– Я так подозреваю, Клавушка, – хохотнул Валентин Романович, – что Марку это отлично известно, потому-то он и делегировал меня пригласить тебя на концерт.

– Конечно, я пойду, Валентин Романович, ну какие могут быть разногласия и обиды, когда Андреа Бочелли! Только вы своему внуку скажите, что общаться с ним я не намерена, пусть держится от меня подальше.

– Всенепременно передам, – пообещал дед Светлов.

Они и не общалась, хотя Марк было сунулся что-то сказать, но Клавдия пресекла все его попытки с ней заговорить, напомнив холодным тоном:

– Я все тебе сказала в Сочи, Марк. Больше общаться с тобой и поддерживать дружеские отношения я не намерена.

И все же позволила ему проводить себя домой на такси после великолепного концерта, наверняка под впечатлением от величия и красоты пережитых духовных потрясений, от неповторимого голоса Андреа Бочелли и гениальной музыки.

Наверняка. А то с чего бы? Она же решила. Но ехали молча, так ничего друг другу и не сказав.

И конечно, находясь под впечатлением от великого маэстро, Клавдия пустила этого несносного мужчину домой и напоила его чаем.

И… и – тяжелый безысходный вздох – провались оно все совсем! – смотрела на него и отчетливо понимала, что не может держать на него обиду, даже за дело, и расстаться навсегда бесповоротно тоже не может по очень простой причине – он часть ее души, ее жизни, ее вселенной.

Клавдия вспомнила, как однажды Александр Иванович, рассказывая о своей несостоявшейся из-за его непростой работы первой сильной любви по той причине, что девушка не хотела принимать реалии его службы, сказал:

– Понимаешь, Клавушка, ощущение собственной правоты несовместимо с любовью. Оно монтируется только с желанием обладать человеком, его принадлежностью тебе и соответственно с его подчинением твоим желаниям. А вот что касается любви, тут уж так: либо ты хочешь быть по-настоящему счастливым, либо правым.

Понимает она. Теперь понимает. Ну, вот обиделась до слез, и пытается что-то доказать этому невозможному, упертому в своей глупости мужчине и вообще отказаться от отношений с ним. Да? Да, именно так. И что?

Знаете, вот простой вопрос – и что?

Он перестанет быть таким, какой он есть? Нет. Никогда. Хорошо, она раз и навсегда уберет его из своей жизни и вообще перестанет с ним общаться. И что?

И у нее станет совсем другая жизнь, в которой не будет Марка Светлова со всеми его заморочками и ужасным, невыносимым характером. Будет какой-то иной мужчина, может, и муж, дети, работа, свои радости и печали, трудности и победы и годы, годы, годы, в которых уже никогда не будет настолько близкого человека, родной души, который слышит, чувствует ее на всех уровнях и понимает без слов так, как никто в мире. С которым у них есть великое единение на двоих, у нее не будет человека, который объяснит ей свои чувства математическим языком, и она поймет и услышит больше, чем если бы кто-то просто говорил о любви. Не будет самого близкого, самого преданного и родного друга, не будет целой галактики в ее жизни, без которой там черная дыра.

Огромной, невероятной, завораживающей галактики….

А предмет мучительных размышлений Клавдии молча лопал лимонное суфле, которое обожал, как ребенок, и которое Клавдия собственноручно готовила специально для него чуть ли не в промышленных масштабах.

– Спасибо за концерт, – холодноватым тоном поблагодарила она.

– Пожалуйста, – кивнул Марк.

Хотел было что-то еще сказать, но Клавдия жестом остановила его:

– Все, я устала, у меня был трудный день. Давай отправляйся домой.

Одно дело рассуждать о роли Марка в ее жизни и понимать всю бесполезность решений расстаться с ним раз и навсегда, другое дело, что спуску ему давать тоже уж совсем не стоит. Нечего.

И она еще не решила! Может, и бог с ней с галактикой по имени Марк Светлов!

Не решила.

Он уехал, осторожно попрощавшись и все всматриваясь в ее лицо. И как-то столь же осторожно и незаметно, слово за слово: «Ты как? – «Нормально, а ты как?» – почти все вернулось на круги своя. Не сказать, что вот они уже снова друзья-друзья и по часу могут болтать по телефону, рассказывая друг другу, как дела, как день прошел, что грустного-радостного-печального-веселого случилось, как бывало меж ними обыкновенно, но все же какая-то постоянная связь наладилась.

Ну а дальше у Марка своя непростая, суперважная работа и двадцатичасовая плотная загруженность, у Клавдии своя напряженная работа – сдача новой книги мемуаров, суета и волнения перед ее выходом. Не виделись, но созванивались каждый день и уже поговорить могли поживей, подольше и поделиться заботами и настроениями.

В июле справляли день рождения деда Романа Кирилловича. В «Верхних Полянах» собрались все друзья и близкие, в том числе само собой и Светловы, которым в этом году снять на лето дачу в «Полянах» не удалось, зато нашелся очень хороший вариант в другом поселке, в десяти километрах от Невских, так что частенько приезжали друг к другу – совсем же рядом, такси вызвали и фьюить, уже у друзей, всего десять минут. Было понятно, что и генерал Александр Иванович теперь уже член семьи, и Марк приехал (это обязательным порядком).

