— Нет. Наоборот, я уверена, что это невозможно, — поспешила ответить Анцелла. — Я уже сказала, что все это было… делом случая. Тот мужчина был в отчаянии! Если бы он хотел заполучить деньги только для… удовольствия, я уверена, что ничего бы не смогла сделать. — Через мгновение она добавила: — Поэтому умоляю вас, чтобы не…

Князь протянул руку и положил на ее ладонь.

— Не говорите больше ничего, — произнес он. — Я прекрасно понимал, что вы чувствовали за ленчем.

— Вы… вы знали? — спросила Анцелла.

Каждое слово давалось ей с трудом: прикосновение его руки, казалось, лишило ее дара речи. Она не могла себе этого объяснить. Возбуждение, овладевшее ею с той минуты, как он попросил о встрече, стало настолько сильным, что причиняло почти боль, но в то же время завораживало.

— Анцелла, посмотри на меня, — низким голосом попросил князь.

Ее не удивило, что он назвал ее по имени. Она послушно повернула голову и подняла на него глаза.

— Ты очень красива, — сказал князь. — Но это не важно. — Всматриваясь в нее своими серо-зелеными глазами, он продолжал: — Я знаю, что слишком рано что-то выяснять, слишком рано что-то говорить, но я думаю, что тобою владеют те же чувства, что и мной: нечто случилось, когда мы встретились вчера ночью.

Анцелла не могла ничего ответить, но чувствовала: когда они смотрят друг на друга, их глаза говорят больше, чем можно было бы сказать словами. Князь тихо вздохнул и отнял руку.

— Я жалею, что поторопил тебя, нужно было обождать, — произнес он. — Я все прекрасно понимаю, но любые аргументы кажутся мне неубедительными, несущественными. В счет лишь то, что я чувствую сейчас, и мне кажется, хотя я могу и ошибаться, что ты это понимаешь. — Анцелла по-прежнему ничего не в силах была ответить, поэтому князь, помолчав, добавил: — Ты настолько прекрасна, что об этом тебе наверняка говорило множество мужчин.

Анцеллы хватило лишь на невыразительную улыбку.

— Нет… никто… этого не говорил.

— Я — первый?

Она, подтверждая, кивнула.

— И тебя никто не целовал?

Она покраснела и решительно ответила:

— Конечно же, нет!

— О, моя любимая, я не верил, что такое возможно: встретить не где-нибудь, а в казино такую женщину, такое совершенство, как ты, и узнать, что она — невинный ангел! — Он улыбнулся и добавил: — Возможно, это было подсказано свыше — назвать тебя при рождении Анцеллой.

— Не многие знают, что по-гречески это означает… ангел.

— Я слегка запустил греческий, — признался князь, — но вспомнил это слово, как только ты назвала себя.

— Вы не должны… разговаривать со мной подобным образом, — через силу произнесла Анцелла. — Меня наняла ее сиятельство, и если бы она узнала, что мы… вместе, она наверняка отослала бы меня… назад в Англию.

— Вот почему, мой милый ангел, мы обязаны быть предельно осторожны, — пояснил князь.

Анцелла выпрямилась.

— В этом не будет надобности, ваше сиятельство.

Князь тихо засмеялся.

— Ты делаешь мне замечание, и это справедливо. Но мы вместе прошли уже столько, что возвратиться к исходному пункту не в силах. Это невозможно!

Анцелла думала точно так же, но решительно не могла позволить князю обращаться к ней в подобной манере.

— Вы привезли меня сюда, чтобы я увидела Эзу… — начала она.

— Ничего подобного, — возразил князь. — Мы приехали, так как мне нужно было увидеться и поговорить наедине. Ты живешь на нашей вилле недавно, но наверняка уже знаешь, что Борис доносит моей матери обо всем, что происходит. Он подслушивает под дверью, а чего недослышит, то додумывает сам.

— Я догадывалась, — призналась Анцелла, зная теперь наверняка, кто обыскал ее комнату, как только она приехала. — Но если вам это известно, то… почему вы его держите?

— Потому что он всегда состоял в прислуге моей матери, которая любит знать все и вся. Это ее развлекает. И вообще, кому во вред быть в курсе разных событий? В то же время… — Его лицо помрачнело, когда изменившимся голосом он произнес: — Я не верю Борису и никогда его не любил.

— Я чувствую, что это ужасный человек, — произнесла Анцелла. — И я боюсь его!

— Он вел себя с вами грубо? — резко спросил князь.

— Нет-нет! Просто при мысли о нем… мурашки бегут по телу, а кроме того, сознание, что ты под постоянным наблюдением, оскорбляет.

Она раздумывала, стоит ли говорить князю, что Борис обыскал комнату и копался в ее личных вещах, но, понимая, что доказательств у нее нет, оставила эту тему.

— Мне хочется, чтобы мама была счастлива, — объяснил князь. — Время от времени она сильно тоскует и нервничает. Поэтому, когда она рядом со мной, здесь или где-нибудь еще, я стараюсь ее не беспокоить. Вот почему я не хочу, чтобы она узнала, что мы сегодня встречались. И это единственная причина!

