Она хотела убрать свою руку, но он опередил ее, поднеся ее пальцы к своим губам, и поцеловал. Ее пронзило странное ощущение, похожее на удар электрическим током, у нее даже слегка закружилась голова, и это продолжалось, пока она не вернулась в гостиную. Уже давно вышло из обычая целовать руки дамам, и только старомодные джентльмены иногда еще прикладывались к ручкам замужних леди. Но лорда ведь нельзя было назвать старомодным, и она не была замужем. Интересно, думала она, почему он это сделал? Возможно, просто так или хотел пофлиртовать, так, ради развлечения. Во всяком случае, от него можно этого ожидать, тем более что она так легкомысленно призналась ему, что никогда не была влюблена. Ее расстроила эта мысль, ведь она видела в нем надежного друга, и теперь с этим может быть покончено. Если он полагает, продолжала она рассуждать, что ему удастся затеять еще одну интрижку, то он глубоко ошибся, потому что, с одной стороны, ей совсем не по душе флиртовать с кем-либо, а с другой — ее не прельщает перспектива пополнить его коллекцию.

Тем не менее, когда три дня спустя она столкнулась с ним на Бонд-стрит, он не выказал ни единого признака ухаживаний, а приветствовал ее хмуро, спросив лишь, почему она одна, без провожатых.

— По-моему, я предупреждал вас, что Лондон — это не деревня, Фредерика!

— Предупреждали! — отвечала она. — И хотя я не придала вашему совету большого значения, все-таки случилось так, что сегодня я гуляю под присмотром тетушки…

— …которая ко всем своим прочим достоинствам обладает даром быть невидимкой!

Она не удержалась от смеха, но сказала как можно холоднее:

— Она делает покупки вон в том магазине и встречает меня из Хукмановской библиотеки. Надеюсь, вы удовлетворены?

— Не совсем. Если вы не хотите, чтобы вас принимали за легкомысленную особу, то не стоит показываться одной на лондонских торговых улицах, особенно на Бонд-стрит! Иначе, дорогая, поищите себе другого покровителя! И не болтайте этой чепухи насчет ваших преклонных лет! В Гирфордшире, может быть, вы и сойдете за зрелую женщину, но здесь вы просто неопытная, глупая девчонка, Фредерика!

Этот выговор вызвал бурю самых разных чувств в ее груди. Ее первым желанием было ответить ему так же резко. Такой высокомерный тон заслуживал того, чтобы сбить с него спесь. Но, с другой стороны, он вполне мог избавить ее от своего покровительства, а это, если и не рушило все ее планы, то было бы крайне неудобно. Мысль о том, что вместе с его дружбой она потеряет и покой, она отогнала подальше. Стараясь прийти к достойному компромиссу, она сказала:

— И правда, я слишком неопытна, ведь до того, как вы подошли ко мне, я и понятия не имела, что это торговая улица! Спасибо, что подсказали мне, не пойму, как же я докатилась до такого! Ведь я же слышала о щеголях с Бонд-стрит, с одним из которых я, кажется, и столкнулась! Вы что же, как вы выражаетесь, вышли на охоту?

— Нет, мегера, не на охоту! — смеясь ответил он. — Просто иду в боксерский клуб Джексона.

— Какой ужас!

— Звучит не очень искренне, — сказал лорд, — от того, кто последнее время только и демонстрирует мне свое искусство в этом виде спорта, Фредерика.

Она засмеялась:

— Все равно это ужасно! Зачем было провоцировать меня, тем более что вы, думаю, знаете об этом спорте гораздо больше, чем я.

— Да, в этом я знаток, — согласился он, — даже больший, чем в правилах, которые должны соблюдать приличные девушки.

— Опять вы об этом! Сколько можно донимать упреками! Я ведь признала свою вину!

— Если обозвать меня незаслуженно называется признать свою вину…

— Не так уж незаслуженно, кузен! — вставила она.

— Скоро, — внушительно произнес он, — вы сами получите по заслугам, моя девочка! По крайней мере я надеюсь на это!

— Ах, как жестоко! — Она сверкнула на него глазами, но в то же мгновение стала серьезной и сокрушенно сказала: — Мы были для вас такой обузой! Простите меня, вы оказались так добры к нам! Я никогда не хотела обременять вас нашими делами и решила никогда не беспокоить вас больше своими сомнениями!

— Из чего я делаю вывод, что ваши братья в настоящий момент ничего больше не затевают, — заметил он.

— Ну уж это, — возмущенно проговорила она, — слишком несправедливо! Разве я прибежала к вам, когда Феликс пропал на этом своем пароходе? А Джессеми, слава богу, никогда не попадает в истории!

Он согласился с этим, но именно Джессеми и втянул его спустя несколько дней в историю с самоходным экипажем.

