– Но зачем он вот так? – жаловалась Клавдия.

– Как я понимаю, он считает тебя своей собственностью и ни с кем не собирается тобой делиться.

– Да, – кивнула Клава и призналась: – Но и сам пользоваться не собирается. – И посмотрела в глаза бабуле больным взглядом: – Он решил железно и навсегда, что мы будем только друзьями и никаких иных отношений между нами невозможно. И знаешь почему? – всхлипнула она и пояснила: – Потому что, дескать, если мы станем любовниками или мужем-женой, то непременно разойдемся и расстанемся, а он терять меня не намерен. Представляешь?

– А ты посмотри на это с другой стороны, – предложила Вера Михайловна, утирая слезу с щеки внученьки. – Он же может оказаться прав. И подумай, в каком качестве он для тебя важней: в качестве мужа или самого близкого человека в жизни. Выбор-то, конечно, трудноватый, особенно в твоем возрасте.

– И что делать? – всхлипнула Клава, утирая слезы.

– Это твоя жизнь и только тебе решать, что с ней делать, – улыбалась бабуля, – и, если я правильно поняла, то Николай и ваши поцелуи за баней – это не что иное, как твой протест Марку, не желающему видеть в тебе женщину, и утверждение начала нового этапа жизни, не так ли?

– Да, утверждение, – тягостно вздохнула Клавдия и, положив голову бабушке на плечо, пожаловалась, – но это так обидно, ба. И так больно.

– Я много раз тебе говорила, что «обижаются только горничные», люди думающие делают выводы из обстоятельств и своих собственных ошибок, ищут иные пути и идут дальше, – напомнила ей Вера Михайловна и похвалила: – Похоже, что ты ищешь тот самый выход и уже пытаешься двигаться вперед. И не имеет значение, будет ли это ошибкой или самым верным решением, это только время покажет, главное, что ты не застряла в этой своей amor insatisfait, – произнесла она по-французски.

– В несостоявшейся любви, – печально вздохнув, перевела Клавдия.

Постояли, обнявшись, бабуля все поглаживала и поглаживала ее по голове, успокаивая и подбадривая, и вдруг усмехнулась:

– А Коленька-то, Коленька ваш, не убоялся. – И процитировала: – «Вы это, не этого здесь», и пояснил: «того». И петуха дал с перепугу.

И Вера Михайловна затряслась от душившего ее смеха, Клавдия хмыкнула, вспомнив побелевшее лицо ухажера в момент морального наезда Марка, и, не удержавшись, расхохоталась следом за бабушкой.

Они хохотали, обливаясь слезами, и Вера Михайловна показывала внучке, как вытянулось лицо ее кавалера, как он сглотнул, передергивая кадыком и… и они заходились новым приступом хохота.

– Он там хоть как? – вытирая слезы, сдавленно произнесла Клава, насмеявшись вволю.

– Дед успокаивает и отпаивает чаем, – махнула рукой бабуля. – Жить будет и даже, возможно, счастливо. – И уточнила, посмеиваясь: – Но, по всей видимости, без тебя.

А Клава призадумалась, посмотрела в окно и спросила:

– Как ты думаешь, что теперь будет? Марк больше не появится?

– С чего бы? – удивленно спросила бабуля. – Не из-за Коленьки же. А то, что ты отстаиваешь свое право жить, как ты считаешь нужным, напоминаешь ему, что ты женщина, у которой есть и свои жизненные интересы, так и давно пора. Роль жертвы никогда не была твоим жизненным амплуа в силу совершенно не приспособленного к ней характера, и быть просто удобным существом для Марка, которым можно пользоваться по своему усмотрению, ты бы никогда не смогла, да и он бы не принял тебя такой, никогда бы не полюбил слабую личность и женщину-размазню.

– Но я мчусь по первому его зову, как только он позвонит и куда он скажет, – напомнила Клавдия обстоятельства их странного общения.

– Да, – кивнула бабуля, – мчишься, но признайся: только потому, что тебе самой это очень нравится, и ты испытываешь и переживаешь вместе с ним какие-то невероятные ощущения и чувства, и только потому, что тебе с ним захватывающе интересно. А то, что ваши отношения не складываются так, как хотелось бы тебе, так ты сначала точно разберись, чего именно ты хочешь, а потом добивайся этого.

Да уж, ей бы хотелось… ого-го, чего ей хотелось бы, а получилось…, ну все знают как.

После скандала они не созванивались, не переписывались и не встречались… аж целых две недели! А потом Марк позвонил и как ни в чем не бывало пригласил Клавдию в оперу на известного тенора, приехавшего в Москву дать всего несколько эксклюзивных постановок.

Опера – это еще одна отдельная тема.

Валентин Романович, дед Марка, любил оперу трепетной и беззаветной любовью, разбираясь в ней досконально, знал всех известных мировых звезд оперного искусства, знаменитых дирижеров и оркестры, мог различать в записи, какой оркестр, под управлением какого дирижера исполняет произведение.

Родные и близкие, поддерживая его в этом увлечении, старались доставать билеты на лучшие спектакли, готовились к таким событиям за много месяцев, бронируя билеты, иногда бывало, что и за восемь месяцев и за год вперед, стимулируя Валентина Романовича таким образом жить и бодриться, чтобы пойти на столь важное мероприятие.

