Поразительно. Просто взрыв сознания какой-то.

Но как наполнялись они новой жизненной силой от этого – не передать.

Марк вернулся в Москву к своей работе, но старался хоть на один день в выходные приезжать в «Поляны», чтобы расслабиться на природе.

Страшных приступов с того момента, когда Клавдии непонятным образом удалось предотвратить один такой, больше не повторялось, даже когда он вернулся к активной работе, мгновенно позабыв все рекомендации и наставления врачей, полностью погрузившись в вычисления и отдавшись целиком своей любимой математике.

Клавдия, с семнадцати лет привыкшая подрабатывать в помощь семье, недолго предавалась отдыху после отъезда Марка и вскоре вышла на работу переводчика, с которой уходила на время сессии и коротких каникул.

Однажды она задержалась на работе до позднего вечера, а тут позвонил Марк просто узнать, как у нее дела, будет ли она на выходных в поселке, и подивился, отчего она так тяжело дышит?

– Я бегу по переходу, опаздываю на последнюю электричку, – объяснила Клавдия, запыхавшись от бега.

– Остановись! – приказал он. – Не беги. Переночуешь у нас дома.

– Да? – послушно остановилась Клава. – А это удобно?

– Удобно, – уверил он таким тоном, что сразу расхотелось спорить.

Это был первый раз, когда Клавдия осталась ночевать у Марка. Он принял ее гостеприимно, радушно, они что-то приготовили на скорую руку и перекусили, поболтали и почти сразу отправились спать – Марк в свою комнату, Клавдия на диван в гостиной.

Именно в эту ночь Марк Светлов, проанализировав всю ситуацию, понял и принял для себя окончательное решение, какими будут их с Клавдией дальнейшие отношения. Раз и навсегда.

Часть четвертая

Марк недовольно перевернулся на кровати, не удовлетворился и этим положением и сел. Спать было невозможно.

Совсем. Ну, никак!

Он поднялся и отправился бродить по квартире. Попил воды, постоял у окна, точно зная, что все самое трудное и невозможное с особым усердием донимает и изводит с трех до четырех часов, и самые тяжелые мысли приходят к человеку именно в это время.

Как и самые гениальные.

Он думал-размышлял о Клавдии, о том, что теперь из-за этой ее беременности вся их жизнь изменится безвозвратно. И как приспособиться к новой Клаве и к этой новой жизни, он не знал, терялся и пугался.

Она-то, жизнь их, изменилась еще раньше, но Марк был уверен, что он справился с обстоятельствами и с тем, что произошло, и смог снова загнать их отношения в привычное состояние, в котором они и находились неизменно все эти десять лет. Он ведь как-то справлялся и удерживал все под контролем, даже когда появился этот… Вообще-то он отлично помнил, что Володя.

Но вдруг объявился еще и ребенок, и теперь надо придумать, как приладиться к ее семейной жизни, и позволит ли это сделать ее Володя.


Второй час подряд, лежа в кровати и ворочаясь с боку на бок, Клавдия уговаривала себя поспать. И напоминала о ребенке, которому требуется спокойная мамочка и ее нормальный, здоровый, продолжительный сон.

Но Марк…

Всегда и во всех ее обстоятельствах был Марк.


Они познакомились, десять лет назад. Семья Светловых сняла тогда на лето дом с участком у Марины Леонидовны, соседки Невских через один участок. Старшее поколение Невских и Светловых как-то сразу сдружились, да и, правду сказать, Светловы оказались прекрасными интересными людьми, что Клавдию только радовало – у деда с бабулей появились новые друзья, какие-то новые отношения, они теперь частенько «зависали» в гостях, а те, в свою очередь, с удовольствием принимали приглашения на ужин, плавно переходящий, как правило, в долгие, неспешные посиделки за чаем и разговорами.

Про внука Марка Светловы говорили достаточно часто с любовью и особой гордостью, Клавдия особо не прислушивалась к разговорам стариков, так, отметила про себя, что есть такой внучок в этой семье.

Но когда она увидела его, то удивилась: вроде бы, если она все правильно запомнила, соседи говорили, что их «мальчик» – ученый, математик, доктор наук. Клавдия как-то совсем иначе представляла себе образ ученого-математика, а этот был крепкий такой, высокий, выше метра восьмидесяти уж точно, привлекательный, только часто поджимал губы, хмурил брови и чуть прищуривал глаза, когда задумывался о чем-то, словно погружаясь мысленно в себя, отрешаясь от всего и ото всех, что делало его облик угрюмым и несколько надменным и холодным.

Не сказать, что неприятным, нет, но Марк умел дистанцироваться, и становилось совершенно очевидно, без лишних вопросов, что человек он закрытый и недоступный.

Вот такой вот «внучок» оказался.

Но все размышления Клавдии на его счет, когда она, сидя за столом, внимательно разглядывала его украдкой, анализируя то первое, не очень приятное впечатление, которое он произвел на нее, и мысленно укоряла его за надменную холодность все это испарилось разом, в один миг, когда неожиданно переполошились и расстроились ужасно Валентин Романович и Анастасия Николаевна.

Марк незаметно встал из-за стола и ушел с веранды, а его бабушка тут же поняла, что у него начинается приступ головной боли. Клавдия пристала с вопросами, а женщина не выдержала, всплакнула и рассказала о беде внука.

