Флорис отворачивался; он не мог видеть Адриана в таком жалком состоянии. Внезапно его осенило:

— Где шелковый свиток, который граф вручил нам перед смертью? — шепотом спросил он.

Федор и Ли Кан непонимающе развели руками. Они перерыли все карманы одежды Адриана, но ничего не нашли. Наверное, молодой человек потерял его; но зачем он вдруг понадобился Флорису?

На рассвете состояние больного ухудшилось. Казалось, скоро все будет кончено.

— Боюсь, он не доживет до вечера, — шепнул отец дю Бокаж Грегуару.

Достойный интендант плакал горючими слезами и пытался молиться.

Флорис сжимал недвижную и пылающую руку брата, стремясь передать ему свою жизненную силу. Прошло еще несколько тревожных часов. Внезапно во дворе миссии раздался конский топот. Флорис не обратил на него внимания. Дверь комнаты больного отворилась, и на пороге появился взволнованный отец дю Бокаж; знаком он предложил Флорису выйти в коридор.

— Ах, мой дорогой сын, что произошло сегодня ночью? Мы ничего не можем сделать. Там внизу приехали арестовать Адриана.

Флорис подошел к бумажному окну и посмотрел во двор. Десятка два желтокожих солдат из личной гвардии императора окружили миссию. Флорис бессильно опустил руки: бежать вместе с больным было невозможно.

— Нельзя трогать Адриана; если есть хотя бы малейший шанс спасти его, сделайте все, что в ваших силах. Поручаю его вам, святой отец. Я же выйду к солдатам и займу его место…

37

— Куда вы меня везете? — спросил Флорис, удобно устроившись в роскошном паланкине.

— Туда, куда вам надлежит ехать, — с поклоном ответил капитан отряда; на его шапке красовался шар из слоновой кости.

«Если бы этот человек не был китайцем, он бы наверняка родился нормандцем», — подумал Флорис, осчастливленный столь исчерпывающими сведениями.

Солдаты добросовестно задвинули все шторы, однако капитан беспрерывно ласково улыбался, являя свои редкие неровные зубы.

«Что ж, пока все не так плохо, — продолжил свои размышления молодой человек, — ошибки нет, я пленник, однако со мной обращаются почтительно. Вот уж действительно странно!.. А этот тип и вовсе сладко мне улыбается… впрочем, у китайцев улыбка ничего не значит; уж лучше бы он вообще не открывал рот, чтобы мне не любоваться этим жутким черным гнильем, почему-то именуемым зубами…»

Флорис попытался что-нибудь разглядеть в узкую щель между занавесками, надеясь понять, в каком направлении его увозят.

Конвой свернул на улицу Чан-Нгай-Кай, огибающую пересохшее русло реки, ведущее прямо к триумфальным аркам татарского города.

«Пожалуй, тут действительно объяснений не требуется… сейчас мы доберемся до кольцевой улицы и места казней», — с содроганием подумал Флорис. Тем не менее он попытался улыбнуться, и, мрачно усмехнувшись, подумал: «Смею надеяться, что моя голова будет лакомым кусочком для несчастных попрошаек… Во всяком случае, если Адриан умрет, мне тоже незачем жить», — и из его горла вырвалось сдавленное рыдание.

Но к его великому удивлению носильщики миновали южные ворота и повернули налево, на восток.

«Ага! Они решили казнить меня не сразу, а после какой-нибудь судебной процедуры», — решил Флорис, видя, как они пересекают просторную площадь, выложенную широкими кирпичами, обрамленную высокой балюстрадой и украшенную официальными скульптурами.

Носильщики опустили свою ношу перед третьим порталом.

«Наверное, здесь находится их дворец правосудия».

— Таи-Мьяо, — произнес капитан, вновь обнажая в улыбке свои гнилые зубы и показывая на сооружение, являвшееся храмовым хранилищем, где сберегалась запечатленная на глиняных дощечках история маньчжурской династии.

«Забавно, он, кажется, решил сыграть роль чичироне».

Флорис поблагодарил своего гида; довольный, тот добросовестно продолжил свою роль и указал на Че-Цу-Тан и Фан-Кин-Чонг, бывшие, соответственно, храмом плодородия и хранилищем религиозных книг. Так как Флорис не знал, куда его везут, путь показался ему страшно долгим. Внезапно он понял цель их прогулки: через ворота У-Мен они проникли в Запретный город. На площади окружностью не менее шести ли, стоял окруженный толстыми стенами священный дворец Цу-Кин-Чинг. Его золотистые крыши сверкали на солнце.

«Они хотят показать мне тело Голубого Дракона и, может быть, убить меня рядом с ним, дабы отомстить…»

Но, кажется, воины не имели столь жестоких намерений, ибо они не стали сворачивать в сторону резиденции Голубого Дракона, находившейся чуть правее по пути их следования. Перейдя через подъемный мост, они вошли в императорский дворец. Капитан сделал знак солдатам опустить паланкин и открыть дверцы. Они находились в первом внутреннем дворике дворца. Здесь царило оживление. Только наследные принцы, обладатели желтых поясов, имели право въезжать во дворец в открытых паланкинах, которые несли четверо мускулистых кули. Остальные должны были продолжать свой путь пешком. Накануне Флорис не успел разглядеть даже дворцовых стен, ибо они быстро свернули в другую сторону. Теперь же, выйдя из носилок, он с любопытством окинул взором императорскую цитадель. Вместе со своими провожатыми он миновал несколько внутренних двориков и рвов, наполненных прозрачной водой; повсюду громоздились парапеты, золоченые пилястры, огромные фигуры львов, выточенные из песчанника.

