Рокингэм не спускал с Доны горящего взгляда. Никогда еще она не была такой соблазнительной, не влекла его с такой силой. Но что скрывается за этой притягательной маской? Почему она гуляла в лесу в семь часов вечера, хотя уверяла, что пойдет отдыхать в свою комнату? А гости, в свою очередь, думали: «Так вот она какая — знаменитая леди Сент-Коламб, сплетни о которой долетают даже до наших краев, дама света, замешанная в стольких скандалах, ужинающая в лондонских тавернах бок о бок с городскими распутниками. Это она, переодевшись в одежду мужа, гоняет в полночь по улицам Лондона на неоседланной лошади. Нет сомнения, что она отдавалась любому волоките из Сент-Джеймс, не говоря уж о Его Величестве».

Поначалу гости держались с Доной довольно холодно. Но она сумела растопить лед своей приветливой улыбкой, расспросами об их домах, женах, занятиях и увлечениях. Она выслушивала их ответы с таким видом, будто никогда раньше не слышала ничего более увлекательного и остроумного. Гости обмякли и расслабились. «К черту, — решил молодой Пенроуз, — о ней злословят потому, что завидуют». «Имей я такую шикарную жену, — думал Эстик, — я бы посадил ее под замок и не спускал с нее глаз». Тремайн, эсквайр из окрестностей Пробуса, и Карнетик, детина в рыжем парике, владевший огромными землями на западном побережье, были буквально поражены Доной. У первого не было ни жены, ни любовницы. Подавленный, он наблюдал за ней с немым обожанием. У второго жена была старше на десять лет. Поймав на себе взгляды Доны, Карнетик решил встретиться с ней наедине после окончания ужина. Даже чопорный Годолфин вынужден был признать, что жена Гарри не лишена обаяния. Хотя, конечно, одобрить ее поведение он не мог, как не мог представить свою Люси ее наперсницей. Под дерзким взглядом Доны он чувствовал себя неуютно. Угрюмый и нелюдимый Филипп Рэшли, всегда замыкавшийся в себе в дамском обществе, неожиданно разоткровенничался с Доной о своем детстве, о матери, которую он обожал и которая умерла, когда ему было всего десять лет.

«На часах почти одиннадцать, — подумала Дона, — а мы все едим, пьем и разговариваем. Если я потяну еще немного, то выиграю время, а там подоспеет и прилив. Если команда «La Mouette» не успеет закончить ремонт, корабль все же сумеет удержаться на плаву».

Она подала незаметно знак слугам, и те вновь наполнили бокалы. Воркуя со своим соседом слева, Дона думала об Уильяме: очнулся ли он от обморока или по-прежнему лежит бездыханный на ее кровати?

— Отчего нет музыки? — запинаясь, проговорил Гарри. — У нас обязательно должна звучать музыка, как это было заведено у моего деда. Там, наверху, на галерее они играли, когда была еще жива старая королева. Черт подери, ну отчего в наши дни ни у кого нет менестрелей? Все от проклятых пуритан: они их поубивали.

«Он уже вполне нагрузился, — подумала Дона, наблюдая за мужем. — Сегодня ночью с ним не будет хлопот».

— Я считаю — это даже к лучшему, что подобные дурачества вымерли, — насупившись, проговорил Эстик. Насмешка над пуританами явно покоробила его.

— А при дворе много танцуют? — преодолевая застенчивость, спросил юный Тремайн.

— Как вам сказать? — замялась Дона. — Приезжайте в Лондон и вы все увидите сами. Когда мы с Гарри вернемся, я подыщу вам невесту.

Но такая перспектива не прельстила Тремайна. В его глазах Дона читала собачью преданность и отчаянный призыв… «Лет через двадцать Джеймс будет в его возрасте, — почему-то подумала она. — Рано утром он будет прокрадываться в мою комнату, чтобы рассказать о своей очередной проделке. А все, что сейчас происходит, отойдет в прошлое и будет забыто… Нет, юношеский блеск в глазах Джеймса разом напомнит мне сегодняшний день, и я расскажу ему, как однажды почти до полуночи продержала за ужином двенадцать мужчин, чтобы единственный человек, которого я когда-либо любила, смог вернуться во Францию и навсегда исчезнуть из моей жизни».

На другом конце стола Рокингэм вполголоса убеждал в чем-то Гарри.

— Гром и молния! — хлопнув себя по лбу, крикнул наконец Гарри. — Этот мошенник — твой слуга, Дона, так до сих пор и не вернулся. — С размаху он так грохнул кулаком о стол, что подскочили стоявшие на нем стаканы. У Годолфина вино выплеснулось на кружевной галстук.

— Я знаю, — улыбнулась Дона. — Но какое это имеет значение, если мы прекрасно обходимся и без него?

— Послушай, Джордж, — перекрывая шум за столом, крикнул Гарри. — Как бы ты поступил со слугой, который где-то шляется по ночам, в то время как его хозяин принимает за ужином гостей?

— Мой дорогой Гарри, — снисходительно ответил Годолфин, — естественно, я бы уволил его.

— И хорошенько вздул в придачу, — поддержал Эстик.

— Все бы ничего, — не унимался Гарри, — да этот прощелыга — любимец Доны. Он не вылезал из ее спальни, пока она болела. Ты бы стерпел такое, Джордж? Ты бы позволил, чтобы твоя жена держала в горничных мужчину и заставляла его прислуживать ей в спальне?

