– Не хотите ли вы немного отдохнуть, падре? – мягко спросил Франческо. – Боюсь, что этот рассказ для вас слишком мучителен.

– Нет. Наоборот, мне хочется говорить о них… попытаться… объяснить их поведение и где-то посочувствовать… У четы де Бревай было четверо детей: двое мальчиков и двое девочек. Жан на три года старше Мари. С самого раннего детства бросалась в глаза их глубокая привязанность и нежность друг к другу. Родители, так же как и я, не обращали на это внимания. Иногда только, глядя на них, улыбались. Их называли «близнецы» из-за удивительного сходства и необычайной красоты, как вы успели уже заметить, мессир. Это был каприз природы. Жана тянуло к Мари, а Мари к Жану. Мать с отцом гордились красотой своих детей и приводили в пример их взаимную нежность, да никто и не мог предположить, что с годами их взаимная привязанность перерастет в страсть. Каким родителям могла прийти в голову подобная мысль?

– Без сомнения, это трудно представить, но тому есть примеры. Говорили о графе д'Арманьяке и его сестре…

– Возможно, эти люди, принадлежащие к очень известным фамилиям, считают себя вне морали и общественного мнения? Де Бревай были обычными дворянами и не могли позволить себе такой скандал. По протекции друга семьи и канцлера Бургундии Никола Роллена, Жан, в возрасте тринадцати лет, поступил на службу к сыну герцога Филиппа, графу де Шароле, в качестве пажа, где овладел оружием и правилами поведения при дворе. После тяжелого ранения при осаде Кампеня мессир де Бревай не брал оружия в руки и был очень рад, что обстоятельства позволяют его сыну овладеть рыцарским искусством при дворе принца. И Жан отправился в Лилль.

Невозможно выразить словами отчаяние Мари. Боль от разлуки была так сильна, что какое-то время мать опасалась за ее рассудок. В течение длительного времени девочка чахла на глазах. Понадобилось несколько месяцев, чтобы она оправилась от разлуки с братом.

Жан отсутствовал четыре года и вернулся домой под Рождество. Из пажа он превратился в оруженосца монсеньора Карла. Что касается Мари, то за это время она обучилась пению, танцам, музицированию и ведению хозяйства. Красота ее расцвела с такой силой, что со всех сторон посыпались предложения руки и сердца. Она отказывала всем, уверяя, что не хочет покидать родительский дом, где так счастлива.

По возвращении Жана события приняли серьезный оборот. К несчастью, у меня было предчувствие насчет отношений этих двух детей. Как только они снова встретились, то больше не расставались. Они сидели всегда рядом, держась за руки, и все чаще и чаще старались уединяться. Совершали длительные конные прогулки. Однажды ночью… произошла драма. Я очень сожалею, но и я был ее виновником.

Антуан Шаруэ отошел от стола и устроился около камина, вытянув над огнем свои худые руки, которые снова начали дрожать.

– В тот вечер Жан обучал Мари очень грациозному придворному танцу, в котором встречались весьма смелые па. Я заметил некоторое смущение, когда они встречались взглядами и касались друг друга. Я заподозрил неладное и понял, что не усну до тех пор, пока не поговорю с Жаном. Необходимо было убедить его завтра же вернуться к монсеньору де Шароле. Я взял свечу и отправился в его комнату, находившуюся в одной из башен, то есть на достаточном отдалении от покоев остальных членов семьи.

Подойдя к двери, я увидел полоску света и обрадовался, что не придется будить молодого человека. Очень тихо я открыл дверь, думая застать его за чтением или подготовкой ко сну. Увы, то, что я увидел, было одновременно ужасно и потрясающе: на большой кровати, под красным пологом, при нежном свете свечи Жан и Мари любили друг друга…

Не знаю, что бы вы сделали на моем месте. Несомненно, я должен был броситься в комнату, вырвать Мари из этих объятий, где она, казалось, вкушала несказанное счастье. Я не смог этого сделать. Мгновение я смотрел на них, ничего не замечающих и погруженных в свою любовь… затем осторожно закрыл дверь и совсем тихо вернулся к себе, чтобы молиться остаток ночи. Грех уже был совершен, и несколько часов больше или меньше уже ничего не изменили бы.

На рассвете я снова пришел к Жану. На этот раз он был один. Я сказал ему, что все видел, и приказал, именем господа, немедленно покинуть этот дом, если он не хочет впасть в еще больший грех. Он не протестовал. И только сказал: «Мы любим друг друга, и ничто и никто не сможет помешать нам». Тем не менее он согласился уехать. Если бы Жан отказался, я был бы вынужден во все посвятить его отца, и он знал об этом.

Я ничего не сказал рыдающей Мари, но нашел ее родителей и сообщил им, что настало время выдать их дочь замуж. К моему удивлению, они уже решили это сделать. Им тоже не понравились придворные танцы… И на этот раз Мари не будет позволено отказать тому, за кого ее решат выдать.

К несчастью, я вскоре уехал на несколько недель. Но уезжал я спокойно, убежденный, что теперь все войдет в нормальное русло. Я думал, что молодой, красивый и влюбленный супруг заставит быстро забыть Жана. И даже убедил себя в том, что сцена, свидетелем которой я был, всего лишь мимолетное безумие, ребячество. Они оба так молоды!

Когда я вернулся, Мари уже была невестой. Я был потрясен. Вопреки моим надеждам, наперекор просьбам и мольбам своей жены, не знаю по какой причине Пьер де Бревай остановил свой выбор на Рено дю Амеле. Вы видели его, так что нет необходимости описывать этого человека. Я ограничусь только тем, что он лейтенант и советник в канцелярии Отэна. Очень богат и сверх того у него высокопоставленные и могущественные покровители. Это делало его желанным зятем. Да и брал он Мари без приданого, что тоже повлияло на решение де Бревай, ведь их финансовое положение не блестяще.

