В трубке прозвучали три гудка, и я успел сказать: «прощай, дедушка». Затем он отключился.
На следующий день, после дневных практических занятий с небольшим ансамблем в университете, я притащил Карла на Стефанплатц, высококлассную пешеходную зону, окружающую собор Святого Стефана в центре города. Я видел здесь раньше музыкантов, когда на улице было тепло, и я полагал, что для сольного исполнения это было хорошее место, как и любое другое. Я положил небольшой кусок картона на землю у основания здания, чтобы защитить свою задницу от мусора, потом сел. Не обращая внимания на бабочек в животе, я проверил гитару. Я хотел убедиться, настроен ли Карл по-прежнему должным образом. Потом я открыл и распорками укрепил жесткий футляр прямо перед собой. Это была не шляпа, но для пожертвований в нем было достаточно места. Наконец, когда собралось несколько любопытных, я закрыл глаза и начал играть. Я любил играть на гитаре. Мне всегда это нравилось. Учитывая его возраст, Карл был не самым потрясающим инструментом, чтобы смотреть на него. Древесина серьезно износилась и за десятилетия использования тут и там покрылась трещинами. Но то, что действительно имело значение, так это звук, а в этом Карл был шедевром. Всякий раз, когда я держал гитару – пощипывая струны, зажимая лады и извлекая музыку, – я входил в свой собственный маленький мир, как в частный заповедник в голове. Там, в центре Вены, с незнакомцами, пялящими на тебя глаза и выдыхающими облачка пара в морозном декабрьском воздухе, все было так же. Старая дедушкина гитара звучала хорошо, как и всегда. Ее нейлоновые струны идеально подходили для классических произведений, которые я выбрал для исполнения. Я начал с «Клер де Лун» – куска из произведения Клода Дебюсси, который разучил еще в шестнадцать лет. Я знал его взад и вперед. Когда я закончил, то поднял глаза, чтобы посмотреть на реакцию толпы. Только… толпы не было. В футляре денег тоже не было. Единственным человеком, который не ушел, был парень двадцати с небольшим лет. Его руки были засунуты в карманы так глубоко, как это только возможно было сделать, и на нем был толстый, ручной вязки шарф, обернутый вокруг шеи.
– Это был отшень корошо, – сказал он с тяжелым австрийским акцентом. – Вы американер, да?
– Как вы догадались? – спросил я, а незнакомец пожал плечами.
– Вы похожи на американца. Могу ли я предложить adwice? Вы знаете, песни более… фамилиа?
– Фамилиа? Известные? – предложил я.
– Ja. Und быстрее. С большей энергией.
– Энергией?
– Энергией.
– Хм… ну да. – Я мысленно пробежался по списку песен, которые приготовил, но все они были такими же вялыми, как и та, что я только что исполнил. Они были достаточно сложными, но им не хватало скорости и интриги, которая, вероятно, имелась в виду под словом «энергия». Тогда мой ум приземлился на одном из самых ранних неоклассических произведений, известных мне.
– Понял, – сказал я. – «Богемская рапсодия» в исполнении группы «Queen». – Он улыбнулся и одобрительно кивнул.
– Это должно сработать.
Я подул на руки, чтобы согреть пальцы, и начал играть песню. Сначала она звучала медленно, но чисто и свежо, с достаточным количеством нот, чтобы сделать ее интересной. На этот раз я не закрывал глаз, чтобы лучше оценить реакцию прохожих. Конечно, когда они слышали знакомый мотив, то останавливались послушать. И когда мелодия пробилась и ритм вырвался наружу, когда с моих пальцев стали слетать ноты как огненные стрелы, толпа зевак начала увеличиваться. И увеличиваться. Некоторые закрыли глаза, чтобы сосредоточиться на звуке. Другие припечатались взглядом к моим рукам, очевидно, находясь под впечатлением от той скорости, с которой я перебирал пальцами по грифу гитары. Некоторые одними губами произносили слова. Человек, который предложил свой «adwice», в такт музыке покачивал головой; он отступил на несколько шагов назад, чтобы убедиться, что никого не отвлекает от шоу. Перед тем как песня закончилась, по крайней мере пять человек шагнули вперед и бросили деньги в футляр. Когда прозвучала последняя нота, еще три человека выстроились, чтобы вознаградить мои усилия. Я поблагодарил всех учтивым поклоном и улыбкой.
– Корошо, – произнес человек, когда счастливая толпа двинулась дальше, – я тумаю, вы нашли свое прибыльное дело.
