У самого изголовья кровати, на которой лежал умирающий капитан, занял место его первый помощник – Жан-Батист Дюрасье. Остальные офицеры полукругом выстроились возле кровати.

– Благодарю вас, господа, за то, что вы собрались здесь по моей просьбе. Как видите, здоровье мое ослабевает с каждым днем, и я чувствую приближение того часа, когда мне придется покинуть земную юдоль. К счастью, это произойдет не на суше, а на море, которому я отдал тридцать лет моей жизни. Я служил нашему королю так честно, как может служить моряк. Мне пришлось сменить несколько кораблей, но фрегат «Эксепсьон» является моей особенной гордостью. Я хотел, чтобы и после моей смерти это славное имя не было опорочено. Будучи капитаном, я пытался обучить вас, господа офицеры, всему, что знаю сам. Надеюсь, что мой труд не пропал даром. После того, как моя душа успокоится, фрегат не должен остаться без капитана, таков закон. Властью, данной мне Всевышним и его величеством королем Франции, я назначаю будущим капитаном фрегата «Эксепсьон» своего первого помощника мессира Жана-Батиста Дюрасье. Я попрошу вас, господа офицеры, исполнять его приказания и с честью служить нашему кораблю и святой церкви.

По мере того, как речь командора де Лепельера подходила к концу, голос его слабел, а лицо покрывалось смертельной бледностью. Отдав еще несколько приказаний, командор де Лепельер надолго умолк. Глаза его были закрыты, и офицеры, собравшиеся в капитанской каюте, стали переглядываться между собой.

– Может быть, нужно позвать священника?

– Да,– сказал бывший помощник, а ныне капитан фрегата «Эксепсьон» мессир Дюрасье.– Позовите отца Бонифация. Доктор, что вы скажете?

Корабельный лекарь наклонился к груди командора де Лепельера и пролепетал:

– Кажется, он еще жив.

Словно подтверждая его слова, командор открыл глаза.

– Что ж, господа, я хочу еще раз поблагодарить вас за все и выразить уверенность в том, что капитан Дюрасье будет моим достойным приемником. Мы решили наши дела в меру наших сил. Теперь вы можете пойти и отдохнуть. Оставьте меня одного. Мне нужно подготовиться ко сну, который, как я надеюсь, на этот раз будет долгим.

Не услышав традиционной фразы, которая должна была присутствовать в речи французов благородного происхождения в те времена, офицеры нерешительно топтались вокруг кровати умирающего командора.

Наконец, он и сам вспомнил, что не довершил дело. Вяло приподняв руку, он произнес:

– Да здравствует Франция! Да здравствует король! Облегченно вздохнув, офицеры тут же хором повторили:

– Да здравствует Франция! Да здравствует король!

В дверях каюты появился седой доминиканский монах, отец Бонифаций. По-старчески шаркая ногами, он прошел к кровати командора де Лепельера и тяжело опустился на табурет, стоявший у изголовья.

Когда дверь за офицерами закрылась, корабельный медик мессир де Шарве наклонился над умирающим.

– Ваша честь, я пытался сделать все, что в моих силах.

Из груди командора де Лепельера вырвался протяжный стон.

– О, господи, неужели я скоро встречусь с тобой? А вы, господин доктор, не беспокойтесь, я благодарен вам за все, что вы сделали. Но иногда, увы, человеческих сил не хватает. Прощайте, мессир.

Лекарь наклонился и поцеловал руку умирающего.

– Прощайте, ваша честь.

Еще немного поколебавшись, корабельный медик вышел из каюты. Теперь здесь остались только отец Бонифаций и умирающий. Доминиканский монах, облаченный в длинную белую рясу, снял с груди серебряный крест и поднес его к губам командора.

– Примите святое причастие, сын мой,– прошамкал он.

Командор едва приложился губами к кресту и обессиленно прикрыл глаза. Отец Бонифаций, вполне удовлетворенный увиденным, снова присел на табурет. Сложив перед собой руки и закатив вверх глаза, он нараспев произнес:

– Отец наш призывает своих детей к себе. Каждому суждено встретиться с судом божьим. Прежде чем эта минута не настала, покайтесь, сын мой. Облегчите душу свою перед всемогущим богом. Исповедуйтесь ему в своих грехах и покайтесь в них со все смирением. Да отпустит он их вам.

Рот умирающего был полуоткрыт, дыхание его было тяжелым и неровным. Неуверенно шевеля пересохшими губами, командор де Лепельер едва слышно произнес:

– Мои грехи... Они преследуют меня везде и всегда... Я не знаю... кто в этом виноват...

Отец Бонифаций смиренно наклонил голову.

– Ваша честь, все мы знаем, как торжествует сатана в те моменты, когда мы уединяемся, и как дьявол толкает человека на разные постыдные дела. Сатана пытается вызвать у нас соблазны, посылает нам одно за другим коварные искушения...

Командор застонал.

– Я старый человек. При чем здесь это? Я уже давно не думаю о плотских соблазнах. Мне это ни к чему...

Монах-доминиканец, как ни в чем не бывало, пожал плечами.

