— Надеялись напасть на след Леони?

Мартин пожал плечами.

— Она исчезла без единого слова — во всяком случае, так это выглядело. Я терялся в догадках, а вернувшись в Англию, отправился к ее матери, но она не дала мне ее адреса.

— Вы уж больно спешили покинуть Амстердам. Это было неосторожно с вашей стороны.

— Когда я услышал, что с Явы возвращается их сотрудник, я понял: надо рвать когти. И потом… после стычки с Джоденбри… он мог меня выдать.

Какое-то время мы оба молчали. Солнце жарило вовсю. Глиссеру надоело играть с туманом, и он умчался в сторону Неаполя. Мы с плохо скрываемой ненавистью уставились друг на друга.

— Тот фарс в ”Барьерах” сбил меня с панталыку, — признался я. — Мне показалось, что мои подозрения беспочвенны.

— Какой еще фарс?

— Я имею в виду то, что вы назвали ”стычкой с Джоденбри”.

— Спросите его самого — посчитал ли он это фарсом!

— Тогда почему вы с ним сцепились?

— Вам не понять, даже если бы я попробовал объяснить.

— Попытайтесь.

— Как-нибудь в другой раз.

— Другого раза не будет.

Я изменил курс, так что мы описали дугу и вновь шли к берегу. Наш путь лежал прямо через толщу тумана. Мартин, сидевший спиной к берегу, оглянулся и вдруг сказал:

— Филип, если вы что-то задумали, советую бросить.

Я проигнорировал это предупреждение и продолжал допытываться:

— Когда вы откликнулись на мое приглашение на Капри, это также ввело меня в заблуждение. Я подумал: будь вы Бекингем, вы побоялись бы неожиданно предстать перед Леони: застигнутая врасплох, она могла вас выдать. Однако вас это не смутило. Почему?

— Я заранее дал ей телеграмму — в аэропорту Неаполя, как только узнал от вас адрес.

Я первым нарушил наступившее молчание:

— Теперь, когда мы одни в открытом море и дальнейшее притворство не имеет смысла, расскажите, что произошло во время вашей последней встречи с Гревилом.

Мартин заколебался и окинул меня оценивающим взглядом. Я уже думал, что он откажется отвечать, но, по-видимому, он решил, что если достаточно долго заговаривать мне зубы…

— Мы договорились встретиться на мосту. Он обвинил меня в том, что я втянул его в грязные махинации, и потребовал вытащить его из грязи. Я спросил: каким образом? Я надеялся, что смогу благополучно провернуть эту жуткую авантюру с опиумом и он так ничего и не узнает. Но мне не повезло. Он ни разу не дал мне возможности остаться одному в его комнате. Иначе я бы изъял товар и успел передать Джоденбри. В тот самый день, когда нагрянула полиция, я уже было почти уговорил Леони как-нибудь выманить Гревила из номера. Но все пошло вкривь и вкось. Да. Все пошло наперекосяк. Так я и сказал Гревилу. А еще я сказал: нечего ему разыгрывать удивление, что я злоупотребил его дружбой. Я никогда не скрывал от него свою жизненную философию и не пытался казаться лучше, чем я есть. Если ему было угодно подыскивать мне оправдания и строить замки на песке, сам виноват, что сия постройка рухнула при первом же соприкосновении с грубой действительностью. Он сам себя надул и сам несет ответственность!

Мы приближались к средоточию тумана.

— Что он ответил?

— Нетрудно догадаться. Что-то вроде того, что я должен сделать выбор и достойно встретить последствия. Я заявил: и не подумаю! И ушел.

— Не оставив ему ни тени надежды.

— На что?

— Что вы передумаете и явитесь с повинной.

— О, да. В этом он мог быть абсолютно уверен. Это он, а не я, пекся о моральной стороне дела. Я сказал: пусть делает, что хочет. Хочет — пускай идет в полицию, если это может доставить ему удовольствие. А если это ему не подходит… Он вечно разглагольствовал о добродетели и самопожертвовании — вот пусть бы и продемонстрировал на деле. Не только передо мной — перед ним тоже стоял выбор. Если проповеди типа: ”Возлюби ближнего больше себя самого” — не пустой звук, ему представился великолепный шанс воплотить слова в поступки.

Я не спускал с Мартина глаз.

— Если Гревил получил по заслугам, полагаю, вы не станете жаловаться, если с вами произойдет то же самое?

Мартин мгновенно почуял опасность. Он побывал слишком во многих передрягах и теперь, когда мы очутились в плотных тисках тумана, понял, что близится миг расплаты.

— Не беспокойтесь, — заверил я, почти физически ощущая на себе его тяжелый взгляд, — у меня нет ни ножа, ни пистолета. Вас невозможно повесить за смерть Гревила. В конце концов, вы тут ни при чем. Ну, так и я ни при чем.

Он продолжал тревожно следить за мной; его и без того тонкое чутье перед лицом нависшей угрозы предельно обострилось.

Я продолжил:

— Крысы умеют плавать. И ты, сволочь, плаваешь наверняка получше Гревила.

С этими словами я вытащил из днища затычку и выбросил за борт. Мартин кинулся на меня, но я успел отскочить и, лягнув его ногой, прыгнул в воду.

* * *

Когда я вынырнул, кругом был густой, липкий туман. Шлюпка медленно, неотвратимо погружалась в морскую пучину. Мартин по-прежнему находился в ней и предпринимал отчаянные усилия, чтобы снять мотор и таким образом уменьшить ее вес. Напрасные старания. Вчера вечером я обо всем позаботился. Я ухватился за весло и навалился корпусом на борт. Лодка сильно накренилась. Мартин обернулся и хотел мне помешать, но опоздал: шлюпка быстро уходила под воду. Я успел нырнуть и отплыть от нее на безопасное расстояние. Мартин потерял равновесие и выпал из шлюпки. Когда я поднялся на поверхность, он тоже барахтался в воде. Туман постепенно стал менее густым, можно было разглядеть край острова. Лодка почти полностью затонула. Еще бы: ведь я набросал под сиденья тяжелых камней. Нас ожидал долгий заплыв — если мы хотели добраться до берега.

Я подплыл к Мартину, нырнул, открыл глаза и, увидев его прямо над собой, схватил за ногу и потянул вниз. Другая его нога отчаянно брыкалась. Я держал его до тех пор, пока хватало дыхания, а затем вынырнул и судорожно втянул в легкие воздух. Через несколько секунд он тоже появился на поверхности, но не напал на меня, а направился к берегу. Я — за ним.

К тому времени, как я его догнал, мы были уже за пределами туманного облака. Я снова поднырнул под Мартина, но на этот раз он оказал серьезное сопротивление. Увернувшись, он в свою очередь совершил ряд удачных маневров и едва не вцепился мне в горло. Однако и мне удалось ускользнуть. Теперь уже я оказался над ним и нанес ему сильный удар ногой по голове.

На этот раз он дольше задержался под водой и наконец всплыл, откашливаясь и отплевываясь. Наши взгляды встретились. Он ничего не сказал, а отвернулся и поплыл к берегу. Какое-то время я держал дистанцию. Мартин раз-другой оглянулся, чтобы удостовериться, что я плыву следом. До берега все еще было далеко.

Я нырнул и захватил руками обе его икры. Он стал отбрыкиваться, но я мертво держал его. Мы оба пошли ко дну. Он изловчился, скрючился и, дотянувшись рукой до моего подбородка, начал заводить мне голову назад. Так, наверное, погиб Гревил. Вода во рту, в легких, в мозгу… Здесь, конечно, она чистая, не то что в вонючем канале, но точно так же несущая смерть. Мартин Коксон погибнет вместе со мной. Мы утонем вместе. Это не совсем то, чего я добивался. Жизнь за жизнь, гласит Ветхий завет. Две жизни за одну — это уж слишком.

Я невольно ослабил хватку, и Мартин тотчас вцепился мне в горло. На мгновение наши лица оказались очень близко друг от друга. Не беда. Скоро его бездыханный труп будет качаться на волнах.

Я пробкой выскочил на поверхность. В легкие попала вода, и теперь уже мне пришлось откашливаться и отплевываться. Главное — продержаться еще немного. Я боялся потерять сознание. Ярко светило солнце; шум воды казался оглушительным; туман почти рассеялся.

Мартин цепко держал меня. Я было подумал, что его силы на исходе, но он пустил в ход последние резервы. Я попытался вырваться, однако он был сильнее. И вдруг он заговорил, сразу несколькими голосами. Что-то подцепило меня за подмышки и вытащило из воды. Из-за паруса сверкнуло солнце.

Рыбацкая шхуна… Отчаянно глотая воздух, я пойманной рыбой распростерся на палубе. Какой-то человек, склонившись над мной, заговорил по-итальянски. Однако в центре внимания был не я, а что-то за бортом. Двое других рыбаков суетились на корме, выстреливая пулеметные очереди слов. Третий бросил меня и побежал туда же. Я лежал, прислушивался к их возгласам и с горечью убеждался в том, что сейчас они спасают Мартина Коксона.

Его тень нависла над палубой. Еще мгновение — и он, без сознания, свалился рядом со мной. Товарищ по несчастью. Славные итальянские рыбаки совершили богоугодное дело. Видя, что я пошевелился, они обрушили на меня шквал вопросов. В конце концов я понял: их интересует, не было ли в затонувшей лодке еще кого-нибудь. Я помотал головой. Они успокоились и, оставив меня самостоятельно приходить в себя, занялись Мартином.

Он совершенно выбился из сил и начал синеть. Какую-то долю секунды мне казалось, что дело сделано и постороннее вмешательство уже ничего не изменит. Однако один рыбак владел техникой искусственного дыхания, так что через пять минут Мартин начал приходить в чувство. Другой рыбак юркнул в маленький кубрик и вернулся с двумя стаканами и фляжкой ”Кьянти”. Мартин еще не мог сделать ни глотка, я же одолел свой стакан и почувствовал себя лучше — в физическом смысле.

Маленький толстенький итальянец — кажется, он был здесь главным — присел рядом с нами на корточки и задал вопрос на родном языке. Я беспомощно покачал головой. Тогда он немного подумал, а затем показал пальцем на себя и на шхуну и произнес:

— Салерно.