Однажды Марк пригласил Клавдию пойти вместе с ним, бабушкой и дедом на одну из таких выдающихся опер, с ведущим мировым тенором в главной роли, которую они ждали полгода.

– Почему ты меня-то приглашаешь? – недоумевала тогда Клавдия. – Почему ты не идешь со своей девушкой?

– С кем? – сильно удивился вопросу Марк Глебович.

– С девушкой твоей, с Оксаной, – напомнила ему Клава и уточнила: – С которой у тебя сейчас отношения. Насколько мне известно, она искусствовед и человек вполне интеллигентный и эрудированный, и ей, наверняка, будет интересно это мероприятие.

– Какие отношения, Клав, ты о чем? – недоумевал он. – Девушка девушкой, а в оперу с нами идешь ты. – И недоуменно переспросил: – А кто еще?

Собственно, на этом вопрос был закрыт – спорить с Марком можно с таким же успехом, как доказывать что-то глухонемому и слепому заодно человеку, результат будет тот же: горло сорвешь, нанервничаешься до сердечного приступа и исступления всех своих нервов, а все останется неизменным: человек будет спокойно делать то, что и делал до того, как ты пристал тут к нему, а ты скорее всего отправишься пить валериановые капли. Так что девушки Марка – это одно явление в его жизни, а в оперу, так же как на концерты, в театры на премьеры и даже на некоторые официальные приемы с ним ходит Клавдия.

После оперы Клава осталась ночевать у Светловых на привычном, уже почти родном диване, и к теме ее взаимоотношений с другими мужчинами, поцелуев за баней и получения Марком правильных гормонов с другими женщинами они не возвращались. И про устроенный им скандал даже не вспоминали.

Мир был восстановлен, и оба облегченно вздохнули.


Рассветало, а Марк так и не спал ни минуты, весь погрузившись в размышления о Клавдии и воспоминания о ней, то бродя под эти мысли по квартире, то, как сейчас, стоя у окна.

Когда он увидел, что Клава упоенно целуется с каким-то парнем, его затопило волной бессильной, ослепляющей ярости – что это за безобразие, зачем она тут целуется с кем-то и как такое вообще возможно?

Он вспылил, не отдавая себе отчета, что почти кричит, отчитал ее, наговорил лишнего, устроил глупый, никчемный скандал и, в сердцах хлопнув дверью, уехал обратно в Москву.

И всю ночь метался по квартире, как тигр, запертый в клетке, передумывая нелегкие мысли, а к утру понял и, как человек, никогда себе не вравший и старавшийся быть во всем правдивым, даже иногда в ущерб себе самому, вынужден был признать тот факт, что Клавдия права – если он не хочет и не желает из трусости или по каким-то иным причинам дать ей полноценную жизнь и нормальные отношения, то почему она должна отказаться от них совсем?

Она сильная личность, большая умница, замечательный человек и очень интересная, симпатичная, даже красивая, девочка, и обязательно найдется другой мужчина, с которым у нее будут отношения, в этом не приходится сомневаться. А он это совершенно не принял в расчет, составляя уравнение их с Клавдией жизни. Почему он упустил из внимания тот факт, что у нее может быть и своя личная жизнь.

Собственно вариантов решения этой неожиданно возникшей проблемы всего два – либо Марк вступает с Клавдией в интимную связь, и они живут вместе и, может, даже налаживают полноценную семью, либо он должен ее отпустить и позволить ей иметь интимные отношения с другим человеком и устраивать семью с кем-то другим.

Оба варианта были плохи, но иного выбора у Марка не имелось.

И скрепя сердце он вынужден был принять решение Клавдии, которое она красноречиво продемонстрировала и отстаивала, и признать за ней право на свободу выбора и устройство своей личной жизни.

Отпустил, чтобы не потерять совсем.

С тех пор прошло уж восемь лет, за которые многое изменилось.

И даже произошло одно необъяснимое чудо – после того приступа головной боли, который непостижимым образом вылечила Клавдия, эта напасть ни разу не возвращалась.

Но он никогда не говорил об этом Клавдии. Никогда. Даже не намекал на полное исцеление. Но и на возможность повторения той убийственной боли («ой-ой, кажется приступ начинается!») тоже не намекал, не врал ей никогда и не манипулировал.

Хотя… что называть манипулированием.

Но не говорил. Это факт. И вроде бы как-то сама собой продолжала висеть над ними призрачная вероятность повторения его болезни, оправдывающая столь плотное и постоянное присутствие девушки в его жизни.

Марк это четко понимал и все же не касался этой темы. М-м-да, вот тебе и бескомпромиссная честность, и особая жизненная позиция: «бронепоезд» как-то стушевался.

Вот и Марку не хватило его хваленой принципиальной правдивости, чтобы сообщить Клавдии о своем полном исцелении.

Вскоре после того скандала, спровоцированного поцелуями за баней, у Клавдии появился первый кавалер с серьезными намерениями на ее счет, и она сообщила Марку о возможной перемене в ее жизни, а он предупредил.