– Я думаю, вы, возможно, правы, – ответил я. – Спасибо. – Я не считал это правильным тогда, но я заметил при беглом взгляде, что в футляре было, по крайней мере, двести пятьдесят шиллингов, смесь монет и банкнот. Двадцать пять долларов! За одну песню! С того момента финансы больше не являлись для меня проблемой. Я, конечно, не катался как сыр в масле, но и не испытывал нужды. По крайней мере, у меня было достаточно денег, чтобы покупать еду на регулярной основе, платить за транспорт при поездках по городу, и мне даже хватало на случайные шоу. Несколько дней в неделю я затаскивал Карла в метро и разъезжал по разным туристическим местам, в основном тем же самым, которые посещал еще до своего разорения. У меня не всегда был такой успех, как в первый день на Стефанплатц. Иногда толпы были тощими, а наличных и того меньше. Но потом наступали дни, когда деньги текли из карманов, как воздух из флейты, и они более чем компенсировали дни упадка. Вскоре я обнаружил, что для одного «шоу» достаточно исполнить три или четыре зажигательные песни. В любом случае большинство людей не останавливались послушать музыку более чем на десять или пятнадцать минут, так что периодически я просто снова и снова проигрывал свой репертуар. Чтобы убедиться, что я сохраняю правильный ритм, я всегда заканчивал шоу песней «Богемская рапсодия». Даже если другие композиции не приводили ни к чему большему, чем к нескольким заинтересованным зрителям, одна эта песня, казалось, всегда была способна вытянуть свободную мелочь. Слава и спасибо Богу за Фредди Меркьюри!
Я продолжал играть и учиться на протяжении всей оставшейся части семестра вплоть до самой весны. Во время летней сессии классные нагрузки были совсем легкие, что позволяло мне иметь больше свободного времени для зарабатывания денег в качестве уличного музыканта. Как и ожидалось, теплые месяцы принесли заметное увеличение иностранных туристов, и это отразилось на размере денежных средств, которые я получал. К началу второго, и окончательного, учебного года, который должен был начаться в сентябре, на моем банковском счете было скоплено столько средств, что я мог урезать свои выступления до одного раза в неделю, не опасаясь за свой бюджет. К моему второму Рождеству в Австрии я был так занят проектом моего руководителя, которым активно занимался до конца семестра в апреле, что даже не заметил, как пролетело время. До церемонии вручения диплома, которая должна была состояться в августе, оставался только один дипломный курс и летняя практика. Я потратил на учебу шесть лет подряд – четыре года в Рочестере и два года в Вене, так что трудно было поверить, что конец так близок. И я спрашивал себя, замедлится ли время когда-нибудь. Тогда, в середине июня, когда мое обучение уже подходило к концу, ход его неожиданно изменился. На самом деле в течение пары недель время, казалось, вовсе остановилось, как будто метроном Господа был каким-то образом испорчен. Но то, что я воспринял как замедление времени, на самом деле было всего лишь побочным эффектом странного заболевания, которое я схватил. Данный недуг шарахнул по мне, как перекачанный барабанщик. Физические симптомы включали в себя повышенное давление, одышку, лихорадку и периодический озноб. Учащенное сердцебиение то появлялось, то проходило. Я знал, что у меня было редкое заболевание – любовная тоска такой степени тяжести приходит раз в жизни. Я также знал, что причина и лекарство от нее одни и те же: Аннализа Берк.
Глава 2
Я догадался, как только они зашли в трамвай и сели позади меня, что одна из них, та, чьи волосы не были заплетены в косы, – американская туристка. Ее выдавали полинявшая футболка Калифорнийского университета и бермуды[1]. Ну, и то, что она всем незнакомцам, и мне в том числе, которые случайно встречались с ней взглядом, дружелюбно говорила: «Эй, там» или «привет». Ее подругу было сложнее разгадать, но ее поведение заставило меня подумать, что она или немка, или австрийка. Обеим девушкам было двадцать с небольшим, и ни одну нельзя было назвать непривлекательной. Я не собирался подслушивать, о чем они говорят, но они сидели прямо позади меня, так что это было трудно сделать. Американские туристы всегда самые громкие люди в толпе, так что мне повезло услышать кое-что.
– Куда теперь? – спросила американка, но не дала шанса подруге ответить. – О, черт возьми! Посмотри на это здание! Ему, должно быть, лет триста!
– Наверное, больше, – ровным голосом ответила другая девушка. Ее английский был безупречен, без малейшего намека на акцент. – Большинству из них больше. Помни, мы все еще не в Калифорнии. И не слишком восхищайся, это просто жилой дом.
В течение следующих нескольких остановок я слышал, как туристка задавала вопросы по поводу каждой увиденной ею мелочи, в то время как ее подруга изо всех сил старалась воодушевленно отвечать. Время от времени я менял положение в кресле, чтобы украдкой взглянуть на одетую в университетскую футболку девушку и чтобы это не было слишком заметно. По крайней мере, два раза она поймала меня, когда я смотрел на нее. Я сделал вид, что не заметил, когда она улыбнулась. За три остановки до моей квартиры американка издала восхищенный визг, который поразил меня.
– О-о-о-о! Это там! Мы должны остановиться и посмотреть!
– Мы не будем выходить из Strassenbahn[2] ради этого. Это просто печь для сжигания мусора. И она воняет.
– Это не просто печь для сжигания мусора. Ее дизайн был разработан Фриденсрайхом Хундертвассером. Это легендарная вещь! Совершенный симбиоз искусства, производства, красоты и функционала. Меня не волнует, как она пахнет. Мы должны выйти здесь.
"Финальный аккорд" отзывы
Отзывы читателей о книге "Финальный аккорд". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Финальный аккорд" друзьям в соцсетях.