Странное ощущение! Собственные мотивы теперь казались мне неубедительными — а ведь в то время одно логично вытекало из другого. Я впервые на собственной шкуре убедился в том, какой страшной западней могут обернуться жесткие рамки закона. Возможно, право и закон вообще несостоятельны, поскольку в их основе лежит представление о человеке как о разумном существе? Разум — всего лишь тонюсенькая ниточка в ткани человеческих судеб…

По крайней мере я больше не испытывал соблазна оправдать себя. Я сам запутал свою жизнь, увязнув по уши в дерьме, — но это уже не имело значения.

Я продолжал свое повествование, но, дойдя до событий вчерашнего вечера, резко остановился, не желая впутывать миссис Мортон. Они собрались, чтобы обсудить не ее, а мои поступки. Кроме того, мне не хотелось упоминать об аварии и таким образом взывать к их сочувствию. Поэтому я заранее уговорил Майкла ничего не говорить остальным.

Закончив, я закурил, убрал зажигалку и уставился на горящий кончик сигареты. Все молчали. Я думал: нам еще предстоит пережить полицейское расследование. Самоубийство как результат временного умопомрачения — самая удобная формула. Все довольны. Тогда как на самом деле она действовала в полном рассудке. Даже подумала о том, чтобы привязать к сиденью Трикси перед тем, как открыть дверцу. Это был полностью осознанный выбор. ”Честь и достоинство до сих пор кое-что да значат. Я пыталась их спасти”…

— Да, мистер Бранвелл, — произнес Спенсер. — Вы дали нам обильную пищу для размышлений. Признаюсь, я нахожу некоторые аспекты вашей истории крайне обескураживающими.

Рекитт издал сухое покашливание и заложил палец за воротник.

— Обескураживающие — не то слово! По вашему собственному признанию, мистер Бранвелл, — если принять ваш рассказ на веру, — вы заподозрили мошенничество, находились на месте преступления — и на протяжении нескольких месяцев так ничего и не предприняли! Ваша собственная фирма подтвердила правомерность иска — и вы палец о палец не ударили, чтобы предотвратить выплату весьма крупной суммы. Странный поступок, мистер Бранвелл!

… К тому времени, как мы добрались до больницы, у меня все перепуталось в голове. Я ощущал странную связь происшедшего с судьбой моего отца. Он вернулся домой, закрыл дверь и пустил газ… Я нашел его лежащим на полу… при смерти…

— Да, конечно.

— И теперь, спустя четыре месяца, будучи женатым на вдове того самого Трейси Мортона и обманом присвоив сорок тысяч фунтов, вы хотите, чтобы мы поверили, будто вы собирались вернуть эти деньги, — в то время как с вашей стороны не было предпринято ни единой попытки такого рода?

— Я не прошу мне верить. Просто это правда.

— Ну, знаете… — Рекитт перевел взгляд на отца и сына Аберкромби. — Раньше я сомневался в целесообразности этого совещания, но теперь…

Мистер Аберкромби был очень бледен.

— Скажите, Бранвелл… эти картины… вы пытались проследить путь оригиналов? Заявили в полицию или таможенную службу?

— Нет. Думаю, они вывезены из страны.

— Вы думаете! — возмутился Рекитт.

Шеф Макдональда, Роусон, повертел в руках свои очки.

— Мне все же непонятно… Мистер Бранвелл признает, что не выполнил свой долг по отношению к системе страхования. Но есть более широкие обязанности человека и гражданина — прежде всего обязанность свидетельствовать перед лицом закона, сообщать в полицию об известных нарушениях… об обнаружении трупа… Как Бранвелл все это объясняет?

Я погасил окурок сигареты. У меня дрожали руки.

— Может показаться, будто здесь две стороны, хотя на самом деле существует только одна. Я подозревал в соучастии жену Мортона и не был готов разоблачить ее. Вот и все. Но я пришел сюда не затем, чтобы оправдываться, а чтобы попробовать все объяснить. За свои прегрешения перед законом я уже понес ответственность в другом месте. Сейчас речь идет о моей вине как страхового агента, и здесь не может быть двух мнений, — я поднял глаза на Макдональда — он смотрел в сторону. — Я много думал обо всем этом и нашел один-единственный выход. Поэтому два часа назад позвонил Майклу Аберкромби и попросил принять мою отставку.

Снаружи башенные часы пробили полдень. Они напомнили мне о других, больничных часах, которые всю ночь исправно били по моим нервам. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова сесть за руль. Можно прожить много лет и так и не узнать, что такое скорость: это постигаешь лишь в момент аварии. Если в будущем мне суждены ночные кошмары, то, скорее всего, мне будет сниться мокрая трава, лай Трикси и осознание того, что Сара — там, в перевернутом автомобиле…

До меня доносился гул голосов; Майкл что-то объяснял; Рекитт согласно кивал головой; решение представлялось всем единственно возможным.

