- Не встречаешься с Танькой?

- Нет, - ответил Саша.

- Правильно делаешь, друг. Она как-то очень плохо о тебе отзывалась. Кажется телком называла...

Саша невольно перевел взгляд в угол зала, где Костя оставил Таню. Она смотрела в их сторону. Но вот зал наполнился музыкой, и какой-то парень пригласил ее на танец. Костя говорил что-то еще, но Ковалев уже не слышал его. Он направился в круг танцующих, взял Таню за руку и вывел в гардеробную.

- Комм ду, битте. нах хаус, - повелевающим тоном произнес он, глядя ей прямо в глаза.

- Что случилось? - провожая взглядом Таню, уже одетую в пальто, спросила у него Люда.

- Ничего особенного, пойдем танцевать, - ответил он, довольный своим решительным и справедливым поступком.

Таня почувствовала что-то неладное, когда Костя отозвал Ковалева и говорил с ним наедине, но она никак не ожидала такого исхода. Ей казалось, что в их отношениях произошел положительный сдвиг, и чеканная фраза, саркастическая уже по тому, что была произнесена на немецком языке, стояла у нее в ушах. "Этого я ему никогда не прощу", - думала она дорогой, и когда пришла домой, то стала отыскивать письмо, которое он написал ей когда-то. Она нашла его в своих бумагах, перечитала несколько раз, вложила в конверт и заклеила. Минуту подумав, она взяла лист бумаги и написала:

"Я не знаю, что тебе наговорил этот сплетник, но твое поведение вышло за рамки, ограничивающие действия нормальных людей, и, чтобы напомнить тебе, каким искренним, вежливым и предупредительным должен быть юноша в отношении к девушке, я высылаю тебе письмо одного моего бывшего друга, которого ты хорошо знал.

Она разорвала уже заклеенный конверт, нашла новый и, вложив в него еще и свою записку, подписала адрес и поспешила сейчас же бросить в почтовый ящик. У почты, которая находилась неподалеку, она встретила Костю.

- Ты что там наболтал Сашке, сосед? - спросила она у него, произнося слово "сосед" так, как будто она заменила им слово "предатель".

- Да ничего плохого, Таня, так, по-мужски посоветовал кое-что, - виновато оправдывался тот.

- Так вот, знай же впредь, что я люблю его, а тебя презираю.

- Что ж, извини, но не так давно ты рассуждала иначе...

- Это было давно и неправда! Сказав это она повернулась и зашагала прочь. Юноша пожал плечами, небрежно сплюнул и проговорил сам себе:

"Сам черт вас не разберет, что вам надо было вчера, что - сегодня". В эту ночь Таня не могла долго заснуть. Еще совсем недавно она не думала о любви. Она переживала лишь потому, что ощущала какую-то пустоту, образовавшуюся после разрыва с Ковалевым и уходом в Армию Вадима. Этот образовавшийся вакуум помимо ее собственной воли постепенно вновь заполнил Ковалев. Ее задевало то, что человек, объяснявшийся ей в любви, смеет веселиться с другими девчонками и не замечать ее. У нее не укладывалось в голове, что он мог так быстро забыть ее, забыть поцелуи, которыми он когда-то осыпал ее, забыть ее слова признания и ее слезы. "Он приказал мне покинуть танцы. Какая наглость!" И вместо того, чтобы прочитать ему мораль, она вдруг расписалась и призналась своему соседу, что любит Ковалева. Любит после его наглой выходки на танцах. Это ли не безумие, это ли не парадокс и самая настоящая глупость. Костя, конечно, же разболтает об этом мальчишкам, и те будут смеяться над ней. Какой позор?! "Ну и пусть говорят, что хотят, пусть смеются, - рассудила она через минуту. - Все равно мы останемся вместе. Мы поженимся и всем утрем нос. Но зачем я написала ему такую записку? Надо было прямо написать, что я люблю его. Если он еще помнит Вадима, то пусть простит мне эту мою дурость. Я действительно была дурой. Но ведь между нами ничего не было. Не было ни одного поцелуя. Да и они уже расписались с Надеждой....."

Глава 17

Получив Танино письмо, Саша долго не решался его распечатать. Он ходил по комнате взад и вперед, растерянный и возбужденный. Мать заметив его волнение, оделась и вышла во двор подышать свежим воздухом. Прочитав письмо, Саша задумался над противоречием, на которое указала ему Татьяна. Эти два факта и впрямь трудно было связать между собой и это обстоятельство глубоко озадачило его. Он с особой отчетливостью категорическим тоном вслух повторил свои слова, сказанные ей, и очень ясно представил себе эту сцену. Он был поражен самим звучанием фразы, предназначенной такому очаровательному и хрупкому созданию, каким ему нарисовало ее его воображение. У него возникла болезненная потребность тут же, любым способом искупить эту страшную свою вину. Ему захотелось сейчас же пойти к ней и просить прощения, но время было ранее, и Тани, наверняка, не было дома. Тогда он решил написать ей большое письмо и все объяснить по порядку, как и почему так получилось. Но собраться с мыслями для такого письма он сейчас не мог и отложил это дело до завтра.

Однако, к вечеру, точнее к ночи, когда усталый он вернулся с работы, это желание его переменилось, и он надумал написать такое письмо, которое бы подтвердило справедливость его поступка. К концу недели он выбросил из головы всякую мысль о письме вообще. Если она решилась ему написать, то это говорит лишь о ее слабости. Конечно же, она не могла расписаться в своем бессилии и сказать, что она не в состоянии спокойно пережить их конфликт. Она написала нечто противоположное тому, что переживала, но этого от нее требовали обстоятельства, которые между ними сложились, этого требовало от нее чувство собственного достоинства, чрезвычайно чуткое к мнению окружающих ее людей. "Если она могла приходить на свидание, а за глазами смеяться надо мной, то почему я не могу высказать ей свое мнение?" - думал Саша, и его убеждение в своей правоте крепло день ото дня, час от часа.

Между тем, он стал все более осознавать, что, как бы он ни думал о Тане, хорошо или плохо, он думал только о ней и ни о ком и даже ни о чем другом. Все события, которые он наблюдал на работе, на улице, дома, либо совсем не трогали его, либо служили материалом для размышлений о его отношениях с Таней. Так было и летом, и осенью, и в начале зимы, в период особо мрачного состояния, но положение не изменилось и после Новогоднего бала, когда Ковалев осознал и почувствовал, что она тоже не в состоянии забыть его. Изменения произошли не в предмете его рассуждений, а в их эмоциональной окраске. Чувство угнетения и безнадежности посещало теперь его реже и перемежалось с самыми откровенными всплесками радости и оптимизма в периоды особых удач. Он полагал, что и Тане, может быть, нелегко, но осознание ею своей вины было от него скрыто, и это обстоятельство не облегчало его участи, а скорее, напротив, усугубляло ее, порождало не сочувствие, а злобу.

К субботе тактика его поведения в основном сложилась у него в голове, и в бодром, самоуверенном настроении он отправился в Дом культуры. В назначенном месте, у парикмахерской, его уже поджидала Люда. В вестибюле Дворца они купили билеты и прошли в гардеробную. Там в это время раздевалась Таня со своей подругой, и, оказавшись вчетвером в небольшом помещении, все они почувствовали какую-то неловкость друг перед другом. Таня поторопилась сдать свое пальто и забыла на трельяже пуховую шапочку. Она уже направилась наверх, когда Саша неожиданно окликнул ее:

- Девушка, вы оставили свою шапку, - и подал ее ей.

- Благодарю вас, - ответила она, слегка покраснев, взяла шапку и передала ее гардеробщице.

Когда Таня видела Александра с Людой в зале, она воспринимала это как нечто естественное, хотя и не оставалась к этому равнодушной. Она предполагала, что он мог даже провожать ее, но не видела этого и оставалась почти спокойной. Сейчас же она воочию убедилась, что он приходит на танцы вместе с ней: следовательно, он провожает ее и... целует. От этого умозаключения ее затошнило, и она, бросив юношу, танцевавшего с ней в этот момент, выбежала из зала и вышла на воздух. "Он назвал меня девушкой! Он, наверно, забыл мое имя... Но я напомню ему его. Он наверняка получил мое письмо, но отреагировать на него смог лишь вот таким идиотским образом", думала Таня. Чувство гнева, ревности и стыда охватило ее и ей захотелось сейчас же покинуть танцы и выразить этим свой протест, но она вспомнила, что уже поступала подобным образом и решила дождаться окончания вечера, чего бы ей это ни стоило.

Как ни старалась она быть веселой и независимой, лицо ее было пасмурным и печальным. Сначала она была безразлична к тому, кто ее приглашал на танец, а через час ей стало противно танцевать с кем бы то ни было. Ее мысли занимал сейчас лишь один человек, находящийся в зале. Ее сердце, а следом и ее взгляд тянулись за парой, которая весело и самозабвенно кружилась по залу, не обращая никакого внимания на ее душевные муки. Она завидовала девушке, которая танцевала с Ковалевым, и у нее возникло непреодолимое желание оказаться на ее месте и прижаться к его груди. Она представила себе, что танцует именно с ним, и непроизвольно положила свою голову на плечо юноши, которого накануне оставила среди круга и тот, удивленный ее состоянием, осторожно и нежно прижал ее грудь к своей. Очнувшись, Таня отпрянула от него и тихо сказала:

- Мне что-то плохо, пойдемте лучше посидим немного. Юноша согласился, и они прошли и сели на стулья. Саша заметил это, и в его душе вдруг возникло необъяснимое чувство вины перед ней. Все причуды ее поведения он отнес на свой счет, и, когда начался новый танец, он оставил Люду и через весь зал прошел к ней. Когда он приближался, Таня с удивленным вниманием наблюдала за его взглядом, который был устремлен на нее, но в самый последний момент, когда он чуть замедлил шаг, ей показалось, что сейчас он свернет, и ее сердце сжалось от боли. Она опустила глаза, и тут до ее сознания дошли слова приглашения. Таня, не помня себя, встала и положила на плечи Ковалева свои отяжелевшие руки. Она едва сдержала слезы, навернувшиеся ей на глаза, когда они в медленном ритме танго протискивались между танцующими в центр круга, и, когда они смешались в толпе, она подняла глаза на Александра и прошептала: