Роксана Гедеон - Фея Семи Лесов

Тысячи мыслей возникали у меня в голове и тут же исчезали. Я ни за одну не могла ухватиться, не могла найти выход. Непреодолимое чувство обиды захлестнуло меня. Злые слезы заструились по щекам.

– Знаете что, – проговорила я с усилием. – Ведите… ведите меня к себе.

Он изумленно вздрогнул, услышав это, и в ту же секунду его рука с уверенностью хозяина обвила мою талию. Я пошатнулась, но он поддержал меня. Этот человек победил меня. Он, именно он разбил все мои надежды, я была опустошена. Так к кому же еще на целом свете я могла идти?

Очнулась я только тогда, когда он целовал меня. Полузадушенная жадными, неудержимыми объятиями, я вдруг скорее кожей, чем мозгом, поняла, что этот рот, говорящий иногда столь жестокие слова, может быть и теплым, и ласкающим. Ноги у меня стали ватными. И когда моя голова коснулась жесткого валика кушетки, все мысли, прошлое и будущее исчезли, был только этот пир плоти, ласк и сладострастия.

На следующее утро была назначена большая королевская охота в Медонском лесу.

Маргарита наводила последний блеск на мою серебристо-голубую амазонку из лионского бархата, отделанную по подолу набивными цветами из белого чаллиса. Широкополая шляпа, изящные, вышитые бисером сапожки и золотисто-дымчатая соболиная накидка дополняли наряд.

Но впервые в жизни подобное великолепие меня не радовало, и я не чувствовала радости от того, что мною будут любоваться.

Мне было нехорошо. После бурной прошлой ночи, на протяжении которой граф д'Артуа целых шесть раз мог торжествовать победу, я чувствовала себя разбитой. Но причина моего угнетенного состояния была не в этом. Какая-то странная тошнота подступала к горлу, слабость разливалась по телу, во рту был неприятный привкус. Мысль о том, что я буду вынуждена вскочить в седло, вызывала у меня если не отвращение, то тоску.

– Вы так бледны нынче, мадемуазель, – сказала Маргарита. – Может, лучше не ездить сегодня на охоту? Это занятие для здоровых, а у вас, наверное, жар.

– Нет, жара у меня нет.

– Вас тошнит?

– Да.

Она смотрела на меня как-то странно, и я рассердилась.

– Ну, в чем дело? Не стой как столб, лучше дай мне чего-нибудь!

– Чего же я вам дам? Разве что молока с содой…

Я залпом выпила содержимое стакана, внезапно почувствовав облегчение. Низ живота немного побаливает, но тошнота прошла. Нужно будет как-то найти время и показаться доктору Лассону…

Я вышла во двор в сопровождении маленького пажа-негритенка, несущего мою сумочку с косметикой и муфту. Версаль был засыпан снегом; лучи восходящего солнца окрасили небо в опалово-синий цвет и бескрайний версальский парк подернулся темно-сизой дымкой. С холма можно было видеть мало-помалу гаснущие огни Парижа. Холодный воздух приятно освежил мне лицо, и я, почувствовав себя лучше, немного приободрилась.

«Это все граф д'Артуа! Все, все из-за него, – подумала я с внезапным гневом. – И я была вчера как сумасшедшая… Стыдно вспомнить, что со мной было вчера. Ну и пусть! Пусть теперь этот трус Анри, это жалкое ничтожество, не воображает, будто на нем свет клином сошелся…»

Я видела, как главный ловчий короля герцог де Лозен со свитой подручных раньше всех помчался в Медон, чтобы подготовить охоту. Огромный двор перед дворцом понемногу заполнялся дамами и кавалерами, становилось шумно. Честно говоря, все эти аристократы, изнеженные и ленивые, не слишком любили охоту – она несла неудобства, суматоху, усталость. Но что поделаешь, если охоту любит король!

Ко мне присоединились графиня де Бальби, фаворитка графа Прованского, маркиза де Бомбель и очаровательная Адель де Бельгард, предварительно издали придирчиво оглядевшая мой туалет. Я не боялась их соперничества. Особенно теперь, когда нездоровье, кажется, миновало, и ко мне вернулся задор…

Герцогиня де Ноайль, старая ханжа, тоже подошла к нам. Ее подозрительный взгляд прямо впился в меня – да так, что это выглядело почти неприлично.

– Ее высочество графиня д'Артуа нынче на охоту не поедет, – процедила она, поджимая губы, – она проплакала целую ночь.

– Отчего же? – осведомилась графиня де Бальби.

– Оттого, что граф отсутствовал…

Все четыре дамы пристально посмотрели на меня, словно точно знали, что я – причина отсутствия принца крови.

– Подумать только, как пали нравы! – изрекла старуха де Ноайль. – Придет время, и я не побоюсь кое-кого назвать распутницей.

– Придет время, – заявила я, – хотя, надо сказать, оно уже пришло, и я нисколько не побоюсь назвать одну особу постной госпожой Этикет. Кажется, ее величество королева была того же мнения, когда изгнала эту особу из своей свиты.

– Ваши слова так непонятны, что я даже не решаюсь принять их на чей-либо счет, – проговорила герцогиня, вспыхивая.

– Вспомните свое прошлое, и мои слова будут вам понятны.

– Мое прошлое было добродетельно, никто не может обвинить меня в противном!

