Но помогать не пришлось, выяснилось, что тревога оказалась ложной, голова у него и вправду болела, но обычной, не приступной болью, хотя и довольно сильной от усталости и напряжения.

Выкроив несколько часов в плотном графике конференции, Марк с Клавдией отправились гулять по городу, уже немного припорошенному первым снежком. Порасспрашивав местных жителей, нашли прекрасное видовое место с замечательной панорамой и долго сидели там, взявшись за руки, и молчали, по своему обыкновению. И Клавдия чувствовала, как расслабляется, успокаивается Марк, как наполняются они оба новым потоком жизненной энергии.

И только сейчас она осознала, что и сама находилась все последнее время в постоянном напряжении, как пружина на двери, которую распахнули и подперли, чтобы не закрывалась постоянно, а сейчас вот вздохнула полной грудью, перезагрузилась, очистилась от чего-то гнетущего, попав в резонанс с Марком того непонятного и прекрасного, что случалось с ними в их молчании – одного на двоих.

Он не просто купил ей билет, но и снял для Клавы номер в той же гостинице, в которой жила их делегация. А через сутки отправил обратно в Москву, оставшись на конференции.


Чай она себе заварила, но им одним не ограничилась, поняв, что хочет есть, от нерво, что ли, да какая разница от чего – заесть-то переживания надо.

Клава распахнула дверцу холодильника, придирчиво рассматривая его содержимое.

– И что мы хотим, малыш? – спросила она у ребенка в животе и ответила за двоих: – А хотим мы сырка вкусного, да на хлебце гречневом, маслицем помазанном, да с помидоркой сочной, сверху уложенной, а еще, пожалуй, рыбки красненькой на таком же хлебце. И все это с чайком, медом сдобренным. Как тебе такое меню?

Видимо, озвученное меню малыша устроило идеально, ибо протестовать он не стал.

Клавдия, с особым эстетским удовольствием, почти любовно соорудила себе пару бутербродов, налила большую кружку чаю, бухнула в него приличную ложку меда, размешала – ух, какое все почти вредное, да посреди ночи – красота! Устроилась за столом – в одной руке бутерброд на правильном хлебце, в другой – кружка с чаем, вздохнула и в предвкушении спросила:

– Ты не знаешь, малыш, почему днем спится слаще, а ночью еда в разы вкуснее? А? – и откусила смачно так, что аж глаза зажмурила от удовольствия.

После бутербродно-чайного наслаждения Клавдия, почистив еще раз зубы, решила полежать в кровати и в один момент отключилась.

Но даже сон ничего не исправил в настройках ее мироздания и не остановил – стоило ей проснуться, как воспоминания сразу же полностью ее захватили и потекли дальше с того самого места, на котором остановилась перед сном.


Больше года после того памятного разговора на мысу в последний день лета, когда Марк расставил все по правильным, с его точки зрения, местам, Клавдия пребывала в наивных иллюзиях и ожидании, что должно что-то измениться, и Марк непременно передумает и поймет, насколько она ему важна не только в качестве друга, но и как женщина, как его любимая.

И не просто так жила и надеялась, сидя ровненько на пятой точке в ожидании чуда, а всячески пыталась поспособствовать его озарению на этот счет и однажды вернулась к разговору на тему их отношений, а когда ничего из затеи с разговором не получилось и Марк просто оборвал ее убедительную, эмоциональную речь, Клавдия предприняла попытку его соблазнить.

Ничего путевого из этого не вышло, а вышел сплошной конфуз и ужас какой-то.

Это уже на следующее лето случилось. Светловым настолько понравился дачный отдых, да и Марк там себя намного лучше чувствовал, что они снова сняли дом с участком на все лето, но в этом году в «Верхних Полянах» никто не сдавал свой дом, и они нашли участок в другом поселке километрах в тридцати от них, но в стороне, не по их направлению.

Узнав, когда Марк останется в квартире один, Клавдия продуманно-эротично разрядилась, сделала прическу, макияж, каблуки, прихватила бутылку шампанского и пришла поздно вечером к нему в гости под тщательно продуманным предлогом, что сдала работу, за которую получила хороший гонорар, и надо бы это дело отметить с дорогим другом.

Кстати, работу она и на самом деле сдала и гонорар получила, так что врать не пришлось, чего она совершенно не умела и могла сразу же «спалиться». А вот со всем остальным…

Сначала Марк Светлов в присущей ему манере прямолинейно поинтересовался, взяв бутылку в руку и рассматривая этикетку:

– Нет, это, разумеется, замечательно, что работа удачно завершена и большой гонорар, но с чего ты пить-то вознамерилась, Клавдия? Первый, что ли, твой хороший гонорар и достойно сделанная работа? К тому же не ты, ни я алкоголь не особо уважаем? А? – Он подозрительно посмотрел на нее взглядом своих чуть прищуренных темно-серых глаз через торжественно сервированный стол, над которым Клавдии пришлось потрудиться.

Она принялась что-то там невнятное разъяснять, растерялась, покраснела, сбилась с мысли и от неловкости махнула одним глотком полбокала шампанского, которое, прав был Марк Глебович, и на самом деле не очень-то и любила.