Эта нехитрая машина была последней технической новинкой и обещала стать очередным повальным увлечением публики. Простейшей конструкции, она состояла из двух колес с сиденьем между ними, переднее колесо вращалось посредством привода. Приходила в движение она при помощи ног седока, отталкивающегося от дороги, и умельцы развивали бешеную скорость, когда, балансируя на сиденье, подняв ноги над землей, неслись вперед и проезжали в таком виде приличное расстояние, к удовольствию изумленных зрителей. Джессеми, увидав одного из таких мастеров в парке, мгновенно загорелся духом соревнования. Его предприимчивая натура, истомившаяся в отсутствие его лошадей и от добровольных истязаний учебой, взбунтовалась: здесь, почувствовал он, было средство, при помощи которого он, не вводя Фредерику в лишние расходы, даст выход своей неукротимой энергии и продемонстрирует миру, что его неутомимый младший братец — не единственный Мерривилл, у которого хватает духу на опасные приключения. Джессеми узнал, что существуют школы, где обучают езде на этой машине и что ее предоставляют самым опытным ученикам. Вскоре он стал достаточно умелым учеником, чтобы предпринимать вылазки на нанятом аппарате для поездок по улицам с тихим движением. Лафра сопровождал его в этих экспедициях, и сестры приняли эти прогулки с собакой за долгожданное послабление им своих строгих правил в отношении учебы.

— Хорошо, что мы взяли Лафру с собой в Лондон, — говорила Фредерика, добавляя со смехом: — И хорошо, что он разогнал коров в Грин-парке и заставил Джессеми оторваться от своих учебников, ведь человеку это оказалось не под силу!

Мальчику хотелось неожиданно поразить семью своей необычайной удалью, так что Джессеми ничего не рассказал им о новом увлечении. Он мечтал научиться в совершенстве сохранять равновесие, подкатить к дому и позвать сестер взглянуть на его мастерство. Пока еще трудновато было ездить в гору, а в грязь лицом не хотелось ударить, особенно если Феликс будет одним из зрителей. Поэтому он по несколько часов практиковался, а для последней проверки перед тем, как предстать перед всем семейством, бесстрашно устремился в самую людную часть города. Ему удалось это с такой легкостью, что он не мог не поддаться искушению промчаться по Пиккадили, лихо отрывая сразу обе ноги от мостовой, что вызывало у публики огромный интерес, иногда восхищенный, иногда скандальный, и в конце концов привлекло к Джессеми внимания гораздо больше, чем ему было нужно.

Виноват в этом оказался жесткошерстный охотничий пес. Степенно шагая за своим хозяином, он вдруг увидел странную машину, какой никогда раньше не видел, и с лаем бросился бежать за ней, пытаясь укусить. Джессеми, привыкший к собакам, гоняющимся за каждым проходящим мимо экипажем, не очень-то смутился, но Лафра, который немного отстал, чтобы изучить какой-то заманчивый запах на углу, обнаружил, что на хозяина напали, и бросился его спасать. Драматическая развязка была неизбежна. Собаки, сцепившись насмерть, столкнулись с самоходной коляской; Джессеми, не удержав равновесия, врезался в плотника со стулом, потерял управление машиной и свалился на булыжную мостовую почти под копыта паре запряженных в ландо лошадей. Кучеру удалось свернуть их в сторону, и Джессеми смог подняться на ноги, помятый, исцарапанный и в синяках, но не поломав рук и ног. Слегка изумленный и совершенно униженный, он увидел такую сцену, которая привела бы в отчаяние и не такого отважного шестнадцатилетнего юношу, как он. Внезапный поворот лошадей смешал все движение, и воздух наполнился грубыми громкими воплями, проклятиями и мольбами. Пожилая дама, восседающая в ландо, приводила себя в чувство с помощью нюхательной соли; мастер по починке стульев тоже поднялся с мостовой и сокрушался о своих собственных повреждениях и об окончательно поломанном стуле; а сердитый господин, хозяин охотничьего пса, истошным голосом звал на помощь, чтобы разняли собак. На этот крик и бросился Джессеми. Убедив сердитого джентльмена перестать колотить собак и крепко держать свою собственную, отволок Лафру в сторону. Только он собрался извиниться перед этим господином, как тот обозвал Лафра диким чудовищем и всю вину свалил на этого благородного пса! Это, естественно, заставило Джессеми придержать свои извинения и указать на то, что виноват был жесткошерстный охотник, который ни с того ни с сего набросился на него.

— Да и что это за собака, которая не защищает своего хозяина, сэр!

Дальше скандал приобрел такие кошмарные размеры, столько людей стали требовать компенсации за полученные увечья и грозить судебным преследованием, что в голове у бедного Джессеми помутилось. И когда у него потребовали назвать свое имя и адрес, перед ним предстала ужасающая картина, где нескончаемый поток раненых обрушивался на Фредерику, вымогая у нее фантастические суммы, и он, неожиданно для себя, выпалил:

— Беркли-сквер! Дом-дом моего опекуна м-маркиза Алверстока!

У него была мысль только оградить от этого кошмара Фредерику, но ему тотчас стало ясно, что он произнес волшебные слова. Его уверения в возмещении всех расходов (недоверчиво осмеянные до этого момента) были немедленно приняты; сердитый господин, на прощанье выразив надежду на то, что его опекун научит его уму-разуму, продолжил свой путь; а пожилая дама, придя в себя от нюхательной соли, прочитала Джессеми строгую нотацию и сказала, что непременно сообщит маркизу о его, как она выразилась, дерзком поведении.