До Стэнфорда, где Ада жила и преподавала русскую литературу, уже всего несколько миль. Аликс волновалась перед каждой встречей. Почему? Казалось, она едет отчитываться в самом главном – не только ей, этой мудрейшей женщине, но и самой себе… Это было как экзамен. Темный взгляд матовых глаз, неторопливая речь, молчание… Краткие вопросы. Говорила всегда Аликс. Наставница молча слушала, молча думала, неподвижно сидя в кресле. А потом выносила свои суждения – категоричные, окончательные оценки. Что она скажет сегодня? Сейчас?

– Верность? – переспросила Ада. Она еще поседела с последней встречи, и белых нитей в ее волосах, по-прежнему стянутых на затылке, стало уже больше, чем черных. – Преданность? Ну, что ж… Пожалуй, теперь ты и впрямь можешь вернуться.

– Почему вы сказали «теперь»? А раньше? Мне и уезжать не надо было. Я жалею, что так ошиблась. Мне вообще не нужно было покидать родину. Оставлять мать, родных… И зачем я это сделала? Не понимаю… Я ведь его не любила, Ада. Просто я сама себя обманула. По-настоящему – никогда не любила, а поняла это после встречи с Джимом. Он русский, но умный. И мужественный. Он сказал мне, что невозможно любить человека, который тебя не любит. Разве это любовь? Джим говорит, что любовь бывает только взаимной. И нет безответной любви, это всегда какое-то другое чувство. Самолюбие… Обида… Желание обладать… Гордость… Потребность быть несчастной, наконец! Но многие этого не знают и всякую зависимость от другого называют «любовь». Вот и я убедила себя, что люблю. Но нельзя же любить предателя! Ведь измена – это предательство со стороны того, кого любишь. Так говорит Джим. Я ошиблась, запутала себя, страдала. Жила с предателем много лет… Раньше нужно было возвращаться! И Ло было бы здесь гораздо лучше. Как я боюсь – боялась за нее в той бандитской, фашистской стране!

– Нет, милая. Ты всегда все делаешь вовремя.

– Но почему именно сейчас? Только сейчас?

– Пришло время вернуться, вот и все. Ты сделала свое дело в России. Как и другие мои американские девочки, впрочем. Продолжила то, что начинали там мы.

– О! – Аликс обрадовалась. – Неужели? Да, Ада! Как прекрасно, что я могу поговорить с вами. Все как прежде, и даже лучше! Я верю вам и Джиму. Верю обоим.

– Это потому, что ты нас любишь, девочка. Иначе…

– Сложись все иначе, я была бы точно так же несчастна, только здесь, на родине! Я всю жизнь мечтала бы о Саше и думала бы, что любила только его – а он меня нет.

– Да, – сказала Ада и впервые за весь разговор посмотрела в сторону – в окно. Ноябрьское солнце светило ярко и ясно. Даже слишком. И она тихо повторила: «Да».

– О! – снова вздохнула Аликс. – Как это печально! Но ведь теперь все хорошо, правда?

– Конечно, хорошо, – спокойно ответила старшая женщина и как-то искоса взглянула на свою бывшую ученицу. – Прощай. Рада буду тебя увидеть.

– Теперь я смогу приезжать чаще. Можно?

– Приезжай, когда захочешь. Будь счастлива!


Аликс понеслась по шоссе быстрее, еще и еще быстрее – навстречу любимому. Она стремилась в дом, который был обещан ей Джимом: здесь было уже прожито столько счастливых дней!

Автомобиль подкатил ко входу – она торопилась. Но дверь не распахнулась ей навстречу. Аликс взбежала по ступеням, открыла тяжелую дверь, вошла.

Дом был как-то по-особому пуст. Она почувствовала это сразу и окончательно. И похолодела от ужаса. Медленно вошла и побрела из комнаты в комнату. Заглянув в кухню, выглянув на балкон, женщина по-настоящему испугалась. Не было не только Джима, но и Лолиты.

Солнце неторопливо исчезало за морем, окрашивая небо в пламенный пурпур.

Аликс опустилась на витую чугунную скамью. Наверняка они устали дожидаться и вышли вместе – прокатиться, в кафе, в кино. И что это она так разволновалась?

Но знала: сейчас она пойдет и посмотрит, где их вещи. И все станет ясно.

Солнце почти скрылось. Вот раскаленный край, уже окутанный сероватым туманом, пропал за горизонтом – ровным, словно отчеркнутым космическим циркулем.

Аликс медленно поднялась и вошла в темный дом.

Через несколько минут она зажгла свет в кухне. Все действительно стало ясно.

Записка на столе добавила несущественные детали.

* * *

– Прочитай почту, я только что послала мейл. До встречи, – услышал Александр Мергень голос жены. Аликс всегда была экономна. Судя по всему, этот жесткий и угрожающе тихий голос звучал из-за океана… Пока из-за океана…

Была глубокая ночь. Лиза не проснулась от телефонного звонка, а только едва пошевелилась рядом. Он осторожно встал и направился в кабинет, к компьютеру.

Сидя глубоко в своем кресле у стола, вглядываясь в экран, такой светлый во тьме ноябрьской ночи, он все еще думал, хотя времени на раздумья у него уже не было.

Лола могла появиться рано утром рейсом через Чикаго. В любом случае, какое бы решение он ни принял, Лизе нужно было собирать вещи, а ему – вызывать такси, чтобы отвезти ее в «Зону». С вещами – на выход…

А ему? Тоже «с вещами – на выход»? Уехать с Лизой?