– Ну что ж, в таком случае остаются другие грехи – злоба, гордыня, зависть, лживость и праздность. Давайте будем бороться с ними по очереди.

Командор шевельнулся.

– Здесь темно. Зажгите свечу.

– Да, да, конечно.

Кряхтя, монах поднялся со своего места, зажег свечу и поставил ее на столик рядом с кроватью.

– Теперь вы можете исповедоваться, сын мой. Отец Бонифаций прикрыл глаза, приготовившись слушать. Командор неожиданно широко открыл глаза. На лице его выразились страх и сомнение.

– Я не знаю, нужно ли об этом говорить...

– Нужно, нужно,– не замечая того, что происходит с мессиром де Лепельером, произнес монах.– Говорите, сын мой, я вас слушаю.

И он тут же погрузился в полудрему, в то время как умирающий хриплым, дрожащим голосом произнес:

– Вот уже довольно давно меня мучают вопросы, которые вряд ли будут иметь отношение к лживости и праздности.

Отец Бонифаций, который не успел окончательно погрузиться в сон, пробормотал:

– Все имеет отношение к грехам. Хватая губами воздух, командор продолжил:

– Все свою жизнь я посвятил тому, чтобы сражаться за моего короля, за мою страну, за святую мать-церковь.

– Господь наградит вас за это,– пробормотал отец Бонифаций, уже почти засыпая.

На глазах умирающего командора появились слезы.

– Да, наверное, наградит... Но ведь я убивал ради нее. Я сеял смерть повсюду, где проходил.

На это отец Бонифаций ответил сакраментальной фразой:

– Что ж, таков долг воина.

– Да. Я сражался за благо своей страны везде, куда заносила меня судьба. Я воевал в Испании против мавров и плавал в Африку за нубийским золотом. Я убивал там людей... И все это ради чего? Ради того, чтобы в казне короля было больше золота.

– Что же вас смущает? – пробормотал отец Бонифаций.– Святая церковь благословила войну с маврами, а об этих дикарях и вовсе не стоит сожалеть. Ведь они не знают имени Христа, они не знакомы с истинной верой. Среди них даже попадаются людоеды. А ведь каннибализм – это страшный грех. Вы не должны сожалеть о том, что сделали. К тому же, это золото им ни к чему, они не знают его истинной ценности.

Из уст умирающего вырвался протяжный стон:

– Золото... Будь оно проклято... Ради этого трона было уничтожено целое племя. Они говорили... Этот бог... сын солнца... Если увести этот трон с того места, на котором он должен стоять... это означает проклятие. Сегодня днем мне приснилось, будто я вижу этот трон, залитый кровью. Он и вправду несет в себе несчастье. По-моему, было бы гораздо лучше, если бы мы выбросили его за борт. Только ненормальный может сесть на него.

– Что вы такое говорите, сын мой? – испуганно пролепетал отец Бонифаций.– Этот трон предназначен в подарок нашему королю.

Из глаз умирающего покатились слезы.

– На этот трон можно сесть, если только испытываешь глубокое раскаяние. Почему мы должны все время огнем и мечом утверждать царствие небесное на земле? Почему человек должен проходить через испытание смертью только для того, чтобы приобщиться к истинной религии? Неужели ради этого я убивал? А кто может сказать, что религия пророка Магомета – не истинная? Ведь мавры уверены в том, что только их вера достойна существовать на земле.

Умирающий командор говорил то умолкая, то всхлипывая, то затихая, то хрипя.

– Почему все это происходит? Почему вы молчите, святой отец? Почему вы никогда не даете ответа на вопросы, которые, действительно, важны?

В горле командора де Лепельера что-то заклокотало, и из горла его вырвался хриплый вопль:

– Почему?

Корчась в агонии, он стал медленно затихать.

От крика проснулся сидевший в изголовье отец Бонифаций. Пока он приходил в себя, командор умер. Увидев его широко раскрытые глаза и отвалившуюся челюсть, отец Бонифаций совершил над покойным крестное знамение и, задув свечу, вышел из каюты.

* * *

Торжественная церемония похорон бывшего капитана фрегата «Эксепсьон» командора де Лепельера была назначена на следующее утро.

Завернутое в плотную парусину тело было уложено на широкую доску, установленную у левого борта. Здесь же выстроились матросы, а по другую сторону – солдаты полуроты морских гвардейцев под командованием мессира Готье де Бовуара. Офицеры, стояли на капитанском мостике на верхней палубе, а Фьора с Леонардой – чуть пониже, рядом со священником, который монотонным голосом произносил слова прощания с командиром де Лепельером.

Фьоре было жаль этого милого старика, с которым она так и не успела как следует познакомиться. Наверное, она сердцем чувствовала, что с уходом этого старого солдата корабль останется без настоящего капитана.

Мессир Дюрасье не вызывал у нее ни малейших симпатий, хотя он отчаянно стремился понравиться Фьоре. Особенно раздражали ее эти щегольские усики, за красотой которых Дюрасье так ревностно следил. Правда, до поры до времени его назойливость знала границы, и Дюрасье не позволял себе особых излишеств по отношению к Фьоре.