В середине седьмого месяца к нам с неожиданным визитом приехали брат Анны Стюарт и его жена Хизер.

– Это папа послал вас проверить, все ли у меня в порядке? – спросила Анна, как только они ввалились в нашу малюсенькую спальню.

– Не-а. Я просто хотел лично поделиться хорошей новостью, – ответил Стюарт. Лицо Анны погрустнело.

– Так ты приехал не для того, чтобы узнать, как я себя чувствую?

– Ну… конечно… Я имею в виду, конечно, мы хотим знать, как идут дела. Э-э, как идут дела, сестренка?

Хизер хлопнула его по спине и закатила глаза.

– В первую очередь мы приехали из-за тебя, Анна. Но у нас есть кое-какая действительно приятная новость, так что мы подумали, уж коли мы здесь, тебе было бы интересно услышать ее лично.

– Да я просто шучу, – ответила Анна. – Что случилось? Я хочу знать все об этом.

– Пожалуй, мы подождем, – предложила Хизер, – пока ты нас полностью не проинформируешь о том, как протекает беременность.

– Что тут рассказывать? Я просто лежу весь день в постели и жду, когда малыши выскочат. Теперь давайте, что у вас за новость такая срочная?

– Покажи нам хоть детскую комнату вначале, – сказал Стюарт. – Папа говорит, что ты заставила Итана работать поздно ночью, чтобы доделать ее.

– К сожалению, из-за запретов врачей я не могу выбраться из этой жалкой постели, чтобы показать кому-либо абсолютно очаровательную пару кроваток и коллекцию бесценных картин в исполнении вашего покорного слуги. Поэтому выкладывайте свою новость. Не заставляйте беременную даму ждать.


Стюарт и Хизер охотно улыбнулись друг другу. Потом Стюарт начал расплываться в неудержимой улыбке. Казалось, что она так и будет шириться, пока не повредит мочки его ушей.

– Хорошо, пожалуйста… Я ухожу на пенсию! – Он вскинул руки, словно забил гол.

Если он именно это хотел показать, то я сильно удивлен, что он, оказывается, знает футбольные жесты. Говорю без обид.

– Вы можете в это поверить? – спросила Хизер. Я бросил быстрый взгляд на Анну, у которой челюсть отвисла так же, как и у меня.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил я. – Тебе, кажется, тридцать пять. Ты просто не можешь уйти на пенсию.

– Тридцать четыре, если точно. И я только что это сделал. Вчера.

– Разве это не потрясающе? – восторженно сказала Хизер. – Нам так повезло. Почти выигрыш в лотерею!

– Ты выиграл в лотерею? – наседал я. – Из-за чего еще можно взять и бросить свою работу?

– Я не бросил, если быть точным, – ответил Стюарт. – Мы продали нашу стартаповскую компанию большой технологической фирме, и я не вижу необходимости оставаться после слияния. Я пришел к выводу, что буду наслаждаться воспитанием детей, пока они еще маленькие. Так что я собираюсь какое-то время поработать папой полного дня.

– Ничего себе, – произнес я, искренне ошеломленный известием. – Не возражаешь, если я спрошу… За сколько она ушла?

– Триста.

– Тысяч? Это не та сумма, на которую долго протянешь. Ты уверен, что это разумно?

– Миллионов, Итан. Это крупный успех.

Моя челюсть отвисла до самого пола.

– Но ты… Я имею в виду… Разве у тебя не что-то около двадцати процентов акций в компании?

Когда на его лице появилось выражение безмятежной радости, я почувствовал, что хочу заткнуть ему рот. Никто не должен выглядеть настолько счастливым.

– Двадцать пять процентов, что в моем случае составляет почти семьдесят пять миллионов. Конечно, они обложат меня черт-те каким налогом, но меня это не волнует. У нас и так будет достаточно.

Мне кажется, я не произнес больше ни слова, пока они были у нас в гостях. Я смутно помню, как Анна говорила, что очень рада за них, и насколько помню, я слышал, как Хизер упомянула что-то насчет планов покупки нового дома за наличные, но все остальное было как в тумане. У меня голова шла кругом. Конечно, я был рад за них и их успех, но в то же время я вдруг почувствовал себя ужасно неполноценным. В моих собственных мечтах всегда были слава и богатство, но вот передо мной Стюарт Берк, социально никчемный ботаник, который несколько часов каждую неделю посвящает тому, что общается в чате с себе подобными, обсуждая «Трон», фильм 80-х годов, и который вдруг купается в деньгах и ему море по колено. Завидовал ли? Несомненно. Я молча поклялся прямо тогда, что так или иначе, но тоже стану успешным. На самом деле я не чувствовал себя неудачником. И не собирался рано уходить на пенсию, чтобы больше не работать, как Стюарт. Но я собирался сделать все для того, чтобы Анна и двое наших маленьких детей имели все, что им хочется.


Чуть больше чем через две недели после того, как я узнал, что наши родственники теперь миллионеры, мы получили очень хорошие новости: мы с женой прошли отметку в восемь месяцев, и врач был готов снять швы, которые удерживали шейку матки Анны. К всеобщему изумлению, шейка матки крепко держалась даже после снятия швов. Не успели мы опомниться, как оказались на сроке в восемь месяцев и одну неделю. Затем, не успев моргнуть глазом, мы достигли восьми с половиной месяцев, и врач решил, что для Анны и малышей самым безопасным будет вызвать роды. В среду утром, под моросящим дождиком, затаив дыхание, мы отправились в больницу для проведения планового кесарева сечения.

