— Не думаю, что это удачный выход! На его могилу уже приезжают люди отовсюду. Скоро она превратится в настоящую святыню!

Тут торговцы встали из-за стола и покинули трактир. Фьора посмотрела им вслед, а затем жестом подозвала трактирщика:

— Далеко ли отсюда до Нанси?

— Около двадцати лье. Для такой хорошей лошади, как у вас, это совсем немного, молодой господин. Вам тоже захотелось посмотреть могилу герцога Карла?

— Может быть…

И она улыбнулась Флорану, который вопросительно смотрел на нее.

— Я думаю, что мы можем завернуть в Нанси. Время у нас есть!

— Вы и вправду хотите туда поехать? — спросил пораженный юноша. — Вы были там не так уж и счастливы!

И он напомнил, что когда они с Леонардой в сопровождении Мортимера приехали в этот город, то нашли Фьору не только пленницей Карла Смелого, но к тому же раненой и в очень тяжелом состоянии.

— Когда вы туда приехали, да, но зато потом, после смерти Карла, у меня было три счастливейших дня, — неожиданно для себя призналась она. — Три дня — это очень немного, но для меня они не имеют цены! Кроме того, там находится один человек, о котором мне говорили в (Риме. Признаться, я об этом забыла, но было бы непростительно приехать в Нанси и не выполнить поручение.

Она смолкла. Флоран понял, что больше ничего не услышит, а вопросы задавать не стал, потому что заранее знал, что отвечать на них она не станет. Он просто проводил молодую женщину до дверей ее комнаты и пожелал ей доброй ночи.

Назавтра, вместо того чтобы направиться в сторону Жуанвилля и Шомона, путешественники свернули на восток, по направлению к Нанси.

Для герцога Лотарингского срок в два года был слишком мал, чтобы полностью залечить раны, нанесенные войной, следы которой можно было видеть повсюду: сожженные деревни, на пепелищах которых храбро вырастали новые, восстановленные дома, полуразрушенные крепости и замки, монастыри и аббатства, превращенные в строительные площадки, на которых монахи, взобравшись на лестницы, дружно работали молотками и пилами. Дороги были настолько испорчены колесами тяжелых военных повозок, что теперь на них не росла трава, а на полях взамен навсегда ушедших мужчин работали почти только женщины. На кладбищах и по обочинам дорог появилось много новых крестов, отмечавших могилы бывших врагов, похороненных вместе. Однако, озаренные лучами весеннего солнца, эти края будили в сердцах надежду и доказывали мужественный характер здешнего народа.

Картина, представившаяся им в Нанси, тоже свидетельствовала о возрождении: рвы, прорытые бургундцами, были засыпаны, а на особо пострадавших от войны улицах трудилось множество народа. Город, который сражался из последних сил и в конце концов победил, был сильно разрушен, но тем приятнее было видеть на месте пробитых ядрами пушек и обгоревших крыш новые кровли из разноцветной черепицы. На городских стенах часовые несли дозор, и их начищенное до блеска оружие отражало веселые солнечные зайчики. Мирный вид горожан свидетельствовал о том, что теперь бояться нечего: ни один враг не спустится больше с окрестных холмов, никогда больше не раскинется вокруг огромный военный лагерь под черно — лиловым знаменем, вышитым серебром. Стада овец могли спокойно пастись у озера Сен-Жак, поскольку с окружающих его лугов были убраны и похоронены тела погибших.

Город хорошо охранялся. Путешественники поняли это, когда они через ворота ла Крафф въехали на главную улицу Нанси и их остановила стража. Здоровый детина, одетый в железо с ног до головы и в полном вооружении, принялся у них спрашивать, кто они и зачем сюда явились, — Мы совершаем паломничество, — ответила Фьора, — и приехали помолиться на могиле последнего герцога Бургундского. Это не запрещено?

— Конечно, нет. Сейчас таких, как вы, приезжает все больше. Вы сами из Бургундии?

— Почти. Я — графиня де Селонже, и монсеньор Рене очень хорошо знает моего мужа. Впрочем, и меня тоже, но я не собираюсь надоедать ему, а хочу просто помолиться на могиле.

— Где вы намереваетесь остановиться? — продолжал расспросы стражник.

— Пока не знаю. Сразу после войны здесь не оставалось ни одного трактира, но теперь, наверное, какой-нибудь открылся?

— Да. Но если вы жили в городе после осады, вы должны кого-то знать?

Этот допрос начал раздражать Фьору, которая сильно устала в дороге. Тем более что за это время она успела заметить, что в город пропустили нескольких всадников, которые, по всем приметам, проделали долгий путь, но их никто ни о чем не спрашивал.

— Что означают эти вопросы? — надменно спросила Фьора. — Пошлите кого-нибудь из стражников во дворец и узнайте, могу ли я проехать в монастырь Святого Георгия? Свое имя я вам назвала: считайте, что это большая любезность с моей стороны.

— Дело в том, что вы говорите странные вещи. Вы похожи на юношу, а называете себя…

— Графиня де Селонже. Я путешествую в таком платье, потому что так удобнее, но если вы мне не верите…

Фьора сняла с головы шляпу, и ей на плечи упали густые блестящие волосы.

