У Спенсера еще оставались сомнения.

— Но все-таки…

— Погодите. По прошествии нескольких месяцев Бранвелл нечаянно узнает, что миссис Трейси Мортон не имела к этому никакого отношения. Они встретились; он открыл ей все, и она без колебаний решила вернуть деньги. Тогда он сразу же явился ко мне.

— До свадьбы? — уточнил мистер Аберкромби.

— Ну, конечно.

Меня так и подмывало уличить его во лжи, но это было бы несправедливо — и потом, ведь он не так уж и лгал. В эти минуты Генри был похож на человека, который, перепрыгивая с кочки на кочку, пробирается через болото, постоянно рискуя оступиться и захлебнуться зловонной жижей; однако он даже ног не замочил. Он рассказал, как я просил о встрече, но срочные дела погнали его в Ливерпуль, и он только после нашего возвращения из свадебного путешествия смог уделить мне внимание, однако к этому времени уже распространились слухи о моей нечестности и ситуация вышла из-под контроля. С его слов выходило, будто ответственность за то, что мистер Рекитт до сих пор не получил обратно свои сорок тысяч фунтов, лежит на сплетниках. Он поведал о том, что советовал мне обратиться в полицию, но я предпочел провести самостоятельное расследование, и кончил утверждением, что мы с женой наконец-то распутали клубок, к полному удовлетворению блюстителей порядка. То, что один из нас в результате очутился в больнице, а другой без работы, представляется ему сомнительной наградой.

Когда Генри закончил, у него как раз догорела трубка, и он начал очищать ее от нагара. Спенсер держал в руках догоревшую сигарету, которую так и не взял в рот.

Первым опомнился Рекитт.

— Что ж, Дэйн, вы позволили нам взглянуть на ситуацию с другой стороны, и мы выражаем вам свою признательность. Это несколько меняет дело. Тем не менее меня удивляет, что человек с вашим опытом лезет из кожи вон, чтобы оправдать серьезнейшие — несмотря ни на что — нарушения. Мы можем признать человека невиновным в совершении уголовного преступления, однако остается обвинение в халатности и непонимании им своих обязанностей.

— Все это так, я совершенно с вами согласен. Бранвелл вел себя как последний идиот — но и только. Но вы не учитываете, что ведь он — новичок в нашей профессии. Я сам — юрист и тридцать лет занимаюсь вопросами страхования. Некоторые из вас — более сорока. А Бранвелл приступил к работе пять лет назад — безо всякой подготовки. Если бы я сам оказался в подобной чрезвычайной ситуации — не приведи Господи! — мне не пришлось бы ломать голову: инстинкт моментально подсказал бы мне правильное решение. Он же не обладал соответствующей интуицией. Вот и вся разница. Какую репутацию он успел заслужить за эти несколько лет? Спросите Аберкромби. Спросите самих себя и других страховщиков, — Дэйн умолк и издал пренеприятнейший звук, продувая трубку. — Благодаря своему уму, мужеству и непреклонности он снискал всеобщее уважение — иначе я не был бы здесь и не выступал в его защиту. Мир страхования нуждается в подобных людях. Глупо изгонять такого человека пинком под зад за один-единственный проступок. Скажу вам больше: если сегодня мы укажем ему на дверь, он завтра же пополнит своей особой ряды поверенных и, нимало не потеряв в заработке, выступит на стороне наших деловых оппонентов. Отрезвляющая мысль — и, несомненно, заслуживающая внимания.

— Позвольте, — обиженно вставил Рекитт. — Насколько мне известно, никто не говорит об изгнании пинком под зад, как вы изволили выразиться. Это неофициальное собрание неправомочно принимать решения. Мы собрались с одной-единственной целью…

— Знаю, знаю. Однако настоящее собрание достаточно авторитетно, и итоги его работы непременно станут достоянием гласности. Если мы здесь и сейчас придем к выводу, что Бранвелл действовал недостойным образом, у него не будет другого выхода, как немедленно подать в отставку, а Аберкромби ничего не останется, как только принять ее.

В каком-то смысле я предпочел бы обойтись без его заступничества. Этой ночью у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, так что я пришел на эту встречу с твердым решением, но Генри говорил так убедительно, что даже меня заставил посмотреть на вещи с другой точки зрения. Несмотря на первоначальные сомнения, работа с отцом и сыном Аберкромби меня полностью устраивала — вплоть до пожара в Ловис-Мейноре…

Погрузившись в раздумья, я снова упустил нить разговора, а когда очнулся, речь держал Макдональд.

— …с тех пор, как я заинтересовался этим делом. Сказанное Генри Дэйном — и Бранвеллом — полностью сняло противоречия и развеяло мое недоумение. У меня нет ни малейшего желания взывать к мести. Здесь сидят люди постарше меня, но, если мое мнение что-то значит, хочу сказать, что я полностью удовлетворен услышанным и предлагаю забыть это дело, словно его и не было.

Я был тронут его благородством, другие — тоже. На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. Я заметил, что Спенсер готовится что-то сказать, и понял, что должен опередить его.

