Из разговора с полицейским офицером в Неаполе я почему-то сделал вывод, что здесь меня ждет конец пути, но когда я справился о миссис Винтер, портье покачал головой. Миссис Винтер останавливалась в отеле на одну ночь, и он не знает о ее дальнейших передвижениях. Она не оставила адреса. Меня охватило отчаяние. Похоже, я так и вернусь домой не солоно хлебавши. На всякий случай я поинтересовался, нельзя ли видеть управляющего. Он был в отлучке. А его помощник? Вышла смуглая молодая женщина, на ходу пристегивая к блузке камею. Я сказал, что мне нужна комната, и это было правдой, потому что сегодня вечером было нечем уехать с острова. Она проводила меня в номер, и тут я атаковал ее вопросами о миссис Винтер. Мол, я располагаю информацией, что она еще на острове, и убедительно прошу помочь мне с ней встретиться. Женщина посопротивлялась и вдруг, к моему величайшему облегчению, уступила. Она подтвердила: миссис Винтер на Капри, у своих друзей, и настоятельно просила не давать ее адреса иностранцам. Похоже, миссис Винтер всеми силами избегала встреч с репортерами и случайными людьми. Я поклялся, что не имею отношения к прессе и не злоупотреблю ее доверием. Я все еще не верил в удачу. Смуглая помощница управляющего отворила ставни в номере, и меня ослепило море цвета кобальта в этот час перед закатом. Напоследок женщина бросила на меня быстрый взгляд проницательных глаз и сообщила: миссис Вебер, вилла ”Атрани”.

Бывает, вы так долго идете по следу, что поиск становится самоцелью: ваш ум не способен двигаться дальше. Так случилось и со мной. Погоня за Леони Винтер потребовала столько усилий, что теперь, почти у цели, я вдруг растерялся. Ну что ж. Первым делом — убедиться, что это не ошибка, а уж потом… За ужином я неотвязно думал обо всем этом, а сразу после ужина отправился на прогулку.

* * *

Прогулка по Капри в сумерках чревата неожиданностями: конечно, если вы уклоняетесь от немногочисленных ”главных” улиц и площадей. Остров так плохо освещен, что поневоле приходят на память английские фильмы, снятые на заре кинематографа, а улочки и переулки вьются на манер серпантина — вверх, вниз и из стороны в сторону — между высокими домами и заборами, так что вскоре вы теряете из виду как начальный, так и конечный пункты вашего путешествия. При встрече с каприотом не рассчитывайте на содействие: скорее всего, он бросит на вас беглый взгляд исподлобья и прошмыгнет мимо — ну, разве что буркнет нечленораздельное приветствие. Или вы наткнетесь на освещенную одним из редко встречающихся фонарей группку молодых мамаш, занятых сплетнями, пока неподалеку резвятся детишки; они разом смолкнут и бесцеремонно уставятся на вас, всем своим видом давая понять, что не особенно уважают легкомысленных туристов.

Я долго шел в указанном направлении и после того, как дважды потерял и снова нашел дорогу, очутился перед парой каменных столбов и небольшими железными воротами с прибитым посредине гербовым щитом. На одном столбе было выбито ”Вилла”, а на другом — ”Атрани”. Самой виллы я не видел — возможно, из-за темноты; можно было разглядеть лишь два гигантских древовидных папоротника, несколько юкк да извилистую дорожку, ведущую в глубь сада.

Узенький переулок, приведший меня к вилле, через несколько шагов растворился во тьме. На то место, где я стоял, падал бледный отсвет из окна старого дома, расположенного уровнем ниже. В саду виллы ”Атрани” было совсем темно. Я осторожно отворил ворота, но они все равно издали звук, напоминающий сопрано из миланского ”Ла Скала”. Я скользнул внутрь. Скоро показались огни дома — громадного, но приземистого здания с плоской крышей и галереей по периметру на низких коринфских колоннах. В обоих крыльях горел свет. Когда я подошел поближе, под ногами захрустел гравий, и я отступил на газон.

Жалюзи в гостиной не были опущены, и, заглянув в окно, я увидел дородную даму — она, опираясь на трость, ходила по комнате, а однажды приблизилась к окну, чтобы сорвать с букета в вазе засохший лепесток. Там был смуглый, довольно симпатичный мужчина в парусиновой куртке и вязаном свитере, а рядом с ним сидела высокая, сухопарая женщина с сигаретой в неимоверно длинном мундштуке, зажатом в зубах. Все они смотрели на нечто такое, чего мне с моего места не было видно. Первая женщина наклонилась. Тявкнула собака.

Я вдруг услышал у себя за спиной скрип ворот и внятные звуки шагов. По тропе к дому приближались еще трое.

Было уже поздно прятаться в кустарнике, так как при малейшем моем движении зашуршала бы листва. Я прижался к стволу пальмы и затаил дыхание.

Они прошли совсем близко: стройная белокурая девушка в алой кофточке и темных брюках, очень смуглый молодой человек с крючковатым носом — он слегка прихрамывал — и полная молодая женщина в белом свитере и джинсах. Они оживленно переговаривались. Молодой человек сказал по-английски:

— Это чрезвычайно заманчиво. Вы поступаете опрометчиво, искушая меня. Вы обе.

Белокурая девушка ответила:

— Не думаю, чтобы у вас раньше появлялись такие мысли. Как по-твоему, Джейн?

— Во всяком случае, не в моем присутствии.

Поднимаясь на крыльцо, молодой человек сказал блондинке еще несколько слов, которых мне не удалось разобрать и которые ее рассмешили. Открылась дверь, и все трое исчезли внутри дома.

Наверное, мне следовало усмотреть в этом маленьком инциденте недоброе предзнаменование, но я не усмотрел. У меня было одно на уме: как бы подобраться вплотную к окну и рассмотреть все, что делается в комнате.

Прямо перед моим носом мелькнул мотылек; я отмахнулся и сделал еще несколько шагов к вилле, как вдруг распахнулась парадная дверь. Я метнулся в кусты. В тусклом свете фонаря обозначился силуэт дородной дамы, виденной мною в гостиной. Она вышла, по-прежнему опираясь на трость, а через секунду-другую из-за ее спины выскочили два огромных пса. Один издал громкий, гортанный лай и бросился по тропе. Это был мастиф.

— Мейси! — крикнула женщина. — Не смей убегать из сада!

Собака ринулась прямиком ко мне. Я отшатнулся, но что толку? Пес остановился в ярде от меня. Потом он раскрыл пасть и изобразил что-то среднее между лаем и кашлем.

Я шепнул:

— Хорошая собачка. Хорошая!

Мастиф не двигался, а стоял и пялился на меня, словно ждал, что я брошусь наутек. Тут-то и началось самое интересное. Послышался шорох травы — это кружным путем приближался второй пес.

Я осторожно протянул руку.

Другой мастиф подобрался ближе и, увидев меня, тоже замер на месте и зарычал, однако не особенно громко. По обеим сторонам его пасти капала слюна.

— Мейси! Джимбел! — позвала хозяйка. — Не смейте выбегать на улицу! — она начала спускаться с крыльца.

Первый пес ткнулся мордой мне в руку. Вроде бы мой запах ему не понравился, но он хотя бы не спешил с выводами. Я по-прежнему стоял, не шевелясь. Его товарищ снова зарычал.

— Джимбел, — заискивающе прошептал я.

— Кто там? — крикнула женщина. — Там есть кто-нибудь?

Мне показалось, что прошло очень много времени, прежде чем Мейси отвернулся и начал обнюхивать какие-то листья. Я не уверен, но мне почудилось, будто он завилял хвостом. Ко мне приблизился его собрат и обнюхал брюки. К сожалению, его хвост оставался в неподвижном состоянии.

Женщина спустилась с крыльца, но не отважилась идти дальше, а закурила сигарету. Я целиком доверил свою жизнь рукам и погладил Мейси по голове. Он мотнул ею; зазвенел крошечный колокольчик. Джимбел шумно задышал, как будто мой запах вызвал у него приступ астмы. Мейси встал на задние лапы; его морда оказалась на уровне верхней пуговицы моего жилета.

Женщина снова позвала собак. Мейси медленно, с явной неохотой ковылял по тропе. Джимбел не спешил последовать его примеру.

В дверном проеме показалась белокурая девушка.

— Мадам Вебер, с вами все в порядке?

— Да, дорогая Леони. Джимбел с Мейси совсем отбились от рук. Знают ведь, что им положено держаться рядом со мной, а не бегать по траве. Мало ли что может случиться. Змея, например.

Ответа я не расслышал, потому что в это самое мгновение Мейси приковылял к хозяйке, и она тотчас засуетилась, призывая на его голову кару Господню, однако таким нежным тоном, что он принял проклятия за комплименты.

В Джимбеле взыграла ревность: он оставил меня в покое и побежал к хозяйке. Вскоре обе женщины и собаки исчезли за дверью. Я вытер банановыми листьями обслюнявленные руки и собирался двинуться к воротам, но тут как раз загорелся свет в одной из спален верхнего этажа, и я увидел, как Леони Винтер закрывает ставни.

Вернувшись в отель, я немного поболтал с помощницей управляющего. Теперь, когда ее первоначальное сопротивление было сломлено, она была непрочь посудачить. Как выяснилось, мадам Вебер — популярная на острове личность, меценатка, оказывающая поддержку местным художникам. Потом я битый час трудился над расшифровкой первых страниц делового дневника Гревила. На пятой странице мне впервые попалось упоминание о Бекингеме.

”В этой местности власти почти не существует. Плантаторы не живут постоянно в своих поместьях, а лишь раз в неделю, в сопровождении охраны, наезжают посмотреть, как идут дела. Ночью даже индонезийцы не осмеливаются выходить из дома из страха перед бандитами. Тысячи каучуковых деревьев спилены на дрова. Ничего удивительного, что мы подверглись нападению. Бекингем прогнал их, дав волю агрессивности, которую считает естественной. По его словам, цивилизация, какой мы ее знаем, есть замороженное состояние общества, способствующее сохранению всего устаревшего, отжившего и препятствующее подлинному прогрессу, который существует лишь в форме постоянного движения и перетекания одного в другое. У нас вошло в привычку с наступлением темноты вести долгие, мирные споры. Мы решили проверить его выводы насчет останков древних ископаемых в русле реки близ Уртини, так что завтра выезжаем из Джандови. Он весьма подкован в археологии и проявляет немалый интерес — готов слушать меня ночами, — но я не уверен в нем как в практике. Ну, да в четверг увидим”.