Или встретить Ло как ни в чем не бывало и остаться в семье? Это значит – одному? Дочь скоро выйдет замуж и исчезнет из дома. Аликс… Без любви, и уже навсегда – вот что его ждет.

А если он уедет вот сейчас, собрав свои вещи вместе с Лизиными, в одном такси, в «Зону»… Куда потом? Где они будут жить? Квартира – Митина, да и не Митина даже, а служебная, университетская. Не продашь. Не разменяешь. Зона…

Своего у нее ничего нет. Значит, жить негде. А если он заболеет? Не юноша уже, и первые звоночки прозвенели. Что дальше? Как он будет здесь лечиться, на какие деньги? Никак и ни на какие, – ответил он себе. Зато с Аликс он всегда в тылу. И у него тылы. Вылечат, обеспечат, можно быть спокойным. Да, и в этом спокойствии чувствовать, как из чаши его жизни вытекают последние капли… Из треснутой чаши…

Вот если бы Аликс действительно навсегда уехала, оставила квартиру – а ведь чуть не… И он – чуть не поверил… Чуть-чуть не считается, – вспомнил он фразу из какой-то древней советской комедии.

Впрочем, решение у него давно готово. Разумное, взрослое, правильное. Какие могут быть колебания? Слишком долго он вырабатывал свою жизненную программу, чтобы теперь что-то менять. Поздно.

И все-таки не потому не мог он уехать с Лизой.

Просто ему было страшно.

* * *

Аликс снова вела машину в Стэнфорд, к Аде.

Первый порыв – немедля броситься в погоню, настигнуть беглецов в Москве и вернуть дочку домой, в «Унитаз», а самой – вернуться к мужу, – миновал. Подхваченная вихрем негодования, она еще не чувствовала боли. Но ураган чувств, закрутив, быстро опустил ее на землю, словно девочку Элли в неведомую пустыню.

Отчаянье, растерянность, одиночество. Внезапный упадок сил. С трудом она заставила себя двигаться, а значит – спасаться: сесть в автомобиль, вырулить на знакомую дорогу и медленно, осторожно тронуться в путь, все ближе и ближе к единственному человеку, у которого она надеялась найти помощь.

– Почему и он тоже? – твердила она, смотря в темные глаза Ады. Они отражали свет, как зеркальное стекло, и, словно глаза антилопы, не пускали чужой взгляд в глубину. – Почему и Джим? За что? Мне ведь одно только нужно – верность… И вот новый обман, хуже прежнего. За что?

– Потому что ты сама не была никому верна, девочка. Ни тому, ни другому.

– Я не была верна? Кто же тогда верен? Ада, я никогда не изменяла мужу. И Джиму не изменила бы. Это они меня предали, оба.

– Нет верности без любви, девочка. Ты сама мне рассказывала, какую создала в семье систему правил. Все четко, как в Декларации прав человека. Но только правила – это рабство. А раб всегда неверен. И коварен, Сандра!

– Но я любила их обоих! Даже… мужа.

– Любила? Это мои слова в прошлую встречу: веришь, потому что любишь… Но ведь мужу ты не верила… А скоро перестала бы верить и Джиму. Любила? Да, рабство часто называют любовью. Ты и себя запутала. Опутала.

– Почему? Все так просто… Никто не тянул их за язык, а они клялись, что любят. Никто их не заставлял со мной жить.

– Разве?

– Что вы хотите сказать мне, Ада? – спросила Аликс неожиданно строго. Строго и враждебно.

– То, что не сказала в прошлый раз. Конечно, ты не заставляла. Но – покупала. Как на невольничьем рынке: ты мне нравишься, милый. Пойдешь со мной? Полная свобода в клетке правил. Обеспеченность и безопасность. Ты покупала рабов обещанием свободы.

– Двадцать лет назад вы говорили другое. И в прошлый раз тоже. Почему?

– Так надо. Да и потом, если бы эта женщина не появилась вновь, никто бы ничего и не заметил. Все так и шло бы своим чередом, и ты по-прежнему мечтала бы о верности, немного страдала – не сильно, так, чуть-чуть… А чуть-чуть – не считается. И потом наступила бы старость – уже скоро, Сандра! – а с ней пришли бы другие заботы, и вы с мужем приехали бы сюда: сначала лечиться, потом доживать свой век в «Тихой гавани».

– Какая женщина? О ком вы? Когда это – вновь?

– Одна из моих бывших учениц. Московских учениц, Сандра.

– Что значит «появилась вновь»?!

– Так ты не знала?

– Боже мой, что еще?? Неужели…

– Да, милая. Он обманывал тебя почти год.

– Как – «обманывал»? Он не обманывал. Он говорил, что встречается с ней в кафе – время от времени.

– Милая моя девочка… Ты совсем, совсем не знаешь мужчин. И ты верила?

– Нет. Не верила. Но думала, что там… другая. Его студентка пыталась увести, а может, аспирантка, я не поняла. Что-то в этом роде. Наглая девка, стриптизерша. Слала мне грубые стишки – пошлые, бесстыдные, посылала бандитов в черном с немыслимыми подарками… Я наняла детективов. Оказалось – все чепуха.

– Мои ученики писали мне из Москвы. А учеников той поры у меня осталось много. И все они поддерживают контакты со мной и друг с другом. Не будем вдаваться в детали.

– Что мне теперь делать, Ада? Я не согласна с вами, то, что вы говорите, обидно и несправедливо. Но я совсем запуталась. Вы можете ответить мне честно, открыто? Дайте мне один последний совет – вы умная женщина, вы все знаете! Последний совет, в награду за погубленную жизнь… Что мне теперь делать?