— Да, благодарю вас. Буду с нетерпением ждать встречи.

Мы с Мартином двинулись обратно. Он снова сделался несловоохотливым, а я после столь обильной трапезы тоже не испытывал желания заводить разговор.

Подходя к отелю, Коксон сказал:

— У нас не так много пространства для маневра, как во-вашему?

— Вы имеете в виду просьбу Толена?

— Да. ”Ведите себя как следует, или я приму меры”.

— Какие?

— Ну, например, он может установить за нами слежку. Так обычно поступает Пауэлл. Какой был смысл приезжать, если мы лишь марионетки в чьих-то руках?

— Мне очень жаль, что вы так настроены, — огорчился я.

— А вы — нет?

— Я хочу сказать: мне будет жаль, если вы потеряете интерес к этому делу только потому, что мы оказались под колпаком у полиции.

— Дело не в утрате интереса. Как раз наоборот. Просто мне не верится, что таким образом мы чего-либо достигнем.

— Каков же выход?

— Понятия не имею.

— Бетс пока ничего не выяснил?

— Нет. Но на него — главная надежда.

— Осталось всего два дня, — с грустью констатировал я.

— Потом вы уедете в Америку?

— Наверное.

— По крайней мере, вам не придется упрекать себя в том, что вы не предприняли возможных шагов.

— Но я и не могу поздравить себя с мало-мальски приемлемыми результатами.

— У вас нет ощущения, будто Толен и Ван Ренкум чего-то не договаривают?

— Есть. Мне показалось, они всячески увиливали от ответа на ваши вопросы относительно Джоденбри. Как вы думаете, у него не может быть руки в полиции? Как в Голландии насчет коррупции? — Точно не знаю, но, по-моему, такие вещи случаются где угодно.

Мы некоторое время шли молча. Затем Мартин спросил:

— Если вы уедете в Америку, так и не решив эту загадку, это будет для вас большим ударом?

Я пожал плечами.

— У меня все равно нет выбора.

Он утвердительно наклонил голову.

— Да. В том-то и дело, что иногда у человека не бывает выбора.

* * *

Вечером Мартин получил телеграмму от матери. Их бунгало подверглось нападению грабителей. Телеграмма была очень длинной, и, читая ее, Мартин кисло улыбался.

— Мама все еще кажется себе беззащитной юной новобрачной, нуждающейся в опеке; за неимением супруга роль защитника предназначается мне. Но ей придется обойтись без меня.

За ужином он рассказал мне больше о себе. Его отец был младшим сыном шотландского пэра и актрисы Лотти Бернстайн и сам стал продюсером.

— Он неплохо зарабатывал и пользовался большим успехом у дам. Даже слишком большим, потому что в тридцать пять лет умер от перенапряжения. Я его плохо помню. Зато я часто навещал своего деда, лорда Калларда из Файфа. Это был настоящий старый дьявол, но голубая кровь, аристократ до мозга костей. Когда его сын женился на моей матери, она работала воспитательницей в детском саду.

В конце ужина Мартин вспомнил о телеграмме матери и пошел давать ответную телеграмму с просьбой позвонить ему утром от соседей.

В его отсутствие я прогулялся к отелю ”Гротиус” и побеседовал с дежурной, которая разговаривала с женщиной, приходившей к Гревилу. На сей раз мне удалось застать ее. Она сказала, что приятельница Гревила назвала свое имя, но дежурная его не запомнила. Даже не могла вспомнить, была ли дама замужней. Фамилия короткая и вроде бы иностранная — возможно, английская. Дама была хороша собой и говорила по-английски, но подчас как бы затруднялась.

— То есть, можно сказать, что это не ее родной язык?

— Понимаете… иногда она запиналась в начале слова.

Другая дежурная припомнила, как накануне того дня к Гревилу приходили белокурая дама и джентльмен. Они втроем отправились в бар. Бармен их не запомнил.

Я вернулся домой с ощущением, что до сих пор нам так и не удалось добыть сколько-нибудь значительной информации. Пытаться восстановить события трехнедельной давности — все равно что хвататься за проколотый воздушный шар: он так и ускользает из рук. Даже на полицию нельзя положиться. А времени — в обрез.

На следующее утро во время завтрака позвонила миссис Коксон. После разговора с ней Мартин сообщил, что все же придется ехать. Мать — пожилая женщина, а после ограбления возникли проблемы со страховкой. Я возразил: мол, пара дней ничего не решает; он поколебался, однако тревога за мать пересилила.

Грешен — у меня мелькнуло подозрение, что он воспользовался телеграммой как предлогом отказаться от этой безнадежной затеи. Коксон показался мне импульсивным человеком; по всей видимости, он поддался моим уговорам и поехал в Голландию в надежде принести пользу. Но его контакты девятилетней давности с Бекингемом не помогли пролить свет на происшедшее, и его энтузиазм мало-помалу иссяк. А когда в дело вмешался Толен, он и подавно счел свои ресурсы исчерпанными.

