Я прихожу на учебу с перевязанным горлом, как недоделанный со сломанной гильотины. И сразу же встречаю любопытные взгляды, иногда даже смех и шуточки. Федор Аристархович тут же уводит меня в курилку и спрашивает, что случилось?

– Только между нами, – шепчу я ему на ухо, – то очень крепко вчера выпил!

– И что, с кем-то подрался?

– Да нет. Врач вчера зуб сверлила, а я от страха дернулся, и она нечаянно сверлом по горлу провела…

– И как ты жив-то еще, – то ли сочувственно, то ли шутя заметил Федор Аристархович.

– А что с вашим горлом?! – подошел ко мне, с интересом меня разглядывая, профессор Цнабель.

– А это ходячая реклама ревности, – неожиданно засмеялся Федор Аристархович, – видите ли, Арнольд Давыдович, он с одной замужней спутался, а муж его взял и полоснул за это по горлу!

Чудо или парадокс существования?! – Глупая шутка Федора Аристарховича оказалась правдой и так ударила мне в голову, что я готов был тут же придушить своими руками смеющегося Федора Аристарховича, но вовремя опомнился, весь побледнел и выбежал из курилки.

Уже продолжать учебу было невыносимо, но я сидел, изображая на своем лице заурядное любопытство, в то время как сам я мучился и ломал себя всякими догадками в отношении Федора Аристарховича. Откуда он мог узнать?

Неужели ему что-то рассказал неугомонный писатель Петров, но ведь сам Петров тоже вроде бы ничего не знал!

Однако чем больше я думал об этом, тем больше мучился. И только после последней пары когда я уже покидал стены родного университета, меня быстро догнал Федор Аристархович и, оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, сказал полушепотом:

– Старик, извини, я уж не знал, что попаду прямо в точку!

– Да, уж, – глубоко вздохнул я, – а я вот и понятия не имел, что вы шутите!

– Да, ладно, чего уж там, я же видел, как ты побледнел, – рассеянно улыбнулся Федор Аристархович по-видимому, все еще пытаясь разобраться в моих чувствах.

– А я вот, Федор Аристархович, видел недавно очень забавный сон.

– Уж не про меня ли был сон?

– Ну, конечно, – сделал я многозначительную паузу, – не про вас!

– А жаль, – неожиданно огорчился Федор Аристархович, – вообще мне нравится, когда другие люди меня во сне видят. Это придает моим мыслям несколько божественный характер! Ну, так вы расскажете мен свой сон?

– О, да, конечно, я давно хотел рассказать вам по этот странный сон. Мне приснился Аррава, человек в черном. Вроде его не было, но все же он был, потерявшийся, как и я, в бесконечном потоке голосов, брызжущих одной лишь вечной громадой.

Его случайность не от воображения, а от безысходности…

Он непроницаем, потому что в нем есть глубина бездонного неба…

А там есть еще один пустующий дом, и он ведет меня туда, туда, где меня нет, где все темное и пугающее меня пространство дышит одним истомленным отсутствием меня во всем…

И мне ужасно хочется закричать, что я есть, и что конца моего никогда не будет, потому что всякое число, вышедшее из небытия, имеет бесконечную значимость в смене лет и летающих образов…

Но я чувствую, что меня уже нет, когда Аррава со мной, когда он держит меня за руку как послушного ребенка и ведет туда сквозь кромешную тьму в один страшный дом…

И, может быть, именно сейчас, когда во мне ничего нет и я холоден, как мертвец, и угрюм, как проклятый одной неизвестностью философ, лишь только во сне и во тьме, вижу, как бесполезно простираются между нами одни неизвестные тени и как они странно так молчат, когда меня ведет за собой Аррава.

Я умолк… Федор Аристархович закурил и предложил мне присесть на скамейку под старыми липами, чьи аллеи протянуты далеко вглубь города от нашего университета.

Мы садимся, и я снова продолжаю рассказывать свой сон…

Ветер колышет черные занавески на раскрытом окне…

Одинокая свечка разгорается перед беспристрастным лицом Арравы, и кто-то, серьезно задумавшись, бьется мое несуществующее тело…

Сейчас меня нет нигде, но я слышу свой собственный голос, он спрятан внутри моего продолжающегося сна.

Это он, Аррава… Это он бьется со мной, как со смыслом непостигнутого бытия, и тут же теряется в бесконечных линиях незаконченных судеб…

Как быстро я схожу с ума и думаю о нем…

И пусть раньше его ни разу не видел, то почему я его знаю, и как будто явственно чувствую в окончании сумеречных тел одно, наше, и во всем все та же странная вера в Небытие всякого, откуда он приходит сюда…

И становится ясно, почему никогда этого не было и все же было и есть, хотя бы потому, что в уносящемся дыхании планет и вечностью размытой глубины… далекой еле призрачной дороги… две тени нелюдимые видны, и никому не ведома их песня…

– Здесь мир иной, – поет Аррава мне, и я иду за ним, как за судьбой, случайным ветром побираясь в темноту. С людьми остаться страх внутри имею.