Отмечали замечательно – с богатым праздничным столом, установленным на лужайке, с украшенным шариками и плакатами фасадом дома, с шашлыками и грилем, с песнями под гитару. И танцевали – старшее поколение ставило танго и вальсы под любимых исполнителей тридцатых-сороковых-пятидесятых годов, младшее присоединялось к ним с неменьшим энтузиазмом.

Очень здорово все получилось – легко, радостно, душевно и как-то незаметно, на волне общей радости и по-настоящему удавшегося праздника Клавдия с Марком увлеклись разговором, забыв обо всем на свете.

Как ни любил и ни понимал Марк этого слова, но признал, что они откровенно соскучились. Прямо тонули друг в друге, не могли взгляд оторвать, погружаясь в их собственный, один на двоих мир – он рассказывал о делах, коллегах, известных ей, о новых идеях, о происшествиях с его беспокойными студентами, про своих учеников-любимчиков и их достижениях, а она увлеченно с интересом слушала, расспрашивала, потом поменялись ролями – Клавдия делилась своими впечатлениями о работе, о новом авторе, новом проекте, а Марк с не меньшим, чем она, интересом слушал, расспрашивал, давал дельные и неожиданные советы.

Шутили, хохотали, держались за руки, глаза в глаза, отрешившись от всего вокруг.

И тут появился незваный гость – хлопнула калитка, по дорожке прошагали чьи-то решительные шаги, и к столу вышел Володя с большим букетом цветов в одной руке и с габаритной коробкой, упакованной в яркую подарочную бумагу с непомерным каким-то зеленым бантом, в другой.

– Привет всей честно́й компании! – весело поздоровался он. – А я вот тут имениннику подарок принес, надеюсь, понравится!

Вера Михайловна и Лариса Вадимовна, хозяйки праздника, засуетились – куда посадить нового гостя, что предложить.

Марк посуровел и замолчал, замкнулся, а Клавдия.

Она вообще не поняла появления Владимира и для чего весь этот показательный парад-але, но терпела водворение свежего человека за столом, взбодрившего немного уже было расслабленную компанию, перетянувшего внимание на себя.

Володю она часа через полтора выпроводила, ответив на все его настойчивые вопросы и подтвердив еще раз принятое ею ранее решение.

И зачем приезжал?

А вот с Марком после появления Владимира поговорить им так больше и не пришлось. Старшие Светловы явно и заметно устали, не мудрено, они хоть и бодрые старички, но все же далеко за восемьдесят, а в празднике принимали самое активное участие: и танцевали, и гулять по поселку ходили, и насмеялись, наобщались, да и выпили винца. И Марк с родителями вызвали такси, загрузили в машину своих старшеньких и вскорости уехали, расцеловавшись с хозяевами и душевно попрощавшись.

И снова общение Марка с Клавдией свелось к короткой переписке в соцсетях и недолгим разговорам по телефону. Куда-то делась былая дружеская близость и легкость, и что-то безвозвратно изменилось и не налаживалось в прежнем, привычном режиме.

А потом он позвонил и позвал ее прилететь, а она первый раз за все эти долгие десять лет отказалась.


Они все смотрели и смотрели друг другу в глаза, пропуская через себя воспоминания о Сочи, о той их ночи и рассвете, которые безвозвратно изменили их отношения, как бы не пытался Марк вернуть все в прежние рамки.

Иногда бывает так, что один поступок, одна ночь – и вся твоя жизнь навсегда переменилась. И уже невозможно вернуть все назад и что-то исправить – поздно! То, что случилось с тобой, перевернуло все твое сознание, наполнив воспоминаниями о событии, открыв какое-то иное ви́дение, понимание мира.

Это как попасть в аварию на дороге – вот ты ехал себе, ехал – хорошо! Солнышко светит, птички чирикают, зелень по обочинам пышная, красота! Музычка в динамике, ты подпеваешь, настроение замечательное, ни тебе пробок, ни тебе трудного трафика – загородное полупустое шоссе – и ты летишь, довольный, счастливый, думаешь о своих делах, что-то планируешь: вот приеду и сделаю то-то, а потом надо сделать вот это.

И тут с проселочной дороги вылетает грузовик на бешеной скорости и тебе в бок! Все!

Ничего не исправить, не вернуть, не переиграть! И не имеет значения, отделаешся ли ты сумасшедшим испугом или получишь серьезные травмы, – все, пошла совсем иная жизнь.

Одна ночь – и другая жизнь; как ни пытайся вернуть прежнюю – не получится. Потому что Клава стала другой. Они оба стали другими.

Они оба теперь наполнены знанием и телесной памятью своего единения и как это было у них!

– Клава, – серьезным сосредоточенным тоном заговорил Марк, – я проанализировал ситуацию и пришел к однозначному выводу, что этот твой Леша…

– Володя, – привычно поправила она.

– …вам с ребенком не подходит для жизни никак, – столь же привычно проигнорировал он ее уточнение. – Нам всем он не подходит.