Не так уж редко приходится встречать людей, которые обещают — вполне искренно — больше, чем могут исполнить. Я не винил Мартина: ведь это я уговорил его ехать.

Он заказал билет на рейс 12.30, и я проводил его до аэропорта. На прощанье он сказал, как будто прочитав мои мысли:

— Мне бесконечно жаль, что от меня оказалось так мало проку. Поверьте, это не из-за недостатка рвения. Возможно, действуя в одиночку, вы добьетесь большего.

— Не очень-то я на это надеюсь.

— Мало ли как могут развиваться события. Если все же что-то подвернется и я вам понадоблюсь, дайте телеграмму, я тотчас приеду.

— Спасибо.

Он несколько секунд пристально смотрел на меня.

— Как бы то ни было, я считаю, что мы должны поддерживать связь. Что вы на это скажете?

— Согласен.

— Дайте мне знать перед отлетом в Штаты. А если вам придется улететь, но вы сочтете, что остались кое-какие зацепки, напишите, и я завершу начатое вами. Я не верю в самоубийство вашего брата и буду рад помочь вам доказать это.

— Спасибо, — повторил я. — Буду иметь в виду.

Возвращаясь в город, я чувствовал себя одиноким и растерянным. Мне не хватало общества Коксона. Я знал его всего несколько дней, но с самого начала общение с ним было интересным и небесполезным. Возможно, думал я, и мне следовало бы угомониться и вернуться домой? Может, я и впрямь помешался на этом деле? Оно по-прежнему значило для меня непомерно много, но сказанное Мартину было абсолютной правдой: у меня не было выбора. Мое поведение было обусловлено всем прошлым — начиная с семилетнего возраста.

Я позвонил Толену. Новое разочарование. Человек, который должен был вернуться из Джакарты, телеграфировал, что ему нужно еще несколько дней. Он обещал вернуться на следующей неделе. Если к тому времени я уеду, Толен обещал прислать мне письменный отчет.

Я потратил большую часть дня на знакомство с материалами дела, имевшимися в распоряжении полиции. Учтивый молодой полицейский с голубыми глазами и по-детски розовым лицом прочитал мне вслух рапорт о медицинском освидетельствовании. Рано вернувшись в отель, я написал доктору Пангкалу — его адрес мне дал Толен. Обычно ассистенты Гревила становились его друзьями, вот я и подумал: может, с братом покойного он будет откровеннее, чем с полицейскими? Покончив с письмом, я начал переодеваться к ужину с графом Луи Иоахимом.

За этим занятием меня и застала жена Бетса. Она сообщила — насколько я мог понять, — что какой-то человек хочет видеть капитана Коксона. Она знала по-английски всего с полдюжины слов, а Бетс куда-то ушел, но я знаками попросил ее впустить посетителя.

Не успел я надеть пиджак, как вошел молодой человек — бледный, тощий, в очках без оправы и с таким унылым лицом, словно сроду не радовался жизни. Он был чисто одет и смахивал на младшего клерка.

— Капитан Коксон?

Я заколебался.

— Вы капитан Коксон?

Я кивнул.

Молодой человек пугливо оглянулся, словно ожидая удара кинжалом в спину.

— Сэр, некий мистер Ловенталь сообщил мне информацию, которую вы как будто хотели купить. Вы его знаете?

Я опять кивнул.

— Вас интересует некая дама, покинувшая страну тридцатого марта?

Чтобы скрыть волнение, я нагнулся за сигаретами.

— Да.

— У меня есть такая информация. Мне обещали двести гульденов.

Я не пожалел бы и тысячи!

— Да, конечно — если информация точна.

— Могу я сначала получить деньги?

— Только после того, как сообщите то, что имеете сообщить.

Наши взгляды встретились. У меня оказалось больше выдержки. Он с минуту шарил в карманах и наконец выудил клочок бумаги.

— Она вылетела из Голландии в Рим тридцатого марта, в 21.15, рейс № 341. Адрес в Риме — отель ”Агостини”, ул. Квириналь, 21.

Я предложил ему сигарету, но он покачал головой.

— Спасибо, я не курю.

— Дама все еще в Риме?

— Это мне неизвестно.

Я закурил.

— Ее имя?

Он воззрился на меня сквозь толстые линзы очков.

— Вы спросили — ее имя?

— Да, разумеется.

Я уж было подумал, что он потребует еще денег, но вместо этого он заглянул в бумажку.

— Хелен Джойс Винтер.

— Миссис или мисс?

— Миссис.

— Она англичанка?

— Да, сэр.

— А мужчина?

Он заморгал.

— Мужчина, сэр?

— Разве с ней не было мужчины?

— Не знаю, сэр. Насколько мне известно, дама путешествовала одна.

Я прикинул в уме: Хелен, Елена, Леонора, Леони…