После тридцатиминутной подготовки бригада врачей извлекла замечательную красивую маленькую девочку. Через минуту или две спустя из утробы Анны вынули еще одну девчушку. Две девочки! Две здоровые, красивые девчонки! В тот момент я почувствовал себя самым богатым человеком в мире.

– Ты их видела, Анна? Они здесь! Они это сделали! Ты это сделала!

– Мы сделали это. Вместе.

Я взял ее за руку и смотрел, как врачи и медсестры занимаются с малышками в другом конце палаты. Это был самый счастливый момент в моей жизни. Но он продлился недолго. Первое, что я заметил, медсестры, которые занимались старшей девочкой, сильно суетились и о чем-то перешептывались. И они выглядели более серьезными, чем бригада с ребенком номер два. Я поймал обрывки лихорадочного перешептывания. «Скачки сердечного ритма… Легкие… кислород… быстрее!» Анна тоже услышала шепот и попыталась заглянуть за врача, который все еще занимался ее маткой, но ей не удалось ничего разглядеть.

– Все нормально, – сказал я. – Уверен, что они просто принимают меры предосторожности.

Но они не просто принимали меры предосторожности. Легкие ребенка не были сформированы настолько, насколько все надеялись, и они были заполнены жидкостью, которая еще больше усложняла ситуацию. Когда шепот начал возрастать, ведущий педиатр приказал бригаде перевезти ребенка в другую палату. Когда они вышли, он повернулся и буквально на долю секунды остановил на мне свой взгляд. Я понял по его глазам, что положение серьезное.

– Итан! Скажи мне, что случилось!

В тот момент я еще не знал наверняка, что случилось. Знал только, что что-то не так.

– Все хорошо, дорогая, – солгал я. – Все будет в порядке.

Но хорошо не будет. Специализированная бригада реаниматологов заставила ребенка дышать, но только с помощью аппарата. Следующие двадцать четыре часа девочка провела заключенная в пластиковый пузырь, под постоянным наблюдением в педиатрическом отделении интенсивной терапии. Меня к ней не допускали. На следующий день она скончалась. Врач Анны сыпал кучей бессмысленных медицинских терминов, при помощи которых пытался описать состояние нашей дочери, но я разобрал лишь его прощальную фразу.

– Вы знаете, даже при всех достижениях в медицине иногда просто случаются такие вещи.

Как мне хотелось ему врезать. Почему он вынужден был сказать такое? Мы прекрасно знали, что вещи «случаются просто так». Сколько раз надо стать свидетелем «просто случайных» вещей, чтобы стать экспертом в них? Мы не могли понять, и ни один врач не мог нам объяснить, почему они продолжают происходить с нами.

Глава 11

Для нашей старшей дочери мы выбрали имя Фейт[4], в связи с тем обстоятельством, что ее скоропостижная смерть была, во всяком случае, еще одной серьезной проверкой для нас. Анна была твердо убеждена, что младшую дочь мы должны назвать Хоуп[5], потому что именно это чувство она испытала, когда заглянула в ярко-голубые глаза младенца. Я согласился с именем, хотя в душе несколько сомневался в его правильности. Вряд ли можно иметь надежду без веры.


Несмотря на то, что моя мечта писать песни ради заработка с годами приобрела спорадический характер, часто уходя на задний план, сталкиваясь с мрачными проблемами жизни, мне все же удалось собрать приличный набор музыкального оборудования для поддержания своей формы. На момент смерти Фейт у меня были две электрические гитары, одна двенадцатиструнная акустическая, усилитель, цифровой процессор эффектов, восьмиканальный микшер, синтезатор для имитации ударных инструментов и настольный аппарат для звукозаписи, чтобы я мог соединять вместе треки. И, конечно, у меня в распоряжении все еще находился старый дредноут дедушки Брайта.

Наших накоплений хватило на то, чтобы покрыть примерно половину расходов на похороны, в число которых вошел и малюсенький гроб. Самый маленький гроб, который мне когда-либо приходилось видеть. Чтобы заплатить за остальное, я заложил музыкальные инструменты, которые были в доме, кроме Карла. Он не был моей собственностью, и я не имел права его продавать. Вырученные наличные не только спасли нас от влезания в новые долги, но и позволили заплатить за улучшенный участок на кладбище на холме. Мы также разорились на дополнительные строки на могильной табличке. Октавий и Ланс Берки приехали на похороны из Айдахо. Стюарт, Хизер и их дети тоже приехали. Со стороны Брайтов присутствовало гораздо меньше народа. Только дедушка и тетя Джо прилетели из Орегона. Помимо родственников мало кто еще знал о случившемся. Марк Ллойд пришел с парой близких друзей по работе, и на этом все. Прежде чем мы уехали в похоронное бюро, дедушка предложил мне взять с собой гитару и исполнить во время службы песню в знак прощания с Фейт. Я не только решительно отказался, но и сказал ему, что гитара слишком долго была в моем распоряжении и что он должен забрать ее домой, когда поедет обратно в Орегон.