Почему, откуда вдруг пришла Клавдии в голову идея отвезти его на свой мыс?

Если вдуматься – какой бред: тащить на ночь глядя бог знает куда в лес человека, у которого стремительно нарастает мигрень, вызывающая ужасные непроизвольные реакции тела!

Но словно кто-то сказал ей твердым, уверенным голосом, что это надо сделать прямо сейчас. Сделать обязательно. И подгонял, подгонял настойчиво.

И эта пранаяма?

Это вообще откуда?

Совершенно случайно институтская подруга показывала ей книгу, что-то увлеченно рассказывая про методику дыхательных гимнастик, и забыла ее на парте. А Клава сунула книгу со всеми своими тетрадями в сумку и только дома потом обнаружила. Открыла перед сном на первом попавшемся месте и начала читать. Удивительное дело, но ее увлекло, книжку она прочитала и что-то там на себе испробовала.

И на тебе – пригодилось, да еще как!

Она все говорила и говорила Марку: «Вдох-выдох», задавала ритм, глубину дыхания, и он повторял и повторял за ней, и через какое-то непродолжительное время цвет его кожи стал меняться, и на совершенно белое от боли лицо начали возвращаться краски, губы порозовели, и болезненная желтизна с висков отступила.

Как это все вот так сложилось? Парадокс. Чудо какое-то, ей-богу!

Когда Клава представила себе, что бы случилось бы, если бы ему ничего не помогло там на мысе, а становилось только хуже и хуже, и как бы ей пришлось его оттуда выносить на себе и вывозить, ей стало не по себе.

Но. Но она подумала об этом только один раз – и отпустила навсегда эти мысли. Не случилось же. И все. Что думать и представлять какие-то ужастики, зачем? Пустое.

Все произошло так, как, по всей видимости, должно было пройзойти.

Клавдия вообще редко предавалась сожалениям об упущенных возможностях или стенаниям по поводу того, что могло сложиться и устроиться как-то иначе. Да, ладно, уже все случилось, и на сегодняшний момент есть так, как есть, что голову-то морочить.

С той ночи все двадцать дней отпуска Марка они провели вместе, практически не расставаясь, – гуляли, катались на великах, загорали, много плавали в речке, Марк пару раз сыграл с поселковой командой в волейбол, а Клавдия шумно болела, разумеется, за его команду и подбадривала, как заправская фанатка, даже залихватски свистела, как научил ее дед. К всеобщему удовлетворению, победила дружба – матч закончился с ничейным счетом.

Дважды съездили в Москву. Побывали на ее мысу, где им открылась поразительная вещь – они молчали, чувствуя друг друга и даже больше того – обменивались мысленно ощущениями, ну, как бы это объяснить? Клавдия сознавала, что они смотрят на мир одними глазами и чувствуют в тот момент одинаково и делятся своими ощущениями, передают и транслируют их друг другу на уровне мыслей-чувств, усиливая, насыщая каждый своим восприятием и эмоциями, а еще слышат какую-то необыкновенную тихую музыку.

Они оба были совершенно потрясены этим странным, необъяснимым явлением, парадоксом каким-то и, обмениваясь впечатлениями, когда возвращались назад в поселок, все переспрашивали друг друга: «Я тебя вот так чувствовала, как себя, а ты?» – «И я, как себя». – «А музыку слышал?» – «Слышал. А ты чувствовала эту красоту в какой-то момент, аж как боль?» – «Чувствовала. А ты»…

Но странным, чудесным образом они оба практически сразу приняли то, что с ними произошло, как факт – вот оно есть это явление и что теперь? Разбираться, почему так происходит? Да ладно, зачем? Поэкспериментировали несколько раз – посидели на круче над речкой недалеко от поселка, посмотрели закат оттуда – не такой, конечно, масштаб панорамы, как на мысу, но тоже ничего. Помолчали – все то же самое. Еще разок съездили на мыс, там «помедитировали» на заходящее солнце – тот же эффект – обмен всеми ощущениями, и звучащая в голове, тихая музыка. И как-то сразу привыкли и уже не удивлялись.

Клавдия постоянно расспрашивала Марка обо всем, что ее захватывало и что было интересно, и заслушивалась его рассказами, так ей нравилась его манера излагать мысли, передавать свои эмоции, зачаровывал тембр его голоса и то, что он умел очень сложные научные вещи разъяснять простым, понятным языком через образы и сравнения.

– А как ты решил стать ученым? – с неподдельным интересом выспрашивала она.

Марк, усмехнувшись воспоминаниям, рассказал про дедовские вопросы с «подвывертом» и тот самый коварный, про время, который и определил его дальнейшее жизненное предназначение.

– Ну, ты обдумывал два дня и к какому выводу пришел? – У Клавдии прямо-таки горели глаза от любопытства.

– Я стал размышлять, – рассказывал Марк, хмыкая иронично над этой ее детской непосредственной заинтересованностью, – а на самом деле, в какую долю времени я есть «я» как реальный физический и биологический объект? В какой момент я действую, существую, думаю? Какова продолжительность этого момента? А «я» вообще есть? – И усмехнулся, посмотрел на Клавдию: – Знаешь, к какому выводу я тогда пришел?