— Вам этого достаточно? — спросила Фьора. — Немного найдется мужчин с такими длинными волосами.

— Верно, — кивнул солдат, — но все это очень странно.

Женщина, переодетая в мужчину! Виданное ли это дело?

— Это происходит чаще, чем вы думаете. Вы разве никогда не слышали про Орлеанскую Деву? Ее не так часто видели в юбках!

— Это правда! — ответил стражник, которому, должно быть, нравился такой разговор. — Но она-то воевала, а вы вполне можете быть шпионкой!

— Так мы никогда не закончим, — шепнул ей Флоран, которому тоже не терпелось оказаться в городе.

Фьора не собиралась поддаваться этому солдафону. Войдя в кордегардию, она нашла бумагу и перо и, положив все это перед собой, села верхом на табурет и написала на листе несколько строк, поставив внизу свою подпись, а затем передала бумагу стоящему рядом стражнику.

— Не окажете ли вы мне любезность, — сказала она, — отнести это письмо во дворец, который находится совсем рядом?

Я это знаю, потому что там жила. А ответ я подожду здесь.

Стражник нерешительно крутил письмо в руке, когда в помещение вошел мужчина, уже довольно пожилой, но элегантно одетый в костюм из тонкого сукна красного цвета и небрежно наброшенный поверх этого костюма плащ.

— Сержант Гаше, — резко сказал он, — я пришел вас предупредить, что ожидаю прибытия груза пряностей, который я заказал на равных паях с мессиром Жербевилле, лотарингским бальи, и надеюсь, что вы не будете чинить мне препятствия, как это было в прошлый раз, когда я провозил муку.

— Конечно, мессир Маркез, конечно! — стал уверять сержант, и если бы не металлические доспехи, то он бы сложился в поклоне пополам. — Вы должны знать, что я вам искренне предан и всегда рад служить!

Но торговец не слушал его. Он вглядывался в сидящего перед ним красивого молодого человека, и улыбка появилась на его лице, изрезанном мелкими морщинками. Протянув руки в дружеском приветствии, он направился к сидящему.

— Донна Фьора! Ведь это вы, я не ошибся? — воскликнул торговец.

— Конечно, я, мессир Маркез! — ответила она, приветливо улыбаясь. — Я так рада видеть вас!

— Надеюсь, что вы остановитесь у нас?

— Я бы не осмелилась. В прошлый раз я доставила вам столько хлопот, вам и вашей супруге!

Именно в дом Маркеза и его жены перенесли тогда раненую Фьору, после дуэли между Кампобассо и де Селонже. Там ее приняли со всем возможным вниманием и гостеприимством, и именно в их доме спустя год она провела те три дня вместе с Филиппом де Селонже, которые навечно остались в ее памяти.

В те дни Маркез дал приют в своем доме останкам наполовину объеденного волками Карла Смелого, найденного на льду озера.

— Только не говорите этого при Николь! — воскликнул тот. — Безо всяких разговоров я беру вас с собой! Не забудьте о моем грузе, сержант!

— Слушаюсь, мессир Маркез! Все будет сделано!

Скоро Фьора, поддерживаемая под руку своим старым Другом, вместе с Флораном, который вел на поводу лошадей, поднимались вверх по Новой улице. Она предпочла бы появиться в этом городе незамеченной, но встреча с Маркезом пришлась как нельзя более кстати после того, как она узнала о том, что герцога Рене в городе нет. Ее письмо не нашло адресата, и тогда неизвестно чем бы кончилось ее разбирательство с сержантом Гаше.

Дом Маркезов почти не пострадал от войны, и вид его пробудил во Фьоре множество отрадных и горьких воспоминаний.

Она сама не могла толком разобраться, какие же из них были для нее важнее. В этом доме она лежала с глубокой раной на плече, но здесь же она после долгой разлуки встретилась с Леонардой, которая прошла огни и воды, чтобы увидеть свою любимицу. Здесь она провела радостные дни встречи с Филиппом, но в этом же доме случился и разрыв с ним, в котором Фьора не переставала себя упрекать, считая свой поступок самой большой из всех ошибок.

Николь Маркез приняла ее так, как будто они расстались только вчера. Эта крупная и обычно довольно сдержанная в своих чувствах женщина обняла ее как родную сестру, и Фьора поняла, что ее действительно рады видеть. Но когда хозяйка открыла дверь в ту комнату, откуда она ранним январским утром, завернувшись в покрывало, гордо, как королева, ушла, Фьора не выдержала и разрыдалась.

В недоумении Николь Маркез обняла ее за плечи.

— Простите! — прошептала она. — Я отведу вас в другую комнату!

— Нет, нет… умоляю вас… Не обращайте внимания, — Фьора вытерла слезы. — Это ничего… Мне необходимо возвратиться в прошлое, даже если это так тяжело! Ведь меня привело сюда именно паломничество в прошлое!

— Я никогда не поверю, что и вас привело сюда желание поклониться праху покойного герцога Карла! — покачала головой Николь.

— Да, это не совсем так. Вы не помните молодого Баттисту Колонна, которому поручили меня охранять?