— О чем ты говоришь! — возмутился Годолфин. — Из-за деликатного положения, в котором находится леди Годолфин, она не допускает до себя никого, за исключением своей старой няни и меня, разумеется.

— Прелестно! — захлопал в ладоши Рокингэм. — Как это патриархально и трогательно. Ваша супруга являет полную противоположность леди Сент-Коламб, которая вовсе пренебрегает услугами служанок. — Он отвесил легкий поклон в сторону Доны и, подняв свой бокал, словно невзначай осведомился: — Как вам понравилась прогулка, Дона? Не сыро ли было в лесу?

Дона не удостоила его ответом. Годолфин взглянул на нее с опаской: если Гарри действительно позволяет своей жене развлекаться со слугами, то он наверняка станет предметом пересудов в графстве. Глубоко задумавшись на сей счет, Годолфин вдруг вспомнил того дерзкого грума, что правил каретой Доны, когда она приезжала к ним на чашку чая.

— Как ваша супруга переносит эту жару? — участливо обратилась к нему Дона. — Поверите ли, я так часто вспоминаю о ней!

Но она так и не разобрала его ответа, потому что слева к ней склонился Филипп Рэшли и хрипло прошептал ей на ухо:

— Голову даю на отсечение, но я раньше где-то видел вас, дорогая леди. Вот незадача — никак не могу вспомнить, где и когда. — И он перевел взгляд на свою тарелку, сосредоточенно двигая бровями, будто это упражнение помогало ему освежить память.

— Еще вина для мистера Рэшли, — распорядилась Дона. С самой обворожительной улыбкой она придвинула к нему полный бокал.

— И у меня тоже такое чувство, что мы с вами где-то встречались, — понизив голос, сказала она. — Но, вероятно, это было лет шесть назад, когда я приезжала сюда после свадьбы.

— Нет, готов поклясться, что нет, — задумчиво качая головой, сказал Рэшли. — Кажется, я понял: все дело в интонациях вашего голоса. Не так давно я уже слышал его.

— И неудивительно, — вступил в разговор Рокингэм. — Дона производит подобное впечатление на большинство мужчин. После получасового разговора с ней вам начинает казаться, что вы знали ее всю жизнь. Погодите, мой любезный Рэшли, мысли о ней не дадут вам еще уснуть ночью.

— Ваше утверждение, полагаю, основывается на собственном опыте? — ревниво вмешался Карнетик. Они смерили друг друга пристальными взглядами, после чего Рокингэм торжествующе улыбнулся, поглаживая кружева у себя на запястье.

«Как я ненавижу его! — с содроганием подумала Дона. — Ненавижу эти узкие кошачьи глаза, многозначительную улыбку. Ему доставляет удовольствие, когда кто-то ставит наши имена рядом».

— Вы бывали когда-нибудь в гавани Фой? — неожиданно поинтересовался Рэшли.

— Нет. Насколько я помню — нет, — не моргнув глазом, сказала Дона. Рэшли залпом осушил свой бокал, озадаченно тряся головой, затем снова обратился к ней с вопросом:

— А вы слышали о том, что меня ограбили?

— Да, конечно, — сокрушенно проговорила Дона. — Какое ужасное потрясение для вас! Доходили с тех пор какие-нибудь вести о вашем корабле?

— Нет, ни слова, — с горечью сказал он. — И немудрено. Он, вероятно, стоит в каком-нибудь французском порту, измененный до того, что не осталось и примет, по которым можно было бы опознать его. Вот что происходит, когда двор кишит иностранцами, а сам король, как говорят, по-французски объясняется свободнее, чем по-английски. Но я рассчитываю сполна расплатиться сегодня ночью за все разом.

Дона посмотрела украдкой на часы над лестницей. До полуночи оставалось двадцать минут.

— А вы, милорд? — повернулась она к Годолфину. — Вы тоже принимали участие в этой истории с пропажей корабля мистера Рэшли?

— Да, мадам, — натянуто ответил он.

— Надеюсь, вы не пострадали?

— К счастью, нет. Мошенники поспешили показать нам свои пятки. Как все французы, они предпочли удрать, нежели встретиться в честном бою.

— А их предводитель? Он действительно оказался воплощением жестокости, о чем вы мне толковали в прошлый раз?

— О мадам, даже в тысячу раз хуже. Это самый бесстыжий, кровожадный и злонамеренный негодяй, какой когда-либо попадался мне на глаза. Мы выяснили, что в каждое плавание он берет на борт своего корабля множество женщин. Большинство из этих погибших созданий было украдено им из наших окрестных деревень.

— Да, на борту «Мерри Форчун» находилась женщина! — с негодованием воскликнул Филипп Рэшли. — Я сам видел ее на палубе так же ясно, как вижу теперь вас. У этой нахалки была кровь на подбородке, а спутанные волосы упали ей на глаза. Вероятно, какая-нибудь шлюха из французского порта.

— Там еще был мальчишка, — вставил Годолфин. — Этакий малолетний негодник. Он стучался в дверь Филиппа. Готов поручиться, в этой заварухе без него не обошлось. Он скулил и хныкал. А профиль у него был совсем женский, что меня тогда неприятно удивило.

— Вы правы, во французах есть что-то извращенное, — поддержала его Дона.