– Ах, – вздохнула я, – мадам, вы же знаете истину: старики и старухи любят поучать молодых, дабы вознаградить себя за то, что не в состоянии уже подавать дурных примеров.

Веселый герцог де Линь освободил меня от этих сплетниц, увлекая в другую компанию. Среди мужчин я сразу почувствовала себя увереннее: здесь, по крайней мере, было кого очаровывать. На меня сразу обрушился целый шквал новых непристойных анекдотов, россказней о похождениях Марии Антуанетты и прочих придворных новостей.

– Ах, довольно! – воскликнула я, когда одна из шуток герцога де Линя перешла все границы приличия. – Вы стали невыносимо дерзки.

– Так накажите же меня, моя несравненная!

– Каким образом?

– Заставив целый день пребывать у вашего стремени!

Я рассмеялась. Нет, на этого де Линя невозможно сердиться. Только насколько серьезна его бравада? Стоит появиться графу д'Артуа, и весь рой этих кавалеров растает во мгновение ока.

Появился король, одетый в темный с золотом охотничий костюм, отороченный мехом, и высокие сапоги, а вслед за ним вышла и Мария Антуанетта в роскошной меховой накидке с капюшоном, накинутым на высокую прическу. Король был оживлен и энергичен, – так бывало всегда, когда день посвящался охоте. Несмотря на свою грузность и неуклюжесть, Людовик XVI был непревзойденным наездником и этим умением словно старался восполнить ту неловкость, которую проявлял в светских гостиных.

Я села в карету вместе с маркизой де Шатенуа, одной из самых знаменитых кокеток Версаля, которую все считали необыкновенно чувственной. Девушка из захудалого обедневшего рода, она была в пятнадцать лет выдана замуж за богатого маркиза де Шатенуа. Он был старше ее на сорок лет… Впрочем, темноволосая томная Изабелла вот уже три года блистала при дворе, совершенно не вспоминая о существовании старого и глухого супруга. Говорили, что счет своим любовникам она ведет на десятки.

– Дорогая, я только что услышал о вас очень интересную сплетню, – воскликнула она, хватая меня за руку. – Скажите, это правда?

– Что именно? – осведомилась я удивленно.

– Что вы добились расположения д'Артуа.

У меня перехватило дыхание от неожиданности. Святые апостолы, неужели уже всем все известно?

– Как вы узнали об этом, маркиза?

– От герцогини де Ноайль, конечно! Эта старуха все узнает самая первая… Впрочем, дорогая, вы можете не отвечать: я и так вижу, что для этой сплетни есть основания. Кто, как не наш замечательный д'Артуа, может украсить женщину такими кругами под глазами.

Она внезапно встрепенулась, повернулась ко мне с самым заинтересованным видом.

– Послушайте, душенька! Ах, я так давно хотела это узнать! Но разве от этой длинноносой Полиньяк чего-то добьешься?

– Что же вы хотели узнать, Изабелла?

– Граф д'Артуа отличный наездник. Правда ли то, что он может проскакать двенадцать станций кряду?

Я закусила губу, прекрасно уяснив скрытый смысл вопроса. Господи, как их могут всерьез интересовать подобные вещи! Право, сегодня мне действительно надо было остаться дома…

– Из этих двенадцати станций многие идут всухую, – отвечала я, сделав над собой усилие.

– Ах, это не имеет значения! – легкомысленно заметила маркиза. – Я так рада за вас, дорогая, хотя сама бы очень хотела занять ваше место. Надеюсь, вы приняли необходимые меры предосторожности? Я могла бы порекомендовать вам отличную знахарку – если не следовать ее советам, можно остаться с грузом, уж я-то знаю. Со мной однажды случилось такое, и я была вынуждена целых пять месяцев провести в провинции, вдали от Версаля…

Я пропустила мимо ушей эти слова. Изабелла тоже вскоре замолчала и, выглянув из окошка кареты, расточала улыбки какому-то очередному кавалеру. Кавалькада всадников и карет двигалась быстро. В восемь часов утра, когда еще не совсем рассвело и в воздухе стоял сизый молочный туман, мы прибыли в Медон. Здесь к королевскому поезду присоединились лакеи, ловчие, егеря. Через несколько минут мы были на опушке Медонского леса, и я, выйдя из кареты, вскочила в седло. Стрела была свежая и бодрая и выглядела сегодня просто ослепительно: конюхи тщательно расчесали ее белую гриву, упряжь сверкала серебром. Сдерживая нетерпение лошади, я натягивала на руки перчатки из тонкой белой кожи с перламутровыми пряжками у запястий.

– Дамы! Дамы! – послышался тонкий голос госпожи де Мизери. – Королева зовет своих фрейлин!

Я отпустила поводья, пуская Стрелу вперед, и вскоре присоединилась к самому роскошному цветнику женской красоты, который составляли фрейлины королевы: Мария Антуанетта любила, чтобы ее окружали хорошенькие женщины, и брала в свою свиту именно таких. Исключение составляла Диана де Полиньяк, но она выглядела так внушительно, что никому и в голову не приходило сомневаться, что ее место – рядом с королевой.

– Нет, что вы ни говорите, мадам, а самая прелестная нынче – это принцесса Софи Беатриса! – шутя, восклицала Габриэль де Полиньяк. – Она уже сейчас затмевает всех аристократок.