Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 1

— Анюточка, ах, Анюточка, помолчи немного, придёт время и ты сама во всём разберёшься, возможно, и в моей жизни тоже, я сама в ней никак разобраться не могу. А пока мы должны решить с тобой главный вопрос, ехать нам в Вильнюс или нет, что бы совершить там, в синагоге, так называется еврейская церковь, обряд посвящения в женщину, так объяснил мне раввин. Он сказал, что все еврейские девочки достигающие двенадцатилетнего возраста проходят этот обряд.

Собственно говоря, поэтому я и завела с тобой сегодня этот разговор, ведь чуть больше, чем через месяц твой настоящий день рождения…

Фрося внимательно посмотрела на дочь, она сама окончательно ещё не решила, хочет или нет этой поездки, этого ритуала, этой встречи девочки с представителями её народа, но где-то в глубине души она понимала, что в будущем это сыграет значительную роль, а что в жизни Ани, так это точно. Фрося поднялась, собрала оброненные на кровать золотые украшения, завернула их в прежний свёрток и положила в ту же выдвижную полочку комода. Все её движения стали медленными, она не хотела торопить девочку, ведь не часто детям такого возраста приходилось решать такие не детские задачи. Аня перебирала цепочку на шее, рассматривала эту странную звёздочку и всё не решалась ответить матери, хотя ответ у неё был готов сразу. Наконец Фрося посмотрела на дочь в упор:

— Анюточка, пора тебе уже ответить мне, ведь я тебя не неволю, но ты сама должна на этот раз принять решение.

Аня подняла широко распахнутые глаза и тихо ответила:

— Мамочка, я хочу поехать…

Накануне своего настоящего дня рождения Аня вместе с мамой отправилась в Вильнюс. О маршруте и цели поездки кроме них знал только один Вальдемар. Нельзя сказать, что он одобрительно отнёсся к этой затее Фроси, впрочем, как и ко многим другим, строптивая невестка выслушивала внимательно старика, но часто делала по своему. Он считал, что прошло уже много лет, девочка воспитана в традициях советской семьи и приобщена, в какой-то мере, к католицизму. Она знает несколько молитв, хотя в открытую религиозность не проявляет, следуя его совету, боясь последствий, о которых он всё время напоминает детям. А тут ещё иудаизм на голову девочки, которую в школе кормят совсем другой идеологической пищей. Но с Фросей спорить бесполезно и старик прекратил выражать своё несогласие, только посетовал, что совсем потерял авторитет и придётся с этим уже смириться, не его сейчас время. Аня чуть дождалась, пока они отправятся с мамой в большой город, каким в её приставлении был Вильнюс.

Ведь до сих пор она никуда дальше Постав не выезжала, да и куда было?! Какие-то родственники у них были, но они жили за границей и об их судьбе им ничего не было известно. Через четыре часа поезд кряхтя подошёл к вокзалу. Нетерпеливая Аня чуть дождалась этого момента. На этот раз Фрося смело сошла на перрон и взяв в одну руку ладонь дочери, а в другую объёмную сумку, уверенно зашагала к стоянке такси. Комфортабельная «Победа» быстро доставило их по знакомому уже маршруту к синагоге. Летом светает рано и поэтому к их приходу служба в синагоге давно уже началась. Мать с дочерью вынуждены были ждать снаружи конца службы, внутрь их естественно не впустили.

Не положено женщинам находиться в главном зале храма, а тем более не еврейкам, что им на входе и объяснили. Аню это возмутило до глубины души и она уже сожалела о своём решении приехать сюда:

— Мамочка, как это так, мы что второй сорт или даже третий? Мало того, что не еврейки, так ещё и женщины…

Фрося только улыбалась, в прошлый приезд ей многое стало известно от раввина Рувена о еврейских традициях:

— Успокойся девочка, со своим уставом не лезут в чужой ряд. Я уже это проходила, а моё положение, когда я приехала в первый раз сюда, было куда сложней…

Служба закончилась, раскрылись двери и на улицу стали выходить люди, как и в прошлый приезд Фроси, среди прихожан были одни мужчины, всё в тех же смешных шапочках. Аня поняла, что это и есть евреи, люди с которыми она по рождению связанна корнями. Это были в основном пожилые люди, многие с книжками в руках. Они громко переговаривались на непонятном языке, который был совершенно непохож на английский, уже изучаемый ею в школе. Фрося подняла свою тяжёлую сумку, взяла за руку дочь и пошла к знакомой боковой двери и смело постучалась. На пороге появился улыбающийся, значительно постаревший раввин Рувен. К радости Фроси, он сразу же узнал её.

Старый раввин сердечно поздоровался и пристально вгляделся в лицо рядом стоящей с ней девочки… Не робкая Аня оказавшись под этим внимательным, изучающим её взглядом, смутилась и опустила глаза:

— Входите, входите… Сколько же это лет прошло с той нашей памятной встречи и что на сей раз привело сюда красавицу маму и её милую дочь?

Фрося не ответила, а многозначительно посмотрела на пожилого человека, который без слов обо всём догадался. Дело в том, что зайдя во внутрь, Фрося увидела тот же, что и в прошлый приезд, большой стол, за которым сидело несколько пьющих чай евреев, не сняв своих диковинных шапочек.

