал в Варшаву, где следы его пропали. Так я дожила до восемнадцати лет, а потом…

И Фрося войдя в повествование, начала рассказывать, практически чужому человеку, все перепитии своей жизни с момента приезда в Поставы и до этих пор…

Она не испытывая особого смущения поведала даже о том, как она в браке со Степаном не познала радости женского интимного счастья и только Алесь смог разбудить в ней это несравнимое ни с чем чувство, и во многом поэтому она поехала сюда к нему на другой конец света, наверное, принимая их страсть за возвышенную любовь. Все двенадцать лет разлуки она боготворила Алеся в мыслях, ни одного мужчину даже представить не могла на его месте, хотя претендентов было предостаточно, но она их отметала без раздумий. А вот сейчас не может в себе разобраться, нет, не потому, что он связался с другой женщиной, просто она не видит в нём прежнего Алеся, благородного и возвышенного, гордого и целеустремлённого. А может быть, он таким и не был… Просто, очень может быть, что в своём одиночестве, она нарисовала себе этот образ. Хотя, что там говорить, за три года, что они были вместе, Алесь ни разу не дал усомниться в своей любви к ней и в своём благородстве.

Конечно, могло так случиться, что долгие годы проведённые в лагере сломали его морально, он ухватился за первую попавшуюся юбку, которая посулила сладкую пищу и постель:

— Ах, Сёма, Сёма, вот распустила с тобой нюни, а всё потому, что не могу сама теперь разобраться, в своих чувствах к нему нынешнему, а может такое быть, что и в прошлом ошибалась. Ведь ничего из того, что я о нём напридумывала, он и проявить не успел.

Оглядываясь назад, я отлично понимаю, что все его благородные поступки были продиктованы силой обстоятельств, но одно бесспорно, он меня тогда любил…

Фрося в сердцах тряхнула головой, будто отгоняя наваждение, вернулась в своём рассказе к своим тяжёлым родам, о том, как молодые врачи Меир и Рива спасли ей и сыну жизнь. Вдруг по щекам потекли слёзы. Она перешла к рассказу о Анечке.

— Я могу долго говорить о моей ни с кем несравнимой доченьке, из-за которой, вынуждена была всю войну отсидеть в деревне, куда наезжал ко мне Алесь, где мы жили, как муж и жена, даже сыночка смастерили… Фрося впервые, с момента, как стала выворачивать душу наизнанку перед Семёном, засмеялась:

— Вот с этим Андрейкой, я и приехала сюда к его папе, ему уже скоро четырнадцать лет…

Рассказ получался сбивчивым.

Фрося перескакивала от одного события к другому, то, несясь стремительно вперёд, то, неожиданно возвращаясь обратно, размышляя вслух, насколько всё было, сделано правильно или не очень. Постепенно она подбиралась к сегодняшнему дню.

И, по мере приближения к событиям развернувшимся в Таёжном, начинала осознавать, что вряд ли её поступок можно оправдать.

Ведь она сорвалась с насиженного места, раскидав по чужим людям ещё далеко не взрослых детей.

И как теперь объяснить Андрейке скоропостижный отъезд обратно в Поставы. И как оторвать от только что обретённого отца, про которого она прожужжала ему все уши.

За время всего рассказа Семён ни разу не перебил её, не задал ни одного встречного вопроса, не торопил и не уточнял, просто слушал, иногда мыча себе что-то под нос. Своим рассказом и размышлениями Фрося как будто просила совета, как будто ждала одобрения или несогласия, ведь даже раввину Рувену, она так не раскрывала душу. Неожиданно Фрося замолчала, у неё появилось не приятное чувство, что выкачали весь воздух из груди, ей не стало легче, а наоборот все её поступки за последнее время показались один глупей другого. И, тут неожиданно Семён разразился своим неповторимым смехом:

— Фросенька, я таких геройских баб отродясь не встречал, вряд ли найдёшь вторую, кто мог бы сравниться с тобой по жизненной сноровке, по умению принимать мгновенно судьбоносные решения, ты ещё говоришь о благородстве Алеся, да, он тебе в подмётки не годится, и сюда приехала правильно, а иначе жила бы в мире иллюзий, ждала, и неизвестно дождалась бы ещё своего благородного пана.

А если бы даже дождалась, я далеко не уверен, что в нормальных жизненных условиях, вы нашли бы общий язык.

Что вам мешает сейчас зажить дружной семьёй?!

А раз ты осталась, приняла его под свою крышу, значит на что-то надеешься…

Нет, тебе советники не нужны, ты всегда слушала только своё сердце, слушай и дальше…

Я буду последним дураком, если попытаюсь тебя соблазнить, хотя мысли эти у меня зародились сразу, как только тебя увидел, в тот же миг, как взглянул в твои глаза почему-то подумал, вот она, та, которую я искал всю жизнь. И, ещё большим буду идиотом, если начну давать тебе советы, но знай, на Сёмку, ты можешь всегда положиться, как на самого верного друга, а придёшь в объятия, сделаешь самым счастливым человеком на земле.

Глава 72

Разбрызгивая лужи, разрывая темноту фарами, ЗИС подъехал к дому Аглаи. Шустрый Семён помог Фросе занести сумки во двор, махнул на прощание рукой и скрылся в темноте ночи. Женщина ещё какое-то время прислушивалась к утихающему вдали рёву машины и к стуку своего сердца. Неизвестно сколько бы она так стояла, но на шум из дому и времянки вышли обитатели, чтобы приветствовать Фросю, и помочь ей донести тяжёлые сумки. Аглая не стала докучать подруге вопросами, оставив это на завтра и Фрося очутилась в уютном своём домике в компании мужа и сына. Андрейка радовался обновкам, примеряя их, беспрестанно рассказывал маме о школе, об учителях и о том, как они с папой интересно проводят время за занятиями по истории, географии и языкам. Алесь же не в пример сыну помалкивал, кидая на жену подозрительные взгляды. Отправив сына спать, Фрося с Алесем уселись почаёвничать. Выслушав короткий рассказ жены о поездке, мужчина неожиданно, ехидно заметил: