— У вас есть еще какая-нибудь информация?

— Нет, сэр.

Я протянул ему две банкноты по сто гульденов. Он внимательно осмотрел их и сложил быстрыми движениями тонких, нервных пальцев. Банкноты при этом захрустели.

— Хотите выпить?

— Спасибо, сэр, я не пью.

Мне не хотелось его отпускать, но, задав еще несколько вопросов, я убедился, что, скорее всего, ему больше ничего не известно. Он пришел продать определенную информацию и если бы знал что-нибудь еще, конечно, выложил бы и это — за определенную мзду. Было очевидно: его интересуют только деньги.

Когда мы спускались по лестнице, навстречу попался Бетс — его грузная фигура чуть ли не загородила проход. Мне показалось, что он хочет что-то сказать — может быть, высказать протест, — но я сделал ему знак молчать и проводил осведомителя до самого выхода из отеля.

Кажется, усилия Мартина Коксона начали приносить плоды.

Глава VI

Граф Луи Иоахим жил весьма просто и держался с братом своего старого друга радушно и доброжелательно. В комнате, где мы должны были ужинать, я увидел множество предметов, связанных с их общим увлечением: хеттская глиняная табличка, папирус в рамке из гробницы Везерхета, золотая маска времен Двенадцатой династии, расписная глиняная утварь из древних захоронений.

Он поведал мне о длившейся двадцать лет дружбе с моим братом и об их последней встрече перед отъездом Гревила на Яву. Они тогда весь вечер проговорили о цели раскопок. Гревил сказал, что, кажется, нашел свой ответ на вопрос о происхождении человека. Если находки ближайших двух-трех лет подтвердят его нынешние предположения, он надеялся разработать новую классификацию антропологических типов.

— Многообещающих молодых людей — пруд пруди, — заметил Луи Иоахим. — А ваш брат являл собой иной, более ценный человеческий тип: зрелого человека с замечательной перспективой. Он не коснел, как многие; вместе со зрелостью шло, так сказать, постоянное обновление его умственного багажа. Он не утратил ни одного из достоинств юности — и созрел для крупных свершений. Вот почему это так трагично.

— И необъяснимо.

— И необъяснимо.

— Но вы все же пытаетесь, — спросил я, — объяснить это хотя бы себе самому?

— Все, что я могу, это напоминать себе, что Гревил Тернер был прекрасным человеком с недюжинными способностями.

— Что из этого следует?

— Ничего. Просто, мне кажется, нужно пытаться проникнуть за мрачную вуаль смерти, — Луи Иоахим задумчиво, даже хмуро посмотрел на меня. — Ваш брат был одним из тех людей, которые ставят перед собой труднейшие, а то и невыполнимые задачи. Мне не раз приходило в голову: как такой человек перенесет поражение — в какой угодно области?

— А как все переносят?

— Согласен. Но обыватель идет на меньший риск, начиная дело, и не столь эмоционально реагирует на победу. У него более гибкая психика, он легче приспосабливается к веяниям времени. Тогда как человек высоких идеалов, способный сдвинуть горы на благо человечества, подчас не может найти в себе силы для компромисса. Не может или не хочет. Победа или смерть — ему ненавистна сама мысль об отступлении.

Меня снова поразило то, как, пытаясь решить загадку смерти Гревила, каждый — будь то Арнольд, полковник Пауэлл, Мартин Коксон или вот теперь граф Луи Иоахим — пытался представить, что бы он сам сделал на его месте. Таким образом, вместо проникновения в суть явления мы имели дело с его отражением. Каждый решал задачу в соответствии со своим темпераментом. Никто по-настоящему не знал и не понимал самого Гревила. Возможно, на это и нельзя было рассчитывать. Возможно, мне следовало биться над проблемой в одиночку, полагаясь не на акробатику ума, а на любовь и способность к пониманию. Если только в подобной ситуации вообще можно было на что-либо полагаться.

Я обратил внимание на то, что Луи Иоахим несколько раз настойчиво подчеркнул: его страна в долгу перед Гревилом за доброту и поддержку, оказанную им королевской семье в период между тысяча девятьсот сороковым и сорок вторым годами. Он говорил очень искренно, но со значением, так что я не мог не задуматься: уж не пользуется ли он большим, чем я, доверием полиции?

Я покинул его резиденцию около десяти часов и в половине одиннадцатого вернулся в город. Весь день меня мучило, все усиливаясь, смутное ощущение недосказанности. И я решил перед отъездом из Амстердама сделать одну вещь: еще раз увидеться с Герминой Маас.

Даже во второй раз найти дорогу в ”Барьеры” оказалось нелегким делом. Я дважды повернул не туда и наконец очутился на месте, но почему-то вышел с другой стороны. Это было даже хорошо: мне хотя бы не пришлось вновь проходить мимо освещенных окон.

Моросил дождь; на мосту блестело булыжное покрытие. Невдалеке пьяный распевал шуточную песенку — в этом месте и в такую погоду она звучала не очень-то весело. Маленькие освещенные комнаты казались мне саркофагами, в которых заживо разлагалась человеческая плоть. Как ни украшай порок, в его основе все равно лежит что-то жалкое, гнетущее. Половой акт может быть прекрасен и опоэтизирован, а может сводиться к надписям на стенах общественных уборных.

Пройдя мост до конца, я услышал за собой шаги и резко обернулся — все было тихо. Из дома напротив вышел человек и двинулся мне навстречу. Это оказался крупный, щеголевато одетый негр, какие встречаются в международных портах: рослый, с лицом как из слоновой кости, в сером пальто с коротковатыми рукавами и серой фетровой шляпе с заломленными спереди полями. Посадка головы и то, как он шел вразвалку, говорили о многом. Я остановился и подождал, пока он не поравняется со мной. Он сверкнул белками глаз, открыл рот, как бы намереваясь что-то сказать, но вдруг передумал и быстро двинулся дальше.

Окна второго этажа в доме номер двенадцать по Золенстраат были погружены во тьму, а жалюзи на первом опущены. Там ли мистер Джоденбри? Я храбро вошел в дом и поднялся по лестнице.

Свет не горел, и мне пришлось искать дверь в комнату Гермины Маас на ощупь. Наконец моя рука наткнулась на дверную ручку. Я постучал. Никто не ответил. Под ногой скрипнула половица, и я на мгновение замер. На улице лаяла собака. Я нажал на ручку. Дверь поддалась.

Я не сразу вошел в комнату, а сначала пошарил по стене в поисках выключателя. Наконец я нащупал его, но он не работал, сколько бы я ни нажимал на кнопку. Я попытался представить себе комнату, какой увидел ее вчера. Точно! Горела лишь настольная лампа. Очевидно, где-то есть другой выключатель. Когда глаза немного привыкли к темноте, я различил зеркало с отбитым уголком и круглые очертания абажура.

Я не из слабонервных, но мне стоило немалых усилий войти в эту комнату. Внутренний голос убеждал меня не делать этого. Ведь у меня уже есть адрес девушки — неужели этого недостаточно? Что мне здесь нужно?

Только одно, но очень важное.

Я ухитрился, ничего не опрокинув, добраться до лампы и, энергично зашарив по ножке и основанию, нащупал кнопку. Вспыхнул свет, после долгого пребывания в темноте показавшийся слишком ярким. Я ринулся к окну и опустил жалюзи.

После этого я быстро обежал комнату взглядом. Все как вчера: ветхая кушетка, несвежая розовая драпировка вокруг кровати, коричневые цветочки на обоях, календарь… Пара чулок со спущенными петлями. Платье в зеленую крапинку и с пятном от губной помады. Шпильки. Окурки сигарет.

Девушка исчезла.

Не в силах остановиться, я выдвинул пару ящиков комода, пошарил под покрывалом, подобрал смятый конверт — но не смог прочитать адрес. Все это время дверь оставалась открытой. Я понял, что пора уходить, выключил настольную лампу и ощупью двинулся к двери.

Уже на лестничной площадке я вспомнил, что забыл поднять жалюзи, но возвращаться не хотелось. Закрыв за собой дверь, я стал осторожно спускаться по лестнице. Может, постучать в дверь нижней комнаты?..

Внизу, у основания лестницы, меня поджидали двое мужчин.

Бежать было некуда. Они наверняка слышали мои шаги на лестнице. Я пожалел, что со мною нет Мартина Коксона. Увы, в этот вечер никто не ждал меня на мосту.

Среди этих двоих не оказалось Джоденбри. Должно быть, он послал вместо себя профессиональных убийц, а щеголеватый негр предупредил их о моем приходе. Я представил себе их кастеты и бритвы и порадовался — если в этой ситуации можно было чему-либо радоваться, — что, по крайней мере, на моем выловленном из канала трупе останутся следы насилия.

— Мистер Тернер, — вымолвил один из них.

— Что?

— Пройдите с нами.

Должно быть, эти действуют тоньше? И, может быть, мне суждено на собственном опыте познакомиться с методом, примененным к Гревилу?

Я сделал шаг вперед. Попробовать прорваться? Но вряд ли можно рассчитывать на помощь снаружи.

Снизу донеслось:

— Инспектор Толен просил вас покинуть вместе с нами этот район и вернуться в отель.

От напряжения у меня заныли костяшки пальцев. Я с трудом разжал кулаки и попытался успокоиться.

— Вас прислал инспектор Толен?

— Да, конечно.

— Давно вы за мной следите?

— Со вчерашнего дня.

Я почувствовал слабость в коленях.

— Мне хотелось побеседовать с Герминой Маас.

— Она в надежном месте. Идемте.

Я покорно пошел с ними.

— Но почему вы взяли ее под защиту?

— Разве вам не показалось, что после вашего с другом визита ее жизнь подвергается опасности?

— А мистер Джоденбри?

Ответа не последовало. На мосту стояли и переговаривались трое. Дождь усилился, но они не обращали на него внимания. Проходя мимо, я заметил среди них верзилу-негра. Кроме него, там был еще один негр и белый — в матросском бушлате. При нашем приближении они замолчали и уставились на нас.