— Минуточку, — раздался от камина голос Генри Дэйна. Я подумал, что это вырвалось у него случайно, однако на присутствующих этот возглас произвел впечатление судейского молотка, призывающего к порядку. — Не слишком ли мы спешим? И не слишком ли однобоко смотрим на происшедшее? Здесь есть вина самого Бранвелла, который весьма неуклюже объяснил свое поведение. Но даже в уголовном суде делается скидка на волнение свидетеля.

— В уголовном суде, — заметил Рекитт, — не принято игнорировать факты.

— Разумеется. Но прежде, чем вынести приговор, необходимо собрать их как можно больше, если не все. Что вы там промямлили несколько минут назад, Оливер? Что-то насчет того, что вы будто бы принесли извинения в другом месте?

— Не извинения. Я дал показания в полиции.

— Когда?

— Два часа назад. Поэтому и задержался.

— Но почему именно сегодня, в девять часов утра? Или события получили дальнейшее развитие?

Я был зол на него за это давление. А впрочем, какая разница? Все равно они узнают. Эти достойные мужи уже успели принять решение, и меня не упрекнут в том, что я пытался их разжалобить.

И я поведал им о поездке Сары в Ловис-Мейнор вчера вечером, о признании миссис Мортон и о том, как все встало на свои места. Рассказал о ее прыжке из стремительно мчавшейся по мокрому шоссе машины — прыжке, приведшем к катастрофе. Объяснил, что провел ночь в больнице и прямо оттуда приехал на собрание.

Последовала неловкая пауза. Никто не находил, что сказать. Я знал, что так будет, — поэтому и не хотел говорить об этом.

Первым нарушил молчание мистер Аберкромби.

— Но почему вы сразу не сказали? Как чувствует себя ваша жена?

— У нее перелом ноги и сотрясение мозга. Врач утверждает, что она поправится. Через пару дней можно будет сказать с большей уверенностью.

— Миссис Мортон разбилась? — спросил Дэйн.

— Да.

— Она представила доказательства?

— Слуга Эллиот может подтвердить ее рассказ, если сочтет нужным. Она провела в его доме ночь после пожара.

— Есть свидетели аварии?

— Какой-то велосипедист видел, как женщина выпрыгнула из машины.

— Слава Богу!

— Вы ничего не упускаете.

— Что ж, — возразил Генри Дэйн. — Должен же кто-то позаботиться о человеке, у которого напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Что сказали в полиции? Вы виделись с инспектором Барнсом?

— Да. Я отдал ему заявление. Он был немногословен, но, кажется, у него не осталось вопросов.

— Вот видите, оказывается, это не так уж и страшно.

— Да — после того, как вас вынудят обстоятельства.

Спенсер откашлялся.

— Мистер Дэйн, до сегодняшнего дня вы имели какое-либо касательство к этому делу?

— Да, конечно. Поэтому и рекомендую вам не спешить с выводами. Бранвелл вел себя, как настоящий осел, но ни в коем случае не как преступник.

— Вы хотите сказать, что он обращался к вам за советом? — поспешность, с которой мистер Аберкромби задал этот вопрос, наполнила мое сердце признательностью.

— Я был в курсе практически с самого начала.

— И что же, он последовал вашему совету?

— Нет, конечно. Иначе не попал бы в такую переделку.

Все ждали, пока он снова зажжет трубку. Он не торопился.

— В первый раз Бранвелл пришел ко мне за несколько дней до пожара — примерно тогда же, когда и к вам, Макдональд, — и поделился своими подозрениями. Я дал ему адрес человека, который разбирается в подделках. Конечно, Бранвелл представил этот случай как гипотетический, но мы обсудили его достаточно полно. У меня не было оснований связать этот случай с Ловис-Мейнором — ни до, ни после пожара — и уж, конечно, я никак не мог предположить, что он будет настолько глуп, чтобы ворваться в частное жилище, — Дэйн выпустил струйку дыма и несколько секунд наблюдал за тем, как она, растворяясь в воздухе, уплывает к потолку. — После пожара… после пожара он не рассказал мне всего, что следовало, но вообще за эти несколько месяцев мы имели несколько бесед. Вы ставите ему в вину, что он не явился в полицию и не заявил о том, что обнаружил в доме труп, а также об умышленном поджоге. Я тоже — но все не так просто. При первых признаках начинающегося пожара — если вы не сомневаетесь в правдивости его показаний на этот счет — Бранвелл сделал все от него зависящее, чтобы потушить огонь, и вызвал пожарную команду. Услышав звук сирены, он был поставлен перед необходимостью в считанные доли секунды принять решение: остаться или скрыться с места происшествия. Он пустился бежать — а потом было слишком поздно.

— Поздно для чего? — осведомился Макдональд.

— Для любого естественного в такой ситуации поступка. Потому что, покинув место происшествия, он лишился каких бы то ни было доказательств того, что он действительно был там. Чем он мог подтвердить тот факт, что поджог подготавливался заранее? Все, что ему было гарантировано, это огромные неприятности и бесславный конец карьеры — при том, что, вздумай страховая компания оспорить иск, она все равно проиграла бы дело.