Князь говорил горячо и искренне, и Анцелла знала, что, если понадобится, он не постыдится открыто признаться. Она была довольна, но ее не покидала мысль о том, что подумала бы маркиза.

— Расскажи мне о себе, — попросил князь.

— Мне почти нечего рассказывать, — ответила Анцелла. — После смерти матери я жила в деревне. На протяжении последнего года присматривала за тяжело больным отцом. Он умер месяц назад.

— Иными словами, ты оставалась в стороне от светской жизни и была знакома с узким кругом мужчин.

— Очень узким, — подтвердила она с улыбкой.

— Возможно, поэтому ты не испорчена и тем необычна, — заметил князь. — Но дело касается еще и другого.

— Чего? — живо поинтересовалась Анцелла.

— Чувств, которые мы питаем друг к другу.

— Вы… наверное… ошибаетесь, — сказала Анцелла. — Возможно, оттого лишь, что мы встретились… так неожиданно, а позже вы… увидели, как я что-то… делаю, то, что может не повториться… следующие тысячу лет.

— Но если это повторится, то я там буду! — вскричал князь. — Я уверен в этом так же, как и в том, что тысячу лет назад мы сидели в этом же месте и говорили друг с другом, встретившись впервые накануне ночью.

Он сказал это таким тоном, что Анцеллу пронизала дрожь. Когда днем ранее она невольно подслушала разговор князя с маркизой, то поймала себя на мысли, что слушала скорее его голос, чем то, о чем говорилось. Сейчас этот голос звучал почти как музыка, он затронул в ней какую-то потаенную струну, поэтому Анцелла с трудом нашла в себе силы, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к князю.

— Ты наверняка скажешь, что я русский и куда легче, чем европеец, поддаюсь чувствам. Но я готов присягнуть тебе, Анцелла, что никогда в жизни не испытывал к женщине подобного чувства!

— Что… вы хотите этим… сказать? — прошептала Анцелла.

— Что я полюбил тебя с первого взгляда!

— Но ведь это… невозможно!

— Ты так думаешь? А разве ты не почувствовала то же самое, когда мы взглянули друг другу в глаза? Мы оба поняли, что произошло нечто необычайное, что мы узнали ДРУГ друга.

— Это… не может быть… правдой, — дрожащим голосом произнесла Анцелла.

— Это — правда, и ты знаешь, что это правда, — сказал князь. — Когда я привез тебя сюда, у меня и в мыслях ничего подобного не было. Хотелось просто поговорить с тобой, возможно, очаровать тебя, добиться твоего расположения. Вместо этого я поведал тебе, что чувствует мое сердце. Я хочу, чтобы и ты была со мной откровенна.

— Это… невозможно! Вы ведь знаете, что… невозможно!

В тот момент, когда она выдавливала из себя эти слова, вспомнила, что в России, как и в Европе, случались смешанные браки. Тут же ей припомнилось сказанное княгиней о смешанных браках, и Анцелла поняла: если князь и говорит о любви, то это не та любовь, которая венчается браком.

Она приложила неимоверные усилия, чтобы произнести:

— Я думаю, что ваше сиятельство ошибается, а поскольку меня наняла ваша мать, я обязана вести себя рассудительно и не слушать того, что вы мне говорите. Или мы поговорим о чем-либо другом, или вернемся на виллу.

— Я был уверен, что ты воспримешь мои слова как скороспелое признание, — сказал князь. — Но рядом с тобою я могу говорить лишь правду, потому что чувствую, что какие-либо увертки или притворство были бы неестественными. — Князь вздохнул. — Могу лишь просить, чтобы ты меня простила. — Он протянул ей руку. — Ты простишь меня, мой маленький греческий ангел?

Анцелла чувствовала, как она дрожит, слыша его полные страсти слова. Она не могла удержаться, чтобы не взять его руку в свою. Его пальцы сжали ее ладонь, а когда он поцеловал ее, Анцелла ощутила, как все ее тело сковала слабость от прикосновения его уст.

Он отпустил ее руку и, поднявшись, произнес:

— Пойдем! Я должен отвезти тебя домой, но сначала мы выпьем вина в старой таверне, которая, я уверен, существовала здесь уже тогда, когда сюда пришли римляне.

С трудом, оскользаясь на гладких камнях, они прошли часть дороги, и князь отворил дверь дома, на котором виднелась вывеска, изображающая древний корабль.

Внутри было темно и прохладно. В глубине таверны находились дубовая стойка и две лавки рядом с массивными столами. Они сели за один из столов, и князь заказал бутылку вина у симпатичной женщины в крестьянском платье, поверх которого был надет белый накрахмаленный фартук.

Когда женщина пошла за вином, где-то внутри дома раздался плач ребенка. После того как женщина возвратилась с бутылкой, Анцелла спросила по-французски:

— Это ваш ребенок плачет, мадам?

— Зубки режутся, — ответила крестьянка. — Я ничего не могу с ним поделать. Плачет не только днем, но и ночью, что очень злит моего мужа. Прошу прощения, мадам, если он помешал вам.

Прежде чем Анцелла успела что-либо сказать, женщина ушла и вскоре возвратилась с блюдом оливок и надрывающимся ребенком под мышкой.