«Господи, да я ведь не умер, – осенило Сан Саныча, – ну, конечно, я действительно жив! Что ж все это значит?

Неужели обознались, приняли за покойника и засунули в этот проклятый ящик!

Откуда же радость обновления, преображения, принятие Неведомой Всеочищающей Жизни, и откуда взялся этот мерзопакостный двойник, и где мой Бог, моя Амеба, теперь я уже никогда не стану вечным бесполым существом, не вкушу никогда прелестей своего бессмертия, увы.

Однако если научно взглянуть хотя бы на двойника, можно сделать вывод, что его вовсе и не было, что это отвратительная и сумасшедшая галлюцинация, а не явь, выдвинутая тем бредовым, отчасти несуществующим состоянием, в котором я находился, таким образом ничего не было, я просто уснул и проснулся в гробу».

Сан Саныч опять ужаснулся окружающей его действительности, его успокаивало только собственное пробуждение.

– Если я сейчас встану, то я всех напугаю, но если не встану, то меня похоронят, – подумал он и приподнялся из гроба.

В кузове грузовика ничего, кроме гроба не было и траурных венков с обелиском не было, впереди грузовика ехал автобус с близкими, родными и домочадцами Сан Саныча.

Уже показалось кладбище, и был уже слышен шелест берез, чьи густые кроны обещали дать Сан Санычу достойный приют этой земли. Сан Саныч поморщился и легко выпрыгнул из кузова. Когда грузовик с автобусом стали замедлять вход перед воротами кладбища.

От нервного страха Сан Саныч хотел уже убежать от этого места, но, приходя понемногу в нормальное состояние, он пришел к мысли, что следует прекратить эту злую с его собственным «Я» комедию, и поэтому решительно последовал за похоронной процессией, которая уже собиралась возле вырытой ямы. Сан Саныч осторожно подошел к собравшимся проводить его в последний путь и, не увидев за их спинами гроба, в полной растерянности воскликнул:

– Кого хороните?! Я здесь!

Все отчаяние, на какое был способен Сан Саныч, выплеснулось на ео исхудавшем и небритом лице.

Ужасная фантасмагория из множества обнищалых лиц предстала перед его обезумевшим взором.

– Прекратите безобразие, гражданин, – усатый милиционер скрутил одичавшему вблизи своих родных Сан Санычу руки, пытаясь его увести отсюда.

– Как вам не стыдно, это же похороны, а вы!.. – милиционер захлебывался от собственного негодования.

– Подождите, отпустите его, – Сан Саныч обернулся и увидел Алевтину, дергающую за локоть милиционера.

– Он был другом покойного, и, кажется, немного… – Алевтина плакала и пыталась найти подходящее для оправдания Сан Саныча слово.

– Да уж, немного, – сказал милиционер, отпуская поникшего Сан Саныча.

Какая-то неведомая сила заставила его пройти сквозь стоящих к гробу, и с нескрываемым ужасом, с отвращением он увидел себя, то есть опять своего двойника, свою сумасшедшую копию, лежащую тихо в гробу.

Двойник опять незаметно подмигнул Сан Санычу и состроил зверскую рожу. Сан Саныч уже не помнил, как он бежал с кладбища, как кто-то пытался его схватить и что означали многочисленные крики, брошенные за ним по всем его следам, отпечатанным в слякоти кладбища.

Сан Саныч бежал, ни о чем не думая, ему казалось, что у него нет тела, и эта мысль давила его как несчастную муху, прилипшую всеми лапками к неизвестной ловушке.

Он долго еще бежал, потом ехал на автобусе, потом бродил по городу, и ему все время казалось, что за ним гонятся, что его желают схватить и сделать с ним что-то невероятное.

В долгих поисках хоть какого-то смысла и оправдания действительности Сан Саныч стал замечать, что люди, попадающиеся ему на глаза, настолько равнодушны, что с ними ничего понять в себе и вокруг нельзя, и все-таки, испытывая желание проверить к себе отношение окружающего мира, Сан Саныч побрел в пивнушку, где его знали.

Знакомый официант улыбнулся ему как всегда, и это событие вроде немного стало успокаивать Сан Саныча.

От щемящего чувства родного убежища, на глазах стали наворачиваться слезы. Правда, он не увидел своих старых знакомых, но это его не расстраивало.

Былая уверенность в себе и в мире, шумящем привычно пьяными голосами, постепенно стала приводить его к мысли, что все в порядке, и что всякая невероятность, как и остальная чепуха, является всего лишь доказательством тех темных процессов, которые и делают из всякого мяса настоящие ощущения; поэтому Сан Саныч постарался как можно быстрее забыть по возможности весь свой организм и стал с откровенным наслаждением пить пиво.

– Невероятности не может быть, а поэтому ее нет, – говорил Сан Саныч какому-то пожилому мужику, у которого пиво уже выливалось назад жгучими слезками.

– Увы, она есть, – моя жена ушла от меня, и это сама невероятность, прошептал мужик, втягивая голову в плечи и медленно уползая к выходу.

«Сколько всякой дряни, и как она ранит хрупких и нежных людей», – сказал сам себе Сан Саныч, горько усмехаясь на всеобщую ничтожность.

«Все мы друг другу достаемся, а в результате никто никому не достается, – начал он думать, прижимаясь спиной к батарее. – Мне так хорошо, что я чувствую, что меня уже нет, и это люди называют счастьем, выходит, что счастье есть только способ понежить свое мясо, чтобы оно не стало раньше времени разлагаться или выкидывать из себя всякие невероятности… Или оно, счастье, есть только полное отсутствие всяких мыслей и ощущений, ведь именно так некоторые люди представляют себе свою Смерть».

Понемногу согреваясь и почти ни о чем уже не думая, Сан Саныч как в тумане увидел своего приближающегося двойника. Точная его копия шла быстро и уверенно к нему, то есть к его столику…

Сан Саныч прижал руки к груди, ища растерянными глазами возможного ухода из потрясающей его тело действительности.

– Ну, что, покойничек, ожил? – захихикал двойник, присаживаясь вплотную к Сан Санычу.

«Если я буду его замечать, то все будут думать, что я сошел с ума, помешался, а если я его не буду замечать, и он в действительности существует, то все будут думать, что мы с ним в ссоре, таким образом, лучше я его вообще не буду замечать».

Двойник дергал его за ворот пиджака, лез целоваться и кричал в ухо всякие мерзкие вещи, но Сан Саныч как скала застыл над кружкой пива, устремляя взгляд в пустоту.

– Ну, ничего, покойничек, сейчас ты оживешь, – сказало улыбающееся подобие Сан Саныча и вылило ему на брюки пиво из кружки.

Сан Саныч вскрикнул и выбежал из не оправдавшего себя убежища, за ним хохочущий двойник и официант, не получивший с Сан Саныча ни рубля.

– Извините, – пробормотал Сан Саныч и вышел из квартиры.

Его ревущее сознание стремительно бежало вместе с ним по лестницам дома, когда-то смирявшего его своим забытьем. Все стало чужим, окончательно бесформенным и расплывающимся в створках его полубезумного существования, и, вбежав в коченеющий простор города, на холодный ветер, утомляющий всякий целеустремленный взгляд, Сан Саныч почувствовал, что в нем опять заговорил внутренний голос, и он с нескрываемой тревогой стал прислушиваться в его пропадающие звуки.

– Все люди когда-нибудь восстают, чтобы рано или поздно смириться с окружающей их неизвестностью, – сказал голос, – победят они или потерпят поражение, они и не думают об этом; людям не важно воплощать свое желание в проблему, поэтому всякая галлюцинация имеет право на реальность, как и всякий человек на безумное удовольствие вредить себе, чтобы никогда до конца не оставаться собой.

– Да, я уставал последнее время быть собой, – сказал сам себе Сан Саныч, – но я никогда не думал, что моя галлюцинация может полностью овладеть моим сценическим образом и изгнать из жизни, предав все мое существование символической смерти.

– Всякое творение ненавидит своего творца, – вмешался голос, – и любовь казнит влюбленного как птица червя, как ангел беса, как настоящее прошлое…

– Ой, хватит – схватился за голову Сан Саныч, – хватит мне всей этой метафизики, в конце концов должны же существовать на свете органы, которые разыскивают всех неизвестных, всех потерявшихся, а следовательно, контролируют место пребывания всякого лица. А?!

Уже смеркалось, когда Сан Саныч переступил порог прокуратуры.

– Мне бы к прокурору, – обратился он к секретарше, серьезной пожилой женщине в очках.

– Он занят, и у него сегодня неприемный день! А вы по какому вопросу?! – с интересом посмотрела она на Сан Саныча.

– Вопрос жизни и смерти, – решительно произнес Сан Саныч и, не дожидаясь разрешения, быстро вошел в кабинет прокурора.

Розовощекий и бородатый прокурор тихо и ровно дышал, зарыв голову в какие-то бумаги, лежащие на столе, какой-то листок у его носа постоянно подрагивал, и теперь Сан Саныч не сомневался в том, что прокурор спал.

– Извините, – сказал чуть слышно от робости Сан Саныч и, присев на краешек стула, неожиданно для самого себя погладил прокурора по кудрявой голове.

– А? Что? – прокурор поднял голову и сразу же осекся и покраснел, и тут же встал и прошелся по комнате, приглаживая помятую бороду и хмуро поглядывая на смутившегося еще больше Сан Саныча.

– Так, что вы хотите?! – строго спросил он, усаживаясь обратно в свое кресло.

– Вот, читайте, – протянул Сан Саныч прокурору исписанный клочок оберточной бумаги.

Прокурор машинально взял клочок и стал читать вслух, поглядывая иногда с чувством какого-то странного превосходства на Сан Саныча.

– Прокурору города… от Сан Саныча Спиридонова, пребывающего в полной неизвестности… Заявление…

– Я, Сан Саныч Спиридонов, будучи гражданином своей страны, нахожусь в необычном для себя состоянии, а именно: ничего о себе не знаю и никак не могу вспомнить, в связи с чем прошу помочь мне в розыске самого себя, то есть найти настоящее место пребывания, учитывая при этом, что таких Сан Санычей Спиридоновых может быть очень много, прошу провести экспертизу на действительность их происхождения, в чем я очень сомневаюсь, в противном случае прошу заключить меня в тюрьму за бродяжничество и полное отсутствие разумных мыслей.