Никогда я еще не венчал пару при столь драматических обстоятельствах. Пришлось в буквальном смысле тащить подурневшую от слез Мари к алтарю. Я был почти готов отказаться сочетать их браком. Но дю Амель привел с собой кузена, каноника Сен-Бенинской церкви в Дижоне, готового в любой момент заменить меня. Я благословил этот брак, и до последнего моего часа у меня будет большой груз на душе.

Едва Мари переступила порог дома своего супруга, как ее жизнь превратилась в сущий ад. Дю Амель был до гнусности скареден и до маниакальности ревнив. Мари жила как в заключении: за ней постоянно следили, плохо кормили и лишили всего, что может сделать жизнь молодой женщины приятной. Даже рождение дочери через девять месяцев ничего не изменило. Муж хотел иметь сына и появление на свет девочки воспринял как оскорбление. Кроме того, что гораздо серьезнее, он прислушивался ко всем сплетням, касающимся чувств Мари к своему брату.

– Как он узнал?

– Хотите знать? От служанки, от подкупленного слуги, свидетеля их долгих уединенных прогулок. Отныне Рено дю Амель стал еще хуже относиться к своей жене, постоянно оскорблял ее и бил. В довершение всего он отобрал у нее ребенка, и тогда мужество покинуло Мари. В нескольких лье от ее тюрьмы находился дом ее детства, под его крышей она испытала свое очень короткое счастье.

Однажды ночью, воспользовавшись кратковременным отсутствием мужа, Мари удалось бежать с помощью сердобольной служанки. Она добежала до дома своих родителей, желая только одного: найти убежище своему истерзанному телу. Она не знала, что Жан, обеспокоенный отсутствием от нее вестей в течение нескольких месяцев, тоже приехал. И тотчас же попал в разгар драмы.

Вновь встретившись, молодые люди почувствовали, что их влечение друг к другу стало еще сильнее. А де Бревай испугались. Сначала мольбами, затем угрозами они убеждали Мари вернуться к мужу. Мадлен де Бревай была глубоко удручена страданиями своей дочери, но дю Амель был ее супругом, имел все права на нее, и никто ничего не мог сделать.

Жан сражался за свою сестру. Понадобилось даже применить силу, чтобы помешать ему отправиться в Отэн и убить ненавистного мужа сестры. Во всяком случае, он был категорически против, чтобы Мари вернулась на супружеское ложе, и родители не знали, что делать. Мари пригрозила наложить на себя руки, если ее вернут мужу. Как раз в это время и прибыло письмо от Рено. Оно было агрессивным и жестким. В нем супруг обвинял Мари в кровосмешении со своим братом и объявил, что направил жалобу в герцогский суд.

На этот раз Жан и Мари испугались. Желая быть подальше от своего врага и боясь навлечь большие неприятности на родителей, они скрылись. Разум подсказывал, что лучше действовать поодиночке: Жан должен был вернуться к графу де Шароле, которого оставил без разрешения, а Мари следовало бы укрыться в каком-нибудь удаленном монастыре. Но у них не хватило мужества ни расстаться, ни сопротивляться своей страсти. Они добрались до Парижа и, затерявшись в этом большом городе, остановились под вымышленными именами, как муж и жена, в гостинице, по соседству с Лувром. К сожалению, я должен сказать, что они познали шесть месяцев несказанного счастья…

– Никогда не надо сожалеть о счастье, – серьезно произнес Франческо. – Это очень редкая вещь!

– Даже если за него заплачено такой ценой?

– Если вы намекаете на их смерть, то, я думаю, вы ошибаетесь. Я видел их. Казалось, что они идут в рай. Они знали, что с этого момента уже ничто не сможет разлучить их. Они шли в вечность…

– Конечно, – вздохнул отец Шаруэ, – но вы еще не знаете, что их счастье не заставило долго ждать и принесло плоды. Эта новость воздвигла еще одну преграду между ними и их кругом. Но их не испугали последствия, а, наоборот, из-за своего преступления они стали близки, как никогда. Молодые люди подумывали уехать в Англию и открыто там жить, но у них осталось мало денег… и потом они не знали, какой удар готовила им судьба.

Эти дети полагали, что хорошо спрятались в Париже, и не знали, что золото может все. Рено дю Амель подал жалобу в герцогский суд и, несмотря на жадность, истратил много денег. Шпионы нашли следы беглецов, а затем взяли и их самих под стражу. Дю Амель заплатил столько, сколько было надо, и ночью люди в масках ворвались в гостиницу и вывели из нее молодых людей, бросили их в баржу, которая поднялась вверх по Сене до того места, где уже ждали лошади. Беременная Мари думала, что отдаст богу душу во время этого жуткого путешествия. Несчастных детей возвратили в Бургундию, где их ждали не только торжествующий дю Амель, но и тюрьма… Этот человек желал не только смерти виновным, но и их публичного унижения. Он требовал приковать их к столбу и сжечь на костре на радость толпе… И они были приговорены. Муж нашел больше чем нужно свидетелей, и кучка презренных людей за золото поклялась, что сотни раз видели, как Жан и Мари отдавались друг другу… К тому же Мари ждала ребенка. Надеясь спасти брата, она утверждала, что отдалась первому встречному любовнику, но ее слова никого не убедили. Приговор был отложен только до освобождения бедняжки от бремени.