– Та-а-ак, – протянул Марк тоном строгого отца, застукавшего несовершеннолетнюю дочь за распитием спиртосодержащих напитков, и поставил бутылку на стол. – Клавдия, ты что, решила меня соблазнить, что ли? Я правильно все это понял? – спросил он строжайшим голосом, обведя накрытый стол рукой.

– Правильно, – задиристо ответила Клава. – Кто-то же должен из нас двоих это сделать. Ты меня не соблазняешь – значит придется мне.

– Нет не должен, – отрезал Марк, и в голосе его зазвучал металл. Он подробненько повторил ей то, что разъяснил год назад, чуть ли не слово в слово.

– То есть ты меня не хочешь, как женщину, я не вызываю у тебя желание? – пропустив все его слова мимо ушей, спросила о самом главном, мучившем ее весь этот год, опьяневшая в момент Клавдия.

– Я тебя хочу, и ты привлекаешь меня, как женщина, – жестким тоном, очень строго и холодно произнес Светлов. – Но ты для меня гораздо важней, чем сексуальный партнер. Ты самый близкий и самый важный мне человек, ты мой друг, и терять эту дружбу и тебя я не намерен.

– Так мы ее и не потеряем, мы просто станем парой, – настаивала на своем Клава.

– Нет. Я все уже объяснил: интимная близость не длится долго, и люди в большинстве случаев расстаются.

– А мы будем тем самым меньшинством, – упорствовала Клавдия.

– Нет. Мы не станем рисковать, – произнес он тем самым своим тоном, после которого было категорически бесполезно спорить.

Клавдия прекрасно знала эту его манеру – он же упертый, он всегда добивается своего, если что-то решил, порой просто из принципа, иногда даже во вред самому себе.

Настаивать бесполезно. Всё. Это железное и окончательное решение. Точка личным почерком Марка Светлова.

А потом – это ужас какой-то! – он сгреб ее со стула, оттащил в ванную, стянул эротическое платье, напрочь проигнорировав слабое сопротивление, сунул ее голову под струю воды и своей здоровенной ладонью намылил лицо и тер, смывая макияж, заодно борясь таким образом с ее внезапным опьянением.

Долго вытирал ей голову полотенцем, напялил на уже покорную Клавдию свой банный халат и снова усадил за стол. И они в полном молчании поужинали всем, что она приготовила и так старательно украшала.

А через месяц после фиаско с соблазнением Клавдия самым неприятным образом впервые столкнулась с девушкой Марка.

Он снова был в Новосибирске и позвонил оттуда весь больной, несчастный, с сиплым горлом и хлюпающим носом.

– Я тут совершенно ужасно разболелся, Клав. Прилетай, будь другом? Я и билет тебе взял уже. – И переспросил несчастным голосом брошенного всеми, позабытого на улице под дожем и снегом, голодного, дрожащего от холода, отчаявшегося вернуть свою хорошую, сытую жизнь и решившего пропадать уж совсем окончательно пса: – Прилетишь, а?

Разумеется, она полетела. А как же.

За почти два года их знакомства Марк простужался однажды, а еще один раз подцепил грипп, и тут же выяснилось, что хворать он совершенно не умеет, сразу же становится хуже маленького ребенка, и его непременно нужно спасать и нянчиться с ним, и, ясное дело, он быстренько делегировал эту миссию Клавдии, как назначенной на почетное место его спасительницы.

И она должна была ехать и спасать, как и положено, и никто другой спасти его не мог. И варить ему куриный целебный бульон, который могла, по его убеждению, приготовить только Клавдия, и жалеть его, готовить и подавать ему горячее питье, поглаживать по пышущей жаром от температуры голове, и сидеть рядом и читать вслух рассказы Чехова или Бунина.

Хорошо хоть вирусными заболеваниями и простудами болел он крайне редко.

Клавдия прилетела в Новосибирск ранним утром и, взяв такси, сразу же помчалась в гостиницу. Дверь ей открыла грудастая девица с какими-то нескончаемо длинными ногами, теряющимися где-то вверху, за краем наброшенной на голое тело рубашки Марка, которая спросила безразличным тоном, окинув Клавдию пренебрежительным взглядом:

– Ты врачиха, что ли? – И, не дождавшись ответа, прокричала в глубину номера: – Маркуша, к тебе тут врачиха пришла!

– Это не врачиха, это Клава, – прохрипел он в ответ и позвал: – Клав, иди сюда.

Он лежал в кровати, красный, вспотевший от высокой температуры и голый под одеялом, и было совершенно очевидно, что он вот только что занимался сексом с этой длинноногой барышней.

И Клава как-то в момент ужасно, просто ужасно и безысходно расстроилась, настолько, что ее саму аж до слез бросило в жар.

– Что за Клава? – спросила у нее за спиной девица Марка.

– Мой друг, – прохрипел он, не собираясь представлять Клавдии барышню, и жалостливо попросил: – Клав, спаси меня, а? А то что-то мне совсем плохо.

Но это не помешало заниматься сексом, раздраженно подумала тогда Клавдия и, пересилив свою раздражительность и обиду, вздохнув, приступила к операции спасения.