Они поздоровались с вошедшими на своём языке, это было хорошо понятно по их кивкам и улыбкам. Рувен быстро переговорил с ними на своём языке и те распрощались, по-прежнему улыбаясь гостям, покинули комнату. Пожилой человек усадил новых гостей за стол, налил им чаю из того же самого пузатого самовара, как и в прошлый давний приезд Фроси, как и тогда подвинул вазочки с печеньем, при этом, не сводя ласкового взгляда с Ани:

— А-шейнэ идише мейдул…

Как будто про себя произнёс раввин и пояснил для гостей:

— Я сказал, что очень красивая еврейская девочка…

И обратился к Ане:

— Пей, майнэ таерэ тэй, пей, моя дорогая чаёк и угощайся сладостями, а мы пока поговорим с твоей мамой… Я не забыл, тебя зовут Фрося?

Женщина в ответ подтвердила кивком.

— Ну, расскажи о причине вашего приезда, чует моё сердце, что на сей раз, ты появилась у меня по другому случаю, чем в прошлый раз…

И Фрося поведала раввину про цель их визита:

— Уважаемый Рувен, я всё рассказала девочке о её происхождении и о том, как она попала в мои руки.

У меня нет никакого тайного смысла, благодаря вашей помощи, моя семья очень хорошо стоит на ногах, просто так повелело моё сердце. Я ей всё поведала, но ни к чему не принуждала, она сама изъявила желание сблизиться со своим народом, а я этому препятствовать не буду. Уважаемый раввин, мы бы очень хотели узнать, можно ли сейчас в связи со смертью вождя народов, выяснить что-нибудь о судьбе Ривы?…

Это ведь несправедливо, что она до сих пор не знает, что её дочь жива, хотя я этого и очень страшусь, для меня потерять Анечку, почти равносильно смерти…

Фрося, положила на свою ладонь кулон, висевший на цепочке на шее у Ани и показала Рувену:

— Моей девочке сегодня исполнилось двенадцать лет, мы специально приехали в этот день, как вы мне и говорили почти пять лет назад.

Для того, что бы отметить этот праздник, я привезла свеженькие продукты со своего огорода, со своего погреба, из-под своей коровы и только вчера зарезанных курей… Вы не волнуйтесь, сало я не стала брать с собой, я ведь узнала у ксёндза, что евреи свинину не едят…

Фрося ещё не успела договорить, как раввин опять зашёлся своим звонким заливистым смехом на высоких нотах, он гоготал так же, как и в ту первую их встречу. Он опять вытирал ладонью слёзы со щёк и глаз, выступившие в изобилии:

— Вот что, мои дорогие, сейчас вы пойдёте куда-нибудь погулять, если хотите, то можете остановиться у хорошо тебе знакомого Ицека. Он живёт теперь в квартире Соломона, а тот уже два года, как умер, да будет благословенна о нём память. Сейчас ступайте с миром и приходите в пять вечера, а сумку с продуктами забирай к Ицеку, а тут мы сами всё приготовим, будет праздник.

Чтобы скоротать время и заодно навестить старого хорошего знакомого, Фрося с Аней отправились в гости к Ицеку. Они смело постучались в знакомую Фросе дверь квартиры, где раньше жил старый Соломон, а теперь проживал его внук. Мать с дочерью хорошо помнили, как он тепло к ним относился, когда наезжал в Поставы.

Дверь открыла молодая, но весьма не симпатичная женщина. Не трудно было догадаться, что это и есть жена Ицека. У неё был широкий нос, толстые губы, круглый подбородок, а в выпуклых сонных глазах при виде гостей, отразилось удивление и недовольство. Женщина была неряшливо одета, выпирающий на засаленном халате живот, говорил о том, что она беременна. Фрося стоя на пороге, попыталась объяснить, кто они и к кому пришли, но та не впускала их в дом, подозрительно оглядывая, явно подыскивая повод выпроводить непрошенных гостей.

И когда Фрося уже собиралась развернуться и уйти, из-за плеча жены вдруг выглянул Ицек. Он доброжелательно заулыбался гостям, что-то гневно сказал на своём языке неприятной женщине, а та, не осталась в долгу и Фрося с Аней стали присутствовать при семейном скандале, явно разыгравшемся из-за них. Фрося подняла свою тяжёлую сумку и развернулась, чтобы уйти, кивнув дочери следовать за ней, но Ицек поспешно отодвинул в сторону свою сварливую жену, взял за руки гостей, и завёл в квартиру. Чувствовалось, как ему неприятно и стыдно перед гостями за поведение жены.

Он усадил их на диван и поинтересовался о цели визита, и чем может помочь. Фрося сообщила ему о причине, заставившей их зайти к нему в дом, и зачем они приехали, что им нужно скрасить время где-то до пяти часов вечера, а затем им следует явиться в синагогу на торжество.

— Ицек, нам возможно нужно будет переночевать одну ночь и я готова за это заплатить.

На что Ицек протестуя, замахал руками:

— Бог с тобой Фросенька, о чём ты говоришь, заверяю, что у нас хватит места для вас и я буду очень рад оказать эту услугу, а о деньгах даже слышать не хочу.