— Я глубоко признателен Макдональду, но так не годится. Все это время, с самого мая, я ломал себе голову… Эту ночь я провел без сна и наконец увидел вещи в истинном свете. Не знаю, согласятся остальные с Макдональдом или нет — возможно, я предпочел бы так и не узнать этого, — но, если даже вы готовы меня простить, мне хочется самому решить свою судьбу. Это не эгоизм и не гордыня; если бы я поверил, что смогу выйти из испытания с честью… Что бы ни говорил Генри Дэйн, это не так — во всяком случае, таково мое мнение, а в конечном счете оно-то и играет решающую роль. Поэтому, чтобы быть чистым перед своей совестью, я подаю прошение об отставке.

Снаружи доносился шум уличного движения. Несмотря на субботу, рабочий люд жил в обычном трудовом ритме.

— Уволившись из армии, — продолжал я, — я получил предложение поработать в Новой Зеландии. Оно все еще остается в силе, и мы с женой решили принять его. Возможно, там нас ждут свои трудности, но мы полны желания начать с чистого листа. Конечно, если бы не эта история, я и не подумал бы круто менять свою жизнь. Но, возможно, в конечном итоге оно и к лучшему, — я запнулся, подбирая нужные слова. Спенсер вертел в ладонях карандаш. Никто не смотрел на меня, кроме Чарльза Робинсона.

— Видите ли, Оливер, — начал мистер Аберкромби, но я перебил его.

— Не знаю, что сейчас думают мои партнеры, но мне будет бесконечно жаль с ними расстаться; ведь они учили и поддерживали меня, приняли в свою фирму и в свою жизнь, и я вечно буду благодарен им за дружбу и доверие. У меня нет такого чувства, будто эти пять лет прошли даром. Возможно, что-то из того, чему я научился, работая в системе страхования, больше не понадобится, но громадная часть этого опыта сослужит мне добрую службу, чем бы я ни занимался. Некоторые учатся быстро и безболезненно. Моя же учеба затянулась до сих пор. История с Ловис-Мейнором показала, что, как ни жаль, мне не удалось пройти свой путь, ни разу не оступившись; но это не так трагично, как если бы я не знал, куда идти.

Спенсер бросил взгляд на Рекитта, но тот смотрел в окно. Спенсер произнес:

— Каковы бы ни были наши чувства, не думаю, что имеет смысл продолжать это неофициальное совещание. Решение Бранвелла касается только его самого и Аберкромби. Если он тверд в своем намерении, а я думаю, что это так, это более не наша забота. Но даже в этом случае считаю себя обязанным высказаться относительно великодушного предложения Макдональда. Мне представляется, что цель нашего собрания полностью достигнута: не в том смысле, что мы вынудили Бранвелла подать в отставку, а в том, что нам удалось примирить стороны и доискаться правды. Я лично, выступая здесь в роли стороннего наблюдателя, хочу заявить, что сегодняшнее поведение мистера Бранвелла произвело на меня самое благоприятное впечатление. Это цельная натура, и, мне кажется, здесь нет ни одного человека, который не пожелал бы ему успеха во всех дальнейших начинаниях.

* * *

Вот и все. Я стоял на перекрестке Лайм-стрит и Леденхолл-стрит, пережидая поток машин. Через какой-нибудь час жизнь Сити замрет. И во мне умрут надежды и тревоги, связанные с Сити.

Легко было рассуждать о начале новой жизни, но, по правде говоря, в душе я был далеко не так уверен в правильности своего решения. Вопреки собственному утверждению, я еще толком не обсудил свои планы с Сарой, даже не выяснил, все ли еще вакантна должность, предложенная мне Роем Маршаллом. Не то чтобы я сомневался в чувствах Сары — с этим навсегда покончено, — но огромный расход нервной энергии за последние сутки произвел во мне страшное опустошение. Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и совершенно подавленным. Я ни в чем не раскаивался, но вдруг четко осознал, что новая жизнь чревата новыми трудностями, испытаниями и ошибками.

И еще. Несмотря на все теплые взгляды и пожимание рук, которыми закончилась эта деловая встреча, первоначальное ощущение, что я будто бы покидаю мир страхования с чистой совестью, сменилось опасением, что мне никогда не смыть с себя позорного клейма и я навсегда останусь под подозрением. А с этим трудно жить дальше.

В конце недели в Сити наступает напряженная тишина, больше похожая на затишье перед бурей. В эти минуты я, как никогда, почувствовал себя на чужой, незнакомой территории.

Я не сказал всего, что хотел, людям, выступившим на моей стороне. Правда, в конце я подошел к Майклу и его отцу и начал что-то говорить, но, как обычно, не нашел нужных слов.

Свернув к банку, где легче поймать такси, я вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до моей руки. Это был Генри Дэйн.

— Ну, друг мой, вы довольны сегодняшним днем?

— А вы?

— Я — нет. Если бы я знал, что вы планируете харакири, не стал бы жертвовать утренней партией в гольф.