Служители с длинными косами, одетые в голубые и светло-желтые костюмы, сновали взад и вперед, не обращая на Флориса и его спутников ни малейшего внимания; капитан подвел Флориса к трем мандаринам.

— О! О! О! — радостно заулыбались мандарины. Начав вежливо похихикивать, они постепенно смеялись все громче и громче.

«Кажется, еще не все потеряно», — подумал Флорис, в свою очередь церемонно раскланиваясь, как это принято в Поднебесной империи, этикет которой ему довелось изучать.

— Ах! ах! ах! — вторил мандаринам молодой человек.

У мандаринов был вполне удовлетворенный вид. Обступив Флориса, они трусцой повлекли его дальше. Мандарины были облачены в подобие казакинов из лисьего меха, показавшихся Флорису излишне теплыми для летнего времени. Их выдающиеся животики колыхались под жемчужно-серыми шелковыми платьями, а желтая бахрома шапочек трепыхалась вместе с хвостом из павлиньих перьев. Флорис почувствовал себя неуютно в своем простом голубом платье без украшений. Не будучи суеверным, на всякий случай он все же коснулся рукой своего талисмана и портрета Батистины. Не снижая скорости, он следовал за своими резвыми провожатыми через бесчисленные дворики и покои дворца, соперничавшие между собой в красоте и роскоши убранства. С изумлением Флорис убеждался, что во дворце в Пекине царит та же толчея, что и в Версале, а торговцы со своими лотками и прилавками имеют доступ во внутренние помещения императорского жилища.

Трое сановников вынуждены были все время оборачиваться и подгонять молодого человека, который, забыв о своем непонятном положении, все время останавливался, восхищенный окружавшим его великолепием, видеть которое доводилось далеко не каждому европейцу. Мысль о побеге ни разу не закралась ему в голову. Ему казалось, что отныне ему придется вечно блуждать в этом лабиринте комнат и закоулков, разделенных внутренними двориками, выложенными мрамором, с неизменными фонтанчиком и бассейном с золотыми рыбками посредине.

— Вот самый высокий зал, — хором прошептали три мандарина, — а вот большой зал со средней высотой. Здесь живет светлейший владыка Неба и небесных врат. А также воинская доблесть. И врата десяти тысячелетий.

Флорис лишь успевал оглядываться. Ему нравились цветистые китайские именования.

«Будьте осторожны, нужно быть очень сильным, иначе Китай источит ваше сердце», — словно издалека прозвучал голос отца дю Бокажа.

Теперь он гораздо лучше понимал слова, сказанные почтенным иезуитом. Да, преподобный отец был совершенно прав: Китай одновременно отталкивал и притягивал Флориса, приводил в ужас и очаровывал. Эта страна была непонятна и вместе с тем так близка.

— Вот врата Ван-Суи[47], — почтительно прошепелявил мандарин, увлекая Флориса к пяти лестницам, бегущим в одном и том же направлении. Все, кроме средней, были заполнены людьми. Флорис подумал, что с императором нужно быть сдержанным. Карабкаясь следом за своими провожатыми, Флорис машинально насчитал сорок две ступени.

— Вот мы и в Таи-Хо-Тиан, — произнес один из мандаринов, поручая Флориса другому придворному. Флорис так и подпрыгнул: он знал, что Таи-Хо-Тиан означал то же, что и салон Бычий Глаз в Версальском дворце и апартаменты Людовика XV. Это была «императорская комната». Здесь также царила суета. Уже знакомый Флорису мандарин вернулся за ним, взял за руку и повел по неожиданно пустынному коридору с затянутыми шелком стенами.

Он втолкнул Флориса в маленькую уютную комнату, куда не долетало ни единого постороннего звука. Спиной к нему стоял какой-то человек: он внимательно изучал хрустальный глобус, покоившийся на крыльях бронзовых львов. Мандарин мгновенно испарился, напоследок сделав знак Флорису не трогаться с места. Молодой человек подождал несколько минут, показавшихся ему вечностью. Ему страшно хотелось подойти к географу, хлопнуть его по плечу и напомнить о своем существовании, однако внутренний голос подсказывал, что подобный поступок может быть расценен как невоспитанность. Чтобы напомнить о себе, Флорис решил покашлять. Человек удивленно обернулся. Он явно не привык к столь неуместным проявлениям нетерпения. Своим цепким взором он принялся изучать Флориса. Под взглядом этих умных раскосых глаз юноша почувствовал себя совершенно голым. Человек у глобуса был одет в платье из желтого шелка без единого украшения, такое же, как у Флориса. На голове его сидела черная бархатная шапочка, с нее на лоб свешивалась огромная жемчужина, единственная драгоценность в его костюме, свидетельствовавшая о том, что он принадлежал либо к мандаринам, либо к придворным принцам. Однако Флорис гадал не долго. Надменный взор географа быстро подсказал ему, с кем он имеет дело.