Мы находимся в очень затруднительном положении, нас ждёт, по всей видимости, голодная зима, а, что мы будем весной садить на огороде, я ума не могу приложить.

Собственно говоря, поэтому я и приехала в Вильнюс, чтобы обратиться к евреям за помощью, и очень надеюсь её получить…

Всё это она говорила очень быстро, сбиваясь и поправляясь, что-то уточняя, и добавляя к прежде сказанному, Рувен сидел, подперев бороду рукой, качал головой в такт её рассказу, и не сводил своих мудрых и печальных глаз с лица Фроси, и та не понимала, одобряет он её, порицает или просто вежливо выслушивает.

И она вдруг замолчала, как будто выпустила пар, и опустила голову, чувствуя, что как-то не так всё передала, и может быть, и не надо было вовсе всё рассказывать, утомлять пожилого мужчину своим совсем не интересным повествованием, а тем более жаловаться на трудности жизни человеку, который сам столько пережил и неизвестно, каково ему и сегодня живётся…

Глава 35

Повисла гнетущая тишина, даже было слышно, как где-то капает монотонно из крана вода. Наконец раввин с шумом выдохнул воздух, и спросил:

— А какую помощь ты хочешь от меня получить, может денег за твой героический поступок или желаешь, что бы мы забрали девочку, и облегчили ваше существование, убрав один рот?…

А, может ещё что-то, о чём ты не договариваешь?…

Фросю будто стегнули кнутом по сердцу, плеснули кипятком в лицо, сыпанули песка в глаза — она вскочила на ноги и поспешно стала натягивать свой полушубок, от волнения не попадая руками в рукава.

Раввин быстро приблизился к ней, положил руки на плечи и с силой усадил обратно на стул:

— Не кипятись, давай во всём разберёмся, я понимаю, ты не на исповеди у ксёндза, но я тоже не человек с улицы и являюсь по вашему святым отцом. Так, что, будь добра, не бушуй, а доверься, если пришла ко мне, а иначе будешь с этим жить всю жизнь, что не использовала выпавший тебе шанс.

В гетто, кто не цеплялся за свой последний шанс, погибали, а жизнь это самое дорогое, что нам даровал господь. А ты спасла одну такую жизнь и может быть кому-то дала этот шанс найти свою кровинушку. Давай начнём с конца на этот раз…

Фрося, смело посмотрела прямо в глаза присевшему напротив пожилому человеку и заговорила запальчиво, с обидой в голосе:

— Нет у меня лишнего рта в семье, все, слава богу, сыты, одеты и досмотрены. Сейчас конечно тяжёлые времена, но я найду выход, мои дети будут не хуже других, а может быть и лучше многих устроены в жизни…

Да, я хотела бы выяснить судьбу родителей Анечки, было бы справедливо вернуть им тот шанс, о котором вы мне говорили. Хотя, я так прикипела к ней душой, что она для меня ничем не отличается от моих сыновей, я даже представить не могу себе, что придётся с ней расстаться…

Вдруг она подскочила и сорвала с головы платок и стала распускать свою великолепную косу, скидывая одновременно с ноги валенок, помогая себе второй ногой. Раввин Рувен смотрел на эти действия молодой женщины с широко раскрытыми глазами и открытым ртом, даже в горле у него что-то забулькало.

Наконец Фрося вытащила из глубин густых волос брошь и положила на стол напротив раввина, а затем, оторвав стельку валенка, вытащила золотую монету и положила рядом. Оцепенение спало с Рувена, и он разразился таким звонким заливистым смехом, что зазвенели даже рядом стоящие пустые чашки.

Он пытался сквозь хохот что-то сказать Фросе и не мог. Старый еврей махал руками и гоготал. Слёзы, обильно выступившие на глазах, текли по щекам, он не успевал их вытирать. Развеселившийся раввин промокнул слёзы ладонью и смог, наконец, успокоиться, и резко перестал смеяться…

— Ах, моя девочка, ах, хитрюша, я же сразу понял, что ты не спроста пришла сюда, а куда тебе с этим можно было ещё пойти?!

Не выдержал, и вновь залился смехом. Но, увидев, что Фрося опять начинает сердиться, прекратил неожиданно смеяться, ещё раз посмотрел на золото и заговорил уже серьёзно:

— Спрячь свои чудесные волосы, не гоже в таком виде находиться в божьем храме, тем более, в присутствии мужчины, хоть и такого старого, как я. Обуй валенок, ножка замёрзнет и поведай об этих вещах, для чего ты мне их показала, хотя конечно я догадываюсь, ведь к еврею пришла…

Он усмехнулся вслед своим ироническим словам.

Фрося, привела себя в порядок и на этот раз без утайки поведала о происхождении этих и других золотых вещей.

Она доверчиво рассказала раввину, как они попали к ней, как она их хранила всю войну и какой совет ей дал старый Вальдемар, поэтому она, собственно, здесь и находится. С волнением рассказала ещё про цепочку с маленькой шестиконечной звёздочкой и о том, что Рива просила сохранить эту вещичку для Ханочки, со слезами повторив прощальные слова несчастной матери.

Раввин растроганный рассказом Фроси пожевал губами и поинтересовался у молодой женщины, есть ли у неё, где остановиться в Вильнюсе. Узнав, что нет, помотал негодующе головой, пожурил за её безалаберность, заодно вспомнив нехорошим словом ксёндза, пославшего её в такую авантюрную поездку, приступил к делу:

— Ладно, девочка моя, все мы умные задним умом, в конце концов всё получилось, как должно. Создатель привёл тебя ко мне, а я сделаю для тебя всё, что в моих силах…

И так, сейчас я тебе напишу записку к старому Соломону, он живёт здесь недалеко. Я попрошу, что бы он предоставил тебе постель и стол. Ему же отдашь своё золото, можешь не волноваться, он сделает для меня всё в лучшем виде, думаю к вечеру ты получишь деньги.

Подумай только, куда ты их спрячешь, это будет порядочная пачка. Утром зайдёшь сюда и мы ещё с тобой поговорим… Правильно тебе сказал твой ксёндз, евреи не ограбят, если только немного обманут…

Так вот, тебя не обманут, а просто высчитают комиссионные, никто же не будет делать ничего даром. Это же не детей еврейских спасать, рискуя собственной жизнью…

При этих последних своих словах он ласково и тепло посмотрел на Фросю. Успокоенная женщина отвернулась и поспешно спрятала в бюстгальтер золотые украшения. Раввин написал и сложил записку:

— Так, моя девочка, адрес написан на лицевой стороне этой же бумаге, найдёшь легко, здесь близко.

А теперь, моя милая хитрюга, скажи, а ты знаешь, как фамилия Меира и Ривы, если нет, то узнай обязательно у себя в Поставах, напишешь мне, я завтра дам тебе свой адрес, думаю, что тебе ещё придётся сюда приезжать и не раз, что-то непохоже, что скоро наладится нормальная жизнь при советах…

Глава 36

Выйдя из синагоги, Фрося быстро отыскала нужный ей адрес и постучала в двери квартиры, расположенной на втором этаже. Скоро она расслышала шаркающие шаги и шелестящий голос, который что-то спросил на непонятном языке. Фрося не растерялась и быстро проговорила, что она от раввина Рувена, от которого у неё для Соломона записка и дверь тут же открылась.

Согбенный старичок с пушком редких седых волос на голове пропустил её во внутрь квартиры, обставленной, наверное, такой же старой мебелью, как её хозяин. Соломон показал ей на скрипучее кресло, предложил присесть, а сам кряхтя, сел напротив, достал массивные очки и стал читать записку, поданную ему Фросей.

Прочитав наверно десять раз, снял очки, посмотрел вылинявшими глазами на молодую женщину и спросил:

— Ну, и где?…

— Что где?…

— Мадам, ви пришли мне мозги морочить или дело делать?…

Тут Фрося догадалась, рассмеялась, отбежала в прихожую, достала золотые вещи из бюстгальтера и, вернувшись, положила на протянутую ладонь старика. Тот опять надел очки и стал внимательно рассматривать брошь, а затем чуть коснулся взглядом монеты. Сняв опять свои очки, Соломон поднял глаза на Фросю:

— Детонька, я сейчас уйду, мне эти вещи надо показать кое-кому…

А кому, это тебя не касается, может уже сегодня я принесу тебе и гелт, ты не знаешь, что такое гелт?!

Голд — золото, а гелт — деньги.

Там на кухне ты найдёшь, что тебе покушать. У меня нет гойской еды, но и от курочки тебя надеюсь, не витошнит. Есть там сыр, масло, даже парочка яиц, в общем, что найдёшь, то и кушай… Вам можно кушать мясное с молочным, нам нельзя, хотя, если честно признаться, я себе это иногда позволяю. Я, деточка, так наголодался во время войны, ох, как я наголодался… но не будем вспоминать плохое, и Рувену не говори, что я нарушаю кашрут, я всё равно скажу ему, что ты обманываешь.

Да, там на кухне есть хлеб и белый батон, а ещё пирог. Ох, какой пирог, мне вчера Бася принесла! Бася, это моя единственная уцелевшая дочь, да будут продлены богом годы её жизни, а было их у меня четверо, трёх моих деток и Хаечку, это моя не дожившая до моих седин жена, уничтожили проклятые фашисты…

Старый Соломон поморгал своими выцветшими глазами:

— Иди детка сюда, в этой маленькой комнате стоит кровать, в шкафу возьмёшь чистое бельё, можешь ложиться отдыхать. А я пойду, время нечего попусту тратить на разговоры с тобой…

Фрося с аппетитом покушала предложенную ей старым Соломоном еду, напилась чаю, воспользовалась советом старика, постелилась, разделась и провалилась тут же в сон.

Когда она проснулась, уже наступило утро следующего дня. Фрося подскочила, как ужаленная и заметалась по маленькой спаленке. Одевшись и выйдя наружу, увидела старика сидящего в своём излюбленном кресле, как будто вчера он никуда и не уходил:

— Ах, выспалась девонька, сделай нам чаёчка, позавтракаем и можешь отправляться к Рувену, он написал, что ждёт тебя с утра.

На вопрошающий тревожный взгляд Фроси, он ответил:

— Не беспокойся, всё в порядке, хорошие вещи и хорошие за них дали деньги. Всё остальное узнаешь у Рувена, мы своих не бросаем, а ты наша, ты наша девонька…