Печаль от Вечности мой Образ искушает. Какие годы пред Неведомым прошли… И в прахе замерли… в пыли навек осели… Мятежным призраком внезапно вознесли… Мое вхождение в твой мир иной, Аррава…

Мое грядущее темно, как зеркала, съедающее взглядом небо Ночи, там мертвенно прохладно, нет тепла, лишь Смерть одна рождение пророчит… его глубокие и пронзительно черные глаза сморят на меня безднами…

И, спотыкаясь о собственную речь, я вдруг начинаю ощущать всю его власть над собой и остальными тварями, чьи тела утверждаются в это время снами.

Ибо время одно – лишь ночь, а место его может быть везде, ибо это Аррава.

Вот вижу гроб закрылся чей-то, листва упала, отделилась от деревьев. И занавески спущены, как мысли, летящие с тоскою в темноту…

Мысленно я уже отошел от себя и стал Арравой, а образ его повторялся бесконечно как тайна Смерти…

И всего, что неизбежно прячется в ней.

Я шел и падал без конца, а мое дыхание замирало в нем, в Арраве. Мы уже стояли в пустом доме. И трещины стен, потолков и дверей заполняли собой преходящую безвозвратность моего прошедшего сна. И Аррава, что-то только посмотрел в глаза немого ожидания.

Я умолк. Сейчас прямо на ходу из меня возникало что-то такое странное, что даже Федор Аристархрович погрустнел.

– Это ведь как стихи или как музыка, – немного походя вздохнул он. – Кстати, а что ты можешь еще мне рассказать про Арраву.

– Аррава – это фатальное существо, – вздохнул я. – Не помню уже где, но где-то о нем я слышал… Долгое время он для меня оставался загадкой, пока я впервые не прочитал Цикенбаума. Правда, следует отметить, что Цикенбаумом любая реальность наивно признается сверхреальностью, к тому же он сам так часто тяготеет к мистификации, что его разум с необыкновенной легкостью распоряжается потусторонним миром… Одна «Мифология безумно рассудка» чего стоит! Впрочем, многие ученые бессильны навсегда понять Цикенбаума и поэтому склонны отрицать его труды как специфический результат его же безумия. Однако, Аррава!

Кто это и какова цель его существования?!

Аррава – это человек в черном, конечно, он более всего похож на мужчину, хотя он настолько мрачен и таинственен, что его пол как бы растворился сам собой в его же мистическом происхождении…

Далее, появляется он всегда в темноте или во сне и к тому же не для всех, а только для людей с расшатанными нервами и соответственно болезненным психическим восприятием.

Отсюда у некоторых гностиков возникает сразу же едкая ирония, – мол, раз его видят только ненормальные людишки, то его и вовсе не существует!

Оно бы и было так, если бы он не являлся одновременно в совершенно разных местах нескольким людям…

Что-то вроде Лох-Несского чудовища, только если у этого чудовища есть свое озеро, т. е. место обитания, то у Арравы нет каких-либо биологических или исторических корней, – он прост возникает совсем из ничего в то время как Лох-Несское чудовище остается прообразом или архетипом давно уже вымерших динозавров и ихтиозавров, поскольку возникает из воды.

Более того, у Арравы есть какая-то определенная цель, которая в настоящее время остается все еще тайной для всех, своего рода это испытание разума метафизической совестью или ненавистью к себе…

И потом, очевидно, что Аррава связан со звездными скоплениями и их перемещениями относительно нашей Земли… т. е. его еще можно назвать астральным существом…

Например, в полнолуние, при созерцании нашей Земли Водолеем, Аррава является только убийцам своих супругов: женоубийцы, как и мужеубийцы, видят его одинаково мучительно у своих домов, где некогда они наслаждались семейным кровом, а не кровью, а теперь вот ужасно боятся ее.

Точно так же вызывает удивление тот факт, что почти всех убийц Аррава ведет за руку, в то время как воры и насильники идут за ним послушно сами… В контексте Небытия любые…

– Так выходит, что во сне ты был убийцей, раз Аррава вел тебя за руку?! – прервал мой рассказ Федор Аристархович.

– Да, я чувствовал себя убийцей, хотя я никого не убивал, – грустно улыбнулся я, но я чувствую какую-то загадку в том, что я был кем-то в образе того, кого вел за руку Арраву…

– Ну, ладно, извини, я тебя прервал, – Федор Аристархович опять захотел услышать продолжение моего рассказа об Арраве…

Итак, в контексте Небытия любые обрядовые жесты и поведение служат находкой для дальнейшего расследования Цикенбаума, – он составляет таблицы вроде восточных танк, где с помощью китайских и древнеегипетских иероглифов находит настоящее положение Арравы сразу в нескольких точках… это говорит о бесконечной раздвоенности странного образа Арравы, о его извечном стремлении отдавать себя в метафизическую собственность всем людям, которые одинаково бесправны перед его вечной Тайной…

Он говорит им, но они не слышат его, завороженные его загадочной реальностью, в которой корень его возникновения – это и их собственный грех…

Трудно понять, как Аррава может среди множества людей